Себе я не планировала ничего. Талонов было не так чтобы много. Спасибо, Лев Юрьевич дал. Конечно же, не просто так. За ответную услугу. И я подозревала, что отдавать придется уже скоро.
Я уже выбрала Светке добротное зимнее пальто из верблюжьей шерсти красивого светло-коричневого цвета с ярко-зелеными полосками. Просто прелесть, а не пальто. Венгерское. Будет на фоне остальных детей, которые ходили в одинаковых серо-бордовых пальтишках, которые продавались у нас в «Универмаге», выглядеть как куколка.
— Лида, — ко мне подошла смущенная Римма Марковна.
— Выбрали?
— Да, — тихо сказала она.
— Показывайте, — велела я, — где?
Мы вернулись к шубам, и Римма Марковна несмело сняла с вешалки довольно-таки невзрачный полушубок, то ли из крашенного больного зайца, то ли вообще — из какой-то драной кошки, у которой при жизни, по-моему, явно был стригущий лишай.
— Что это? — удивилась я.
— Шубка, — сказала Римма Марковна и, видя мой скепсис, торопливо добавила, — Я хочу этот!
Но я её слишком хорошо изучила и на примитивную отмазку не повелась:
— Римма Марковна, — я добавила металла в голос, — речь шла о каракулевой шубе. Это — драная кошка! Не каракуль!
— Каракуль дорого! — огрызнулась Римма Марковна. — Это тоже шуба! Я хочу её.
Я смотрела на Римму Марковну и у меня аж комок в горле встал. Вот ведь поколение! Всю жизнь в трудностях, лишениях, нищете, потом война, потом восстановление, тяжкий непосильный труд. Они привыкли жертвовать всем: временем, здоровьем, силами, мечтами. Да, цель их была благородная, по сути они были (и есть) подвижниками. Была бы в это время действующая церковь, она бы могла канонизировать это поколение полностью, ещё при жизни.
Но сейчас уже другое время, время, когда люди живут нормально и государство решает 80 % их материальных проблем. И всё равно они не позволяют себе ничего лишнего! Привыкли во всем себе отказывать.
— Римма Марковна, — тихо, но твёрдо, сказала я, — где тут каракулевые шубы?
И, видя, что она собралась до последней капли крови доказывать мне целесообразность душегрейки из больного зайца, я быстро добавила:
— Надо покупать шубу из каракуля! На эти талоны срок годность же есть. И сегодня срок как раз заканчивается. Так что давайте быстрее. А то магазин скоро закроется. Пропадут же и будет жалко. Мы должны их полностью потратить.
Кажется, подействовало. Римма Марковна пристально посмотрела на меня, но, видя, что я не шучу, резво потрусила к каракулевым шубам.
И вот тут она, наконец-то, «отпустила тормоза». Мне пришлось почти час помогать ей выбирать. Она с огромным удовольствием, с почти детской какой-то радостью, перемеряла все шубы, которые там были. Даже мужскую дубленку. Кажется, она оттягивалась за все предыдущие годы лишений. Вошла во вкус, так сказать.
Наконец, мы остановились на элегантной шубе из лисы, в пол. Я молча посмеивалась. Еле-еле удалось убедить раздухарившуюся старушку не брать шубу из белого песца. В химчистке однозначно испортят, а чистить самостоятельно было стрёмно (в эти времена белый мех чистили смесью муки, крахмала и сухого молока. Мне кажется — жуть жуткая).
В общем, с горем пополам, наконец-то, выбрали!
На последние талоны, оставшиеся от покупки шубы Римме Марковне и пальтишка для Светки, она уговорила меня взять ещё два мотка королевского мохера нежно-персикового цвета.
— Свяжу тебе ажурную жилетку, — проворчала Римма Марковна, бережно прижимая огромный свёрток с шубой к груди, — а то нам набрали всего дорогущего, а о себе ты опять забыла.
И от этих слов стало у меня в груди прямо потеплело…
Дома Римма Марковна схватила шубу и убежала хвастаться Норе Георгиевне и всем, кто попадется. Светка ещё не вернулась из школы (они сейчас учились во вторую смену). И неожиданно я осталась предоставлена сама себе.
Побродив немного по пустой квартире, я включила телевизор. Но там шла какая-то ерунда и я выключила.
Эх, Интернет бы сейчас.
Вот много хорошего в это время. На пример, продукты. Да, с деликатесами здесь напряг, но вот простая пища намного вкуснее и качественнее, чем в моём мире. Или одежда. Конечно, модели не ахти, да и расцветки так себе, но зато вся одежда добротная, носится много лет. Это не «брендовые» вещи из моего времени, которые теряют товарный вид уже после двух-трёх стирок.
Но вот с досугом здесь прямо беда-беда. По телевизору большинство передач незамысловатые и скучные, хорошие остросюжетные книги в библиотеке чтобы взять — тебя записывают в специальную очередь. И книгу выдают строго на пару дней. И часто она в таком виде, что даже в руки ее брать противно. Хорошо, что у меня борьба за существование в этом мире и работа занимала почти всё свободное время, но, когда выпадали такие вот моменты, — я вообще не знала, куда себя девать и что делать.
К счастью, я слонялась по квартире недолго. Вернулась Римма Марковна с шубой и глаза её горели, как у боевого кота:
— Лидочка! — выпалила она с порога, — ты представляешь, эта старая кошелка, Нора Георгиевна, мне так позавидовала! Так прям позавидовала, что аж на душе приятно!
