ую мебель. Или даже попробую добиться для вас отдельной квартиры. Вы фронтовик, должны пойти навстречу. Живите себе спокойно.
Римма Марковна налилась нездоровой краской. Упреждая её надвигающуюся истерику, я добавила:
— А вообще-то, кто-то совсем недавно рассказывал мне о своих мечтах. Я вот специально ради вас съездила в Кисловодск. Он изумительный и полностью отвечает вашим желаниям. И театр там великолепный. И шубу мы вам купили. И даже жениха я вам там нашла. Профессор медицины, между прочим. Уважаемый человек. Тютчева вон цитировать любит. И вдовец…
Будяк насмешливо фыркнул. Римма Марковна от возмущения потеряла дар речи.
— Так что не надо говорить, что вас кто-то заставляет, — продолжила я, — у вас вон целых три варианта: ехать с нами в Москву, остаться жить здесь или выйти замуж в Кисловодске.
— Действительно! — поддакнул мне Леонид и веско сказал, — предлагаю за это и выпить! За плюрализм!
— Так! — не дал нам даже чокнуться Будяк, — хватит ерунду городить! Никуда Лида не едет. Я купил дом в Малинках, забор уже поставил новый, баню срубил, сейчас гараж ещё достраиваю. Осталось немного ремонт в доме доделать, ванную установить и всё — можете переезжать ко мне. Там пять комнат и кухня. Места всем хватит. Рядом лес, речка, озеро. Природа какая! Грибы, ягоды! А воздух как мёд! Куда там вашему Кисловодску!
— Угу, и Светка будет пасти коров вместо того, чтобы ходить в школу, — не удержалась, чтобы не съязвить я.
— Ничего страшного в коровах нет, — отмахнулся от такого неочевидного и малозначительного аргумента Будяк, — я вон всё детство коров пас. И ничего — выучился.
— Оно и видно, — флегматично прокомментировал Леонид.
— Школа в соседней деревне есть, — проигнорировал подколку Будяк. — В Хряпино. Туда детей возит автобус. Кроме того, и у меня, и у тебя есть машины. Можно спокойно самим возить её. Да и недалеко там, всего-то пять с половиной километров. Пешком тоже вполне ходить можно.
— И ты предлагаешь заточить молодую, полную сил женщину в забитой дыре? — от избытка эмоций перешел на «ты» Леонид, — А ведь она ещё и умная, между прочим! В свои годы уже такую должность занимает! А что она в твоей дыре делать будет? Навоз вилами кидать? Свиньям хвосты крутить?!
— Прежде всего она будет жить со мной! — важно приосанился Будяк, — а для хвостов и навоза у неё есть я.
— Эй, товарищи! Вы ничего не забыли? — напомнила о себе я.
И, видя, как недоумённо вытянулись лица мужчин, пояснила:
— Давайте я сама решу, как свою жизнь жить. Ладно? Спасибо вам, конечно, огромное за помощь и поддержку. За советы. Но дальше я сама. И да, я еду в Москву. Это — решено!
После моей речи остаток вечера вышел скомканным. Римма Марковна дулась на меня. Будяк и Леонид злились друг на друга. А я просто устала от всего этого.
Так что посидели ещё немного и разошлись. Даже торт «Графские развалины» не попробовали.
И да, в конце они таки подрались. Во дворе.
Что-то не поделили, видимо….
Соответственно на работу я явилась далеко не в самом прекрасном расположении духа. Во-первых, перед соседями за ту драку было стыдно. Во-вторых, заколебала меня Римма Марковна, которая весь вечер ныла, чтобы мы не уезжали в Москву. А в-третьих, погода была не очень, а у меня всегда, когда идёт мелкий моросящий дождь, начинает дико болеть голова. Метеозависимость у меня, в общем.
Поэтому я была не в духе.
Чтобы не рычать на людей зазря, я мирно сидела в своём кабинетике и перекладывала бумажки в папках. Эта механическая работа должна была меня успокоить. Но получалось наоборот.
И тут ко мне явилась Щука.
Чеканной гренадёрской походкой она вошла в мой кабинет и сказала:
— Лида… эмм… Степановна! С Кашинской проблемы.
— Что за проблемы? — стараясь не кривить лицо от дикой боли в затылке и висках, спросила я.
— Она написала на меня докладную.
— Во как! — изумилась я. — С чего вдруг?
— Да вот, после нашего разговора, я решила немного поставить её на место. А она — сразу на меня докладную Ивану Аркадьевичу на стол. И через сорок минут будет рабочее совещание. Разбираться будут. Дожилась на старости лет.
Щука всхлипнула.
Я видела, что она явно переживает. Поэтому постаралась её успокоить.
— Капитолина Сидоровна. Не паникуйте. Не надо. Обещаю вам, что вы ещё в прибытке останетесь. Вы же меня знаете.
— Знаю, — широко улыбнулась Щука и её слегка квадратное лицо стало похоже на мордочку пожилого сайгака.
В кабинете Ивана Аркадьевича собрались начальники всех подразделений. Я вошла и окинула взглядом собравшихся: народ, как обычно, гудел о своих производственных делах, Щука была напряжена и серьёзна, зато Кашинская улыбалась. Настроение у неё было радостным.
Ну ничего, сейчас кто-то будет грустить.
— Товарищи, — сказал шеф, когда все собрались и расселись. — Прежде, чем мы перейдём к рабочим вопросам, предлагаю обсудить один неприятный инцидент.
Он пододвинул к себе лист бумаги с отпечатанным текстом. Что там, в этом тексте, мне с моего места было не видно, но Щука мне вкратце рассказала. Так что я была в курсе.
