— Могу лишь предположить, что мать хотела, чтобы наверняка.
— А что случилось? О чем там? В двух словах обскажи.
— Мать просит вернуть меня в лоно семьи и повлиять, чтобы я стала выполнять свой долг перед родителями, — кратко рассказала суть письма я.
— Никогда бы не подумал, что ты с родителями так себя ведешь, — покачал головой «опиюс», — Нехорошо это, не по-людски как-то.
— Вы меня поругать решили? — вспыхнула я, поднимаясь, — ладно, пойду тогда. Извините, что отвлекла от работы, Лев Юрьевич.
— Погоди ты! — поморщился Быков. — Не капризничай. Всё равно не пойму. Почему твоя мать жалуется? Ты когда последний раз у родителей была?
— Три дня назад, — подавила вздох я.
— И что там случилось? Почему она письмо написала?
— Да всё просто, — пояснила я, — у меня зарплата хорошая, квартира моя и Светкина, вот сестру и заело, и она мать настропалила. А матери тоже лишние рабочие руки нужны…
— Ну так и помогла бы, — не понял Быков.
— Да что им помогать? — удивилась я, — и мать, и отец на работу ходят, до пенсии еще далеко. Они в колхозе работают, зарплату нормальную получают. Плюс хозяйство, огород.
— Может, не справляются уже?
— Конечно не справляются, — подтвердила я и принялась перечислять, загибая пальцы, — две коровы, четыре козы, два кабанчика, о курах-гусях я даже не говорю. Кроме своего огорода еще один есть. Но этого мало и мать два гектара свеклы на поле взяла. Конечно им батраки нужны. Если бы больные были и на еду не хватало — я бы деньги регулярно давала, мне не жалко. Но вот это уже чересчур! А ведь у меня тоже семья есть, работа, да и отдохнуть хоть иногда на выходных хочется…
— А сестра помогает?
— Не очень, — помотала головой я, — да и муж у неё в запой ушел, вот мать и решила меня припахать.
— Всё ясно, — сказал Быков и нажал на кнопку коммутатора, — Мариночка, зайди ко мне.
Через миг на пороге материализовалась секретарша Мариночка — юное лучезарное создание с бараньими белокурыми кудряшками и такими же бараньими глазами небесно-василькового цвета. Я взглянула на нее, на то, как «опиюс» ей улыбнулся (по-отечески, конечно же, ага) и у меня словно гора с плеч — «демонической» Олечке тут уже ничего не светит.
— Марина Игоревна, — деланно строго сказал «опиюс».
Мариночка радостно зарделась и преданно захлопала ресницами.
— Посмотрите корреспонденцию за вчерашний день. Нужно найти письмо из деревни… эм… Как деревня называется? — перевел взгляд на меня Быков.
— Красный Маяк, — подсказала я.
— Деревня Красный Маяк, — повторил Быков.
Мариночка упорхнула, а Быков нахмурился:
— Очень плохо, Лидия, что твои родственники решили на тебя жалобы писать. Ты же понимаешь, что на моём месте мог быть совсем другой человек и непонятно как бы всё обернулось?
«Ну вот и торг пошел», — подумала я и мысленно усмехнулась.
— Лев Юрьевич! — Мариночка сладким лучиком ворвалась в мрачный зев кабинета, — а письма нету!
— Не пришло?
— Я проверила в журнале — было, — захлопала ресницами Мариночка, — но мы почту с утра разобрали и письмо передали…
— Куда? — подхватился Быков и Мариночка испуганно пискнула:
— В горком партии…
— Ипиегомать! — выругался Быков и стукнул кулаком по столу так, что хрустальная вазочка аж подпрыгнула и жалобно зазвенела.
— Но Лев Юрьевич… — запричитала Мариночка, — вы же сами сказали… да и почту разбирает Бэлла Владимировна… Это она!
— Хорошо, хорошо, Мариночка, — поспешил успокоить расстроенную секретаршу Быков, — дальше мы сами разберемся.
Мариночка всхлипнула и вышла.
Но, судя по тому, как она зыркнула в мою сторону, все эти бараньи взгляды и лучезарный лепет был предназначен конкретно для товарища Быкова. На самом деле, если лучезарная Мариночка сойдётся в борьбе против «демонической» Олечки, я стопроцентно поставила бы на первую.
— Мда, нехорошо получилось, — сказал «опиюс», когда мы остались одни, — они-то понятное дело, письмо к тебе на работу, в это ваше депо «Монорельс», секретарю парткома передадут. Но вот он же будет знать, что ситуация на контроле в горкоме партии, и будет теперь из кожи вон лезть, чтобы всё было показательно выполнено. И из цепких лап парткома теперь это письмо уже никак не вырвать.
Я удивлённо посмотрела на него.
— Там дама возглавляет, — вздохнул Быков, — идейная. Так что готовься.
И я, свернув разговор, «ушла готовиться».
На душе было паршиво.
Погода стояла чудесная, воздух был не по-осеннему кристально-чистым, так что дышалось легко и приятно. На работу я ехала с тяжелой душой. Разговор с Быковым ничем не помог. Только расстроилась.
Честно говоря, я мало представляла, чем мне всё это грозит. Хотя допой чуяла, что просто так это не замнут. Слишком много у меня врагов. Уж они не преминут воспользоваться ситуацией.
В депо «Монорельс» я вошла через задний ход, сегодня дежурил Петрович. Он удивился, но впустил. Я проскользнула в свой кабинет и заперла дверь. Хотела обдумать ситуацию спокойно.
