Я приоткрыла окно, и теплая свежесть вместе с запахами мокрой травы ворвалась в кабинет. Аллочка покосилась, но ничего не сказала.
Но главное – работа двигалась, причем быстро и качественно. Осталось почти ничего, и я решила сбегать к Зое, попросить пару копирок, а то эти уже не годились.
Зои на месте не оказалось, она на три дня взяла больничный по уходу за ребенком, поэтому пришлось бежать в Тоне. Как обычно, Тоня сидела среди зарослей гортензий и фикусов, и подгоняла цеховых рабочих с заполнением бумажек. Со мной она держалась отстраненно-вежливо, копирок, правда, не дала, зато фальшиво посочувствовала в связи с моим увольнением. Видно было, что она ничуть не огорчена по этому поводу. Я, в свою очередь, сдержанно поблагодарила, также фальшиво пожелала ей удачи в работе, и мы с обоюдным облегчением расстались. Кстати, она даже не спросила, куда Лидочка пойдет работать.
Вот такие вот "у нас" были подружки.
Напротив бухгалтерии красовался главный стенд, на котором всегда вывешивали объявления, сводки, поздравления, некрологи и тому подобное. Я специально прошла мимо, чтобы глянуть – повесят приказ о моем увольнении или нет. Однако стенд был уже занят – на нем красовалась передовица с жирно обведенной красным фломастером статьей. Рядом топталась Швабра. Она вся прямо лучилась от удовольствия. Из бухгалтерии вышла Валентина Акимовна, смакуя каждое слово, громко почитала заметку и принялась поздравлять и хвалить Швабру.
Я аж не поверила своим ушам, подошла к стенду и перечитала. Все правильно: весь текст многословно и красочно повествовал о том, как прогрессивно мыслящие рабочие депо "Монорельс" и журналист Карасев, который только-только вернулся из Латинской Америки и еще пыль на сандалиях не успел отряхнуть, совместно обсудили политическую ситуацию, выразили мнение, осудили и так далее по тексту, долго и нудно. В заметке была и благодарность Швабре за организационную работу, даже обо мне вскользь упомянули, что "эта встреча состоялась благодаря инициативе Л.С. Горшковой". А вот о Зое – ни слова.
Ненавижу несправедливость, а Зою стало еще жальче. Хорошо, что она сейчас не видит весь этот триумф Швабры.
Швабра и Валентина Акимовна с усмешкой посмотрели на меня и на приветствие ответили сквозь зубы. Подошли сотрудницы из планового отдела и тоже принялись поздравлять Швабру. Я развернулась и пошла в кабинет, слушать этот цирк было выше моих сил, тем более нужно закончить работу.
Не успела я сделать и два шага, как Валентина Акимовна догнала меня и тихо сказала:
– Лидия, я знаю, что ты решила покинуть нас. Так, может, продашь-таки мне мыльце-то? По три рубля? Я бы взяла пару кусочков. Но лучше сразу штук десять-двадцать. Тем более деньги тебе еще ого-го как нужны будут.
Я остановилась и удивленно приподняла бровь, стараясь глубоко не дышать, так как от Валентины Акимовны, как всегда, за версту разило сладкими до тошноты, какими-то приторно-гвоздичными духами.
– Насколько я знаю, с тебя много удержано, – пояснила Валентина Акимовна, пытаясь скрыть злорадство. – Поэтому расчетных ты получишь сущие копейки, а жить как-то надо. Тем более, что с такой записью в трудовой вряд ли получится быстро найти хорошую работу. Если вообще получится.
– Интересно, – сказала я.
– Да, сейчас вот так, – изобразила сочувствие Валентина Акимовна, но глаза торжествующе лучились, – Не надо было тебе, конечно, с Капитолиной Сидоровной конфликтовать, перед начальством выслуживаться по чужим головам…
– Слушайте, Валентина Акимовна, – сказала я, – вот вы сейчас так правильно все говорите, идеологически даже верно… выслуживаться, конечно, не надо. И по головам – не надо.