Она взахлёб принялась рассказывать, как отреагировала соседка на её шубу, как вдруг в дверь позвонили. Я пошла открывать.
Каково же было моё изумление, когда на пороге я узрела лидочкину мать и сестру.
— Что, не ждала? — вместо приветствия желчно выпалила Лариска и, оттеснив меня от двери, по-хозяйски вошла в квартиру.
За нею вошла лидочкина мать, молча поджав губы, даже не поздоровавшись.
От всего этого я на миг аж дар речи потеряла.
— А ты, я смотрю, кучеряво устроилась, — возмущенно завила Лариска, рассматривая коридор.
Не успела я ничего ответить, как послышался голос:
— Лида, смотри, а с этим шарфиком ведь правда лучше? Или тот синий всё-таки красивее? — и в коридор эдакой боярыней вошла Римма Марковна в новой шубе из чернобурки, на которой всё ещё болтался ценник.
Сцена в коридоре по уровню пассивной экспрессии легко могла бы конкурировать со знаменитой сценой, когда всем внезапно сообщили, что едет ревизор.
— Эт-т-о что т-такое? — внезапно осипшим голосом спросила Лариска, во все глаза уставившись на Римму Марковну.
— Не что, а кто, — поправила её я, — это Римма Марковна.
— А что она делает в нашей квартире? — взвизгнула Лариска и развернулась ко мне. — А?
— Живёт здесь, — ответила я спокойно (пока ещё спокойно).
— А на каком основании…
— Не твоё дело! — оборвала её я, — это — моя квартира. И здесь живут те, кого я считаю нужным здесь поселить. Перед тобой отчитываться не намерена.
— Да ты…
— А что вы здесь, у меня, делаете? — задала логичный вопрос я спокойным голосом (всё ещё спокойным).
— Да что ты себе позволяешь?! — заверещала Лариска, — К тебе мать родная приехала и сестра, старшая между прочим! А ты вместо гостеприимства дурацкие вопросы задаешь!
— А зачем вы ко мне приехали?
— Мать завтра в партком пойдёт! — выпалила Лариска с таким злорадством в голосе, что у меня аж мурашки по спине пошли, — будет разбираться, почему они телеграфировали, что вопрос закрыт! Наша мамка, если надо, и на самый верх дойдёт! Будешь как миленькая ездить и огороды полоть!
— Это что за крепостное право? — невесело рассмеялась я.
— Может чайку с дороги? — несмело пискнула Римма Марковна в попытке разрядить обстановку.
Лариска развернулась к ней и, тыча дрожащим пальцем, прошипела, обращаясь ко мне:
— Ты зачем ей шубу купила?
— А что не так? И с чего ты взяла, что это я ей купила?
— На свою пенсию она бы не смогла! — заявила Лариска, — да еще из чернобурки! Ты бы еще из соболя ей взяла!
— Из соболя не было, — невозмутимо прокомментировала Римма Марковна, которая вроде как пришла в себя. — Пока эту зиму придется носить чернобурку.
— Мама! Вы гляньте, что делается?! — взвизгнула побагровевшая Лариска, — я уже три года хожу в кроличьем полушубке, а эта старуха, мало того, что в нашей квартире живет, так ещё эта дура ей шубы такие покупает!
Шурка неодобрительно покосилась на Римму Марковну, но всё еще молчала — выдерживала бойкот.
— Извинись перед Риммой Марковной, Лариса, — сказала я лидочкиной сестре.
— Что? — презрительно загоготала Лариска, — перед этой? Перед твоей приживалкой? Это я ещё извиняться должна?! Пусть скажет спасибо, что мы участкового не вызвали!
— Так, я поняла, — сказала я, — что вы приехали в партком. Заставить их заставить меня ездить к вам батрачить на огороде. Понятно. Это понятно. Но я вот не пойму — а зачем вы ко мне домой тогда пришли?
— Как это зачем? — возмутилась Лариска, — а где мы, по-твоему, ночевать должны? Под забором?
Капец логика.
У меня аж глаза на лоб полезли. Какая милая пасторальная непосредственность. Зашибись. Мамулька с сестричкой приехали доломать карьеру Лиде и припахать её на обслуживание своего хозяйства. И не нашли ничего умнее, чем прийти к ней ночевать.
— А мне фиолетово, — сказала я, — можете хоть под забором.
— Ты что, выгоняешь нас? — Лариска настолько удивилась, что сказала это обычным человеческим, а не визгливым голосом.
— Выгоняю.
— На ночь глядя?! И куда мы пойдем?!
— А мне плевать. Куда хотите, туда и идите.
— Мы никуда не пойдём! — вдруг подала голос Шурка, мать Лиды. — Будем ночевать здесь. А старуха пусть уходит. Шубу пусть оставит и уходит. И давай нам уже ужинать, сколько можно языками молоть.
— Римма Марковна не старуха, — скрипнула зубами я, — и отсюда она никуда не уйдёт. Она здесь жила и будет жить. Столько, сколько сама захочет. Это — раз. Во-вторых, у меня здесь не притон и не ресторан. Никого я кормить и оставлять на ночлег из вас не буду. Вы уже один раз попытались мне сломать карьеру и репутацию. Не вышло. Сейчас решили лично приехать вредить.
— Да ты как с матерью разговариваешь! — заорала лидочкина мать.
— Пошла вон отсюда! Обе! — я раскрыла дверь и добавила, — иначе участкового позову сейчас я.