— Татьяна Сергеевна — человек у нас новый. Но уже доказала, что она — замечательный и дельный специалист, и на неё можно положиться практически во всех вопросах.
По рядам прошелестел вздох. Кашинская просияла.
Мне срочно захотелось в Москву. Или хотя бы в Малинки.
Тем временем шеф продолжил:
— И мне очень неприятно осознавать, что некоторые наши сотрудники вместо того, чтобы сплочённой командой работать над нашим общим делом, над результатами, начинают ставить палки в колёса друг другу! Такого никак не должно у нас быть, товарищи! Поэтому я и хочу сейчас на товарищеском, так сказать, суде разобрать и обсудить с вами этот досадный случай.
Народ недоумённо начал переглядываться. Щука побледнела.
— Итак, товарищи! — продолжил свою речь Иван Аркадьевич, — вчера Капитолина Сидоровна оскорбила Татьяну Сергеевну. Прилюдно. Я всё верно говорю, Капитолина Сидоровна?
Щука выдала то ли всхлип, то ли вздох.
— Не слышу!
— Извините, Иван Аркадьевич, — вмешалась я, — а в чём, собственно говоря, состоит преступление Капитолины Сидоровны? Не очень понятно.
— Как обычно, Лидия Степановна, как обычно, — ответил шеф, — вам ли не знать характер Капитолины Сидоровны и то, как она умеет изводить подчинённых?
— Насколько я знаю, Капитолина Сидоровна всегда очень переживает за депо «Монорельс» и каждую ошибку наших сотрудников воспринимает крайне тяжело. Но это не повод обличать её сейчас здесь. И тем более писать доносы вышестоящему руководству. Если Капитолина Сидоровна посчитала уместным указать новой сотруднице на ошибку в работе, значит ошибка там была большая. И даже очень большая! И вместо того, чтобы с благодарностью поучиться у Капитолины Сидоровны, и принять её помощь, Татьяна Сергеевна вынесла это на общее обсуждение. Оторвала нас от работы. Причем это происходит уже не в первый раз. Пару дней назад она сорвала производственный процесс, потому что ей вдруг захотелось нарисовать стенгазету. И шесть человек были отозваны с производства и рисовали в рабочее время!
— Как так? — поморщился Иван Аркадьевич, — почему я об этом ничего не знаю?
— Видимо потому, что Татьяна Сергеевна не сочла нужным посоветоваться с более опытными товарищами. С той же Капитолиной Сидоровной. Более того, Татьяна Сергеевна решила рисовать стенгазету на каждую среду. Огромную. На трёх ватманских листах.
— Да я всегда говорю, что некоторым делать нечего! — подскочил со своего места Иваныч, — у нас и так людей не хватает, а когда Володьку эта забрала рисульки рисовать, мы чуть не прошляпили подготовку буксового узла! А это же на роликовых подшипниках! Еле выкрутились! У нас людей и так мало, а она Володьку забрала!
— А почему ты мне сразу не сказал? — нахмурился Иван Аркадьевич.
— Так вы же сами приказ подписали! — возмутился Иваныч.
Остальные согласно загудели.
— Какой приказ? — опешил шеф и нажал на кнопку коммутатора, — Наталья, что там за приказ о стенгазете? Неси его сюда, быстро!
Через секунду распоряжение лежало на столе у Карягина.
— Что за херня? — удивился он, — как я мог такой дебилизм подписать?
— Татьяна Сергеевна вам среди других бумаг подсунула, вот вы все скопом и подписали, — невинно прокомментировала я, — и нужно теперь проверить, что ещё она вам подсунула.
Народ возмущённо загомонил. Шум нарастал.
Иван Аркадьевич побагровел и взвился. И минут десять яростно ругал Кашинскую, и всех остальных заодно.
Когда он иссяк, в кабинете воцарилась оглушительная тишина, а Кашинская стояла бледная и старалась даже не дышать.
И в этой звенящей тишине я произнесла:
— Иван Аркадьевич, так что с Капитолиной Сидоровной делать будем? Может, пусть Татьяна Сергеевна сейчас по-быстрому извинится перед ней, и мы уже пойдём работать. У нас же ещё дел полно. И отчет за вторую декаду на носу.
— Вы сговорились! — задыхаясь от возмущения, прошипела Кашинская. — Это немыслимо!
— Ага, конечно, мы сговорились и все вместе написали от вашего имени докладную на Капитолину, и принесли Ивану Аркадьевичу, чтобы он весело провёл утреннюю летучку, — съехидничал Иваныч, — Нам же больше делать нечего, лишь бы этот цирк ваш всё утро обсуждать. Эх, развели прынцесс!
В общем, получила Кашинская по самое немогу.
Теперь уже сияла Щука.
А вот когда я вышла из кабинета в коридор, нос к носу столкнулась с Кашинской. Глядя на меня немигающим взглядом, она еле слышно прошипела (но я услышала):
— Я это ещё припомню! Кровью умоешься, сука!
Глава 17
В воздухе, казалось, витал ядрёный запах серы, выражаясь языком теологической литературы (Евангелие от Иоанна, Откровение 21:8). Если же говорить проще — попахивало скандалом. И не одним.
Поезд на Москву был ночным, плацкартный вагон мелко дребезжал на поворотах, забытый на столе чей-то стакан в подстаканнике звонко подпрыгивал в такт, а у меня на душе было тревожно. С одной стороны, всё моё естество жаждало чего-то нового, мне уже стало скучно и тесно в нашем городке, а с другой стороны, там ведь уже всё обжито, привычно и стабильно. А что ждёт меня в столице? Смогу ли я там устроиться? Причём устроиться так, чтобы перевезти семью и создать им условия с комфортом?