Она кивнула.
– А скажите-ка мне, Валентина Акимовна, вот каким образом вы стали заместителем главбуха? – продолжила тему я. – По чьим головам вы выслуживались? А Капитолина Сидоровна по чьим? Или вас сразу с колыбели в начальство взяли? За умище и широкие душевные качества, так сказать…
Валентина Акимовна не нашлась, что ответить.
– И я даже не сомневалась, что расчетных я получу копейки, – кивнула я. – Я прекрасно помню, как вы мне это обещали. Так что не удивлена. А мыло я вам даже за миллион не продам. Принципиально.
Оставив Валентину Акимовну в ошеломленном состоянии переваривать мои слова, я решила сходить пообедать, а потом идти в кадры за трудовой. Еще нужно было успеть заскочить в кассу забрать расчёт.
Дойдя до столовой, я раздраженно вдохнула какие-то совсем уж пресные ароматы еды, развернулась и пошла обратно. Что-то аппетит у меня от этой Валентины Акимовны совсем пропал. В кармане оставался последний пакетик аскорбинки, я раскрыла, сыпанула в рот, на язык попала приятная кислинка, я аж замурчала от удовольствия, вкуснотища какая…м-м-м-м…
В коридоре меня догнал Линьков (ха!), он был все в той же голубой рубашке и роговых очках. Правда, на этот раз без подтяжек.
– Лидия Степановна! – Грустно и торжественно начал он, – я слышал, что вы покидаете наше депо.
Я тоже сделала причитающийся ситуации печальный вид и скорбно кивнула.
Линьков невесело вздохнул и продолжил:
– И сегодня у вас последний день.
Я опять со вздохом кивнула.
– Лидия Степановна! – Линьков поправил очки и мрачно продолжил, – передайте Валерию Анатольевичу еще часть долга.
Он протянул мне сверточек. Я взяла и сунула в карман.
– Там двести пятьдесят, – тяжко вздохнул Линьков, – осталось еще сто, но я смогу только через месяц. Лидия Степановна, а вы можете поговорить в Валерием Анатольевичем, чтобы он еще немного подождал?
– Конечно, – кивнула я. – Могу.
Ну а что, я не врала. Если надо – могу.
– А можно вас попросить написать расписку? – спросил вдруг Линьков, мучительно краснея.
Я на миг зависла, а потом согласилась:
– Можно.
– Тогда подпишите, – Линьков вытащил из кармана брюк смятую бумажку.
Я вчиталась:
"Я, Горшкова Лидия Степановна, приняла у Линькова Гектора Модестовича денежную сумму в размере 550 рублей (пятьсот пятьдесят рублей). Число, подпись".
Прочитав имя Линькова, я еле сдержалась, чтобы не заржать. Но сдержалась, чтобы не нарушить неуместным весельем наше уныло-минорное общение.
– Я не могу это подписать, – сказала я, возвращая бумажку обратно Линькову.
– Но почему? – аж подпрыгнул Гектор Линьков, при этом выпятив впалую грудь. – Я же сначала отдал триста, а сейчас еще двести пятьдесят. Там все правильно!
– Потому что там не указано причину, с какой стати я взяла у вас такую сумму. – ответила я. – А вдруг завтра вы напишете на меня заявление в прокуратуру, что я у вас взятку вымогала? Нет, я не буду участвовать в этой авантюре.
– Но Лидия Степановна! – чуть не плача, запричитал Гектор. – Я же не могу написать "карточный долг"! Это статья.
– Не надо писать "карточный долг", – вздохнула я (вот оказывается, куда денежки Горшкова все уходят. Теперь ясно, почему он до сих пор в коммуналке живет и на Лидочку повелся). – Напишите просто – "долг". Может, вы ремонт делали и в долг взяли, или на лечение…
– У нас же бесплатное лечение, – автоматически поправил меня Линьков.
Блин, опять