Внезапно в дверь постучали. Я притворилась, что меня нет. В гулком коридоре полуподвала послышались шаги и через миг всё стихло.
Ну и хорошо.
Я вытащила из упаковки пару листов писчей бумаги и положила их перед собой.
Вздохнула.
Расчертила крест-накрест на четыре одинаковых квадрата. Я всегда в непонятных ситуациях делаю свот-анализ. Сейчас в графе «угрозы» записей получалось больше, чем всего остального.
В дверь стучали еще пару раз, но я не реагировала.
И тут зазвонил телефон. От неожиданности я аж подпрыгнула и автоматически схватила трубку:
— Алло, — сказала я.
— Лидия?
Я выдохнула — звонил Иван Тимофеевич.
— Лидия, спасибо за прекрасный очерк! Материал ушел в номер. Я газету с твоей статьей сегодня принесу и отдам Римме Марковне. Сколько тебе экземпляров надо?
— Давайте три, — механическим голосом сказала я (мысли были о другом), — я сейчас экзамены сдаю, как раз может пригодится для курсовой.
— Хорошо! — затрещало в трубке, — но я тебе не только потому звоню. Тут письмо пришло.
У меня сердце рухнуло вниз.
— Из деревни Красный Маяк, — продолжил добивать меня сосед, — я ракрыл и прочитал. Лида, у тебя будут проблемы. Мы не можем не отреагировать. Твоя мать оригинал в горисполком отправила.
— Я уже знаю, — безжизненным голосом сказала я.
— Не падай только духом, — попытался поддержать меня Иван Тимофеевич, — у тебя дисциплинарных взысканий нет, характеристика хорошая. Могут просто ограничиться воспитательной беседой и устным выговором.
— Сомневаюсь, — пробормотала в трубку я. Не с моим везением.
— Лида! — закричал сосед, пытаясь перекричать треск в трубке, — главное, не паникуй! Придешь домой — сразу зайди ко мне. Что-то придумаем!
Поблагодарив отзывчивого соседа, я опустила трубку на рычаг и приготовилась к худшему. Как раз в этот момент опять раздался стук в дверь.
На ватных ногах я побрела открывать дверь.
На пороге стояла Людмила и глаза у неё были по пять копеек, но только больше:
— Лидия Степановна! — пролепетала она и я поняла, что в депо «Монорельс» уже все знают и скрыть или замять инцидент не выйдет никак.
— Что?
— Вас в партком вызывают!
— Иду, — сказала я.
— Лидия Степановна! — добавила Людмила, — там такое было! Иван Аркадьевич ходил к ним ругался. Вернулся злой. Сейчас заперся в кабинете и никого не пускает к себе!
— Людмила, я иду, — стеклянным голосом повторила я, взяла себя в руки и пошла.
Партком находился в соседнем крыле, пришлось тащиться через весь двор, под взглядами вышедших на перекур коллег, которые само собой были в курсе дела. Но я была сегодня (как и всегда) в красивом платье, поэтому шла по замызганному внутреннему двору депо «Монорельс», словно получившая свой «Оскар» кинозвезда по красной ковровой дорожке где-то в Монако.
И жалящие любопытством взгляды меня только подстёгивали.
— Разрешите? — постучав, приоткрыла я дверь главной идеологической ячейки депо «Монорельс».
Секретарь парткома у нас был средних лет представительный мужчина. Он всегда держался немного отстранённо. В Партию я вступила недавно, чуть больше, чем полгода назад, так что пересекалась с ним пару раз, да и то, по официальным поводам.
Звали этого товарища Вениамин Сергеевич Колодный. И был он приземист аки гном и лыс, словно глобус. За сердитый нрав и мстительность, в депо «Монорельс» его боялись все и старались лишний раз не связываться.
— Подождите, — сурово ответил Колодный. — Вас позовут.
Ну ладно. Я закрыла дверь и дисциплинированно осталась стоять в коридоре.
И ведь он не занят, засранец. Я успела увидеть, что он читал книгу. Пухлый потрёпанный том он успел сунуть под стол, но я таки заметила.
Промариновав меня в отместку минут пять, Колодный, наконец, позволил мне войти.
— Лидия Степановна, — хорошо поставленным голосом сказал он, не предложив мне присесть. — На вас поступила жалоба. Вы догадываетесь от кого она могла поступить?
— Конечно, — не стала выкручиваться я, — пришло письмо из деревни Красный Маяк. Писала моя мать.
— Позвольте полюбопытствовать, а откуда вы это знаете? — прищурился Колодный.
— Так все депо «Монорельс» с утра гудит, — ответила я, и Колодный поморщился.
Ну, а что — получай, раз так. Если по правилам хочешь, то нужно в оба конца соблюдать.
Пауза затягивалась.
— Лидия Степановна, — продолжил секретарь парткома, постукивая карандашиком по столу, — расскажите об этой ситуации. Что стало причиной размолвки? Что вы такого сделали, что родная мать вынуждена писать нам? Причем не просто нам, на работу, а даже в горисполком.
Слово «горисполком» товарищ Колодный сказал немножко даже с придыханием.
Я знала таких людей. Еще в той, моей прошлой жизни, у нас на работе были конформисты, которые с таким же придыханием произносили слово «гендир». И шли к своей цели по головам. В принципе, как себя с ними вести, мне было понятно.