– Чай будете? – проявил гостеприимность Иван Аркадьевич. – С медом и сушками. И варенье вроде было. Клубничное.
– Спасибо, но нет, – покачала головой я и добавила. – Я теперь на диете.
– А-а-а-а-а, ну, это правильно, – согласился Иван Аркадьевич, скользнув по Лидочке бесстрастным взглядом, и мне стало грустно.
– Да уж, Лидия Степановна, порадовали своим выступлением, что называется, – потирая ладони воскликнул Иван Аркадьевич. – Честно говоря, не ожидал. Не ожидал.
Я скромно развела руками, мол, невиноватая я.
– Кто бы подумал, что у нас в конторе есть такие таланты, – не унимался Иван Аркадьевич. – Где ж вы раньше-то были, а?
– Боролась с жизненными обстоятельствами, – вздохнула я. – А талантов у меня, Иван Аркадьевич, много…
И тут зазвонил телефон.
– Слушаю, – сказал Иван Аркадьевич.
Видимо, на том конце провода кто-то долго и нудно что-то ему выговаривал, так как уши Ивана Аркадьевича предательски заалели. Минуты через три краска залила все лицо, а через пять он стал пунцовым.
– Это Сима Васильевна, – упавшим голосом сообщил Иван Аркадьевич, прикрывая рукой трубку. – Говорит, что вы опоздали на лекцию, но они вас еще ждут. В общем, Лидия Степановна, у вас есть двадцать минут…
О нет….!!!!!!
Глава 8
В двадцать минут я таки вложилась (конечно же благодаря Ивану Аркадьевичу, который любезно дал служебную машину… хотя может быть и потому что на этой машине ехала домой лично главбух и нам оказалась по пути).
Но как бы там ни было – на лекцию я успела и теперь рваными перебежками двигалась между голубых елей. Ибо нет преград жаждущему знаний человеку на пути к вожделенной лекции о чесотке!
Наконец, случайно спугнув по пути какого-то кота, я ввалилась в заветный вестибюль: грудь ходила ходуном, легкие вываливались в попытке ухватить хоть молекулу кислорода (лидочкина физическая форма была категорически не очень), дежурная старушка торопливо указала мне направление.
Ворвавшись в актовый зал, я прохрипела "извините" и плюхнулась на стул в заднем ряду.
Алчущего расширить кругозор народу было негусто: две мрачные женщины предпенсионного возраста, читающая книгу тощая девица с желтым лицом и два мужика, которые азартно резались в шахматы прямо на украшенной самодельными бумажными флажками сцене. Увидев меня, один из них, очевидно сам товарищ Громадушкин, тучный, с зачесанными назад редкими волосиками, со вздохом бросил ферзя и встал за трибуной. Достав стопку мятых перфокарт, он равнодушно скользнул по мне взглядом и забубнил:
– Итак, наконец, мы все собрались. Товарищи, сегодня мы познакомимся с симптомами чесотки…
В общем, если в двух словах, то из бесконечного монолога я определила у себя все шесть типов чесотки, включая норвежскую. Глянув на зал, я поняла, что такая я не одна: к концу лекции яростно чесались все, особенно желтолицая девица. Кстати, как оказалось, причина желтолицости Люси (именно так ее звали) донельзя проста: однажды она вычитала в каком-то журнале (то ли "Работница", то ли "Крестьянка") о том, что каждая советская женщина должна тщательно ухаживать за собой, желательно народными методами. Данная идея настолько запала в люсин мозг, что с этого момента она перечитала всю доступную литературу и, в результате, вывела для себя идеальную диету, согласно которой стала есть лишь деревенские сырые яйца, которые "дают цвет лица" и тертую сырую морковку, которая также значительно все улучшает. Через три месяца Люся посадила печень, почки, и еще кучу всего, а цвет лица от морковных каротинов окрасился в ярко-желтый. С тех пор, после длительного лечения, Люся раз в полгода проходит курс реабилитации в нашем профилактории.
Эту душераздирающую, но весьма поучительную историю, поведала мне Евдокия Петровна, которая проходила вечерние процедуры вместе со мной.
– И вот зачем все это? – осуждающе покачала неопрятно седеющей головой она, подытожив свой обличительный монолог. – Наши предки жили без всех этих диет, проживем и мы.
Я промолчала, но Евдокия Петровна не обратила внимания и продолжила развивать тему:
– Моя вот бабушка ходила босая до первых заморозков, и ничего – и замуж вышла и десятерых детей родила. А теперь чуть что – все поголовно волосы красят, по курортам ездят, работать, так как мы работали, никто не хочет, и разводятся сразу после свадьбы! Прошмандовки!
Я покраснела и снимать берет передумала.
Зато на работу утром я явилась окрыленная. Пока все складывается как нельзя лучше: и доклад я сделала очень даже неплохо, и начальству угодила, и крыша над головой на ближайшее время есть, а с квартирой, даст бог, все решится. Осталось найти способ повысить благосостояние и можно начинать петь песни Брежневу и изобретать автомат.
Хихикнув, я вошла в залитый весенним солнышком кабинет и включила кипятильничек. Диета диетой, но вот крепкого чаю попить мне никто не запретит. Та бледноватая жижица, что дают в столовке профилактория, чаем имеет право называться лишь аллегорически. А мне хотелось вздребезнуться.
Пока чай "со слоном" заваривался, я вытащила лист писчей бумаги и крепко задумалась, уставившись на сероватую поверхность: нужно правильно спланировать дальнейшие действия. Личный бренд служащего – основа для эффективной карьеры. Итак, что мы имеем на данный момент…
Но додумать мысль мне помешали – Галка с соседнего отдела сообщила, что ко мне пришли и ждут на проходной. Удивляясь, кто это мог с самого утра прийти к Лидочке (неужто опять демоническая женщина?), и досадуя, что чай теперь придется пить холодным (мда… неудачка-постигушка), я поплелась к выходу.
Пока шла по коридору, передумала тысячу разных вариантов, но реальность превзошла ожидания.
На проходной – тадам! – стоял мой практически бывший супруг Горшков. От неожиданности я чуть не превратилась в статую жены Лота. Очевидно, какой-то примерно такой реакции он и ожидал, так как ухмыльнулся с видом героя-победителя. Ну, да фиг с ним, меня все эти позиционные поединки волнуют мало, тем более с ним. Поэтому я никак не показала, что меня его ухмылка задела, и выжидающе уставилась на него.
– Смотрю, ты неплохо устроилась, Лидия, – растянув в фальшивой улыбке губы, сказал Горшков, явно оценив мое новое платье и импортные лоферы (а я порадовалась, что не одела сегодня его рубашку).
– Спасибо, стараюсь, – вернула аналогичную улыбку я.
– Неужели не скучаешь?
– В смысле? – не поняла я.
– За мной, за нашей семьей… – укоризненно вздохнул Горшков. – Ты так легко и просто разрушила нашу семью, нашу жизнь, Лидия… и я хотел спросить, ты помнишь, как мы любили…
– Так, стоп! – прервала я.
Знаем, проходили, сейчас начнутся сопли-стенания, а мне банально неохота тратить время и нервы.
– Горшков, ты женился на деревенской малообразованной дурочке, точнее на моей квартире, разве из-за великой любви? Сам-то веришь? Ты заставил обслуживать себя, оплачивать твою одежду, продукты, жилье и тебе, и сестре. Опять все из-за любви? А когда дурочка вдруг взбрыкнула – сразу выгнал.
– Я не выгонял! – возмутился Горшков. – Ты сама ушла!
– Ну да, не выгонял, – усмехнулась я. – В комнате остался ты с мамочкой, в моей квартире – Ольга. А вот о том, куда пойду ночевать я, ты подумал? И о том, что я на полу в кухне спала, ты прекрасно знал, но тебе было пофиг. И где я жила эти дни, за какие шиши ела – тебе тоже глубоко плевать. Но внезапно, невзирая на все это, ты являешься с целью сообщить, что я разрушила семью и вспоминаешь о любви. Отсюда вопрос – тебе чего от меня надо, Горшков? Только правду говори.
– Но мать же предлагала тебе спать на раскладушку, а я на полу…
– Горшков! – я начала закипать, – не юли, ты на вопрос не ответил!
– Лидия… – замямлил он.
– Горшков! Что. Ты. Хочешь?
– Давай начнем все заново, Лидия? Мы же любили друг друга… нам было хорошо вместе, – он внезапно упал на колени и схватил мою руку своими потными ладошками.
– Горшков, к чему это все? Какое любили? Ты женился на мне, чтобы отжать квартиру. Лидия… то есть я… была у тебя служанкой. И ты о любви говоришь? Что, Валера, так прижало?
– Ну мы же взрослые люди, зачем ты утрируешь все, Лидия? – Горшков поднялся с колен и брезгливо стряхнул соринку с брюк. – Я же протягиваю тебе руку помощи. Сама подумай, быть замужней и быть разведенкой – две большие разницы. Люди тебя не поймут. И родителям твоим будет стыдно. Тебя же в гости перестанут приглашать, Лидия. Ты этого хочешь?
– Горшков, ты сейчас вот зачем сюда пришел? Потрепать мне нервы? На что ты рассчитываешь? Что я увижу тебя, забуду все обиды и с рыданиями счастья брошусь на твою грудь?
– Нет, Лидия, я просто думал… много думал… и понял, что был неправ по отношению к тебе…
– В общем, Горшков, иди-ка ты отсюда, – скривилась я, – и потерпи, осталось совсем немного и нас разведут. А пока не теряй времени, ищи себе другую дуру и гоняй ее крахмалить тебе каждый день рубашки. А я и так проживу. На свободе!
Горшков ничего не ответил, зло сверкнув глазами.
– И, кстати, с твоей стороны было бы любезно вернуть мне мою квартиру, – напомнила я.
– Вот значит, ты как… – мрачно процедила Горшков. – Ладно. Я всё понял. Но ты еще пожалеешь, Лидия. Обещаю!
Он круто развернулся и ушел, не оглядываясь…
Вот не ходите девки замуж. Иначе может случится какой-нибудь Горшков. Я вернулась в кабинет донельзя раздраженная. Плеснула остывшего чаю в кружку и задумалась. Видимо, что-то не складывается у Горшковых с моей квартирой, раз он решил помириться. Вполне может быть, что Иван Аркадьевич начал процесс возвращения квартиры мне, хотя вроде рановато еще. Скорей всего там что-то не срослось с документами. Значит, нужно сегодня-завтра сходить найти ЖЕК и проверить домовую книгу.
Я открыла паспорт и посмотрела – место прописки у Лидочки было: ул. 40 лет Октября, дом 3. Очевидно, это и есть то общежитие строймаша, о котором говорила лидочкина свекровь. Но вот что странно, серпасто-молоткастый паспорт был совсем новый, выдан 19 декабря 1979 года. А где тогда старый? Потеряла? Или подменили? Эх, хорошо тем попаданцам, у которых сохраняется память предыдущего хозяина! А некоторым так везет, что еще и магию какую-нибудь дают или нейросеть. Вот бы было хорошо метнуть феербол Горшкову прямо в лоб. И его мамочке. Но, к сожалению, не могу. Поэтому приходится с нуля распутывать эту мутную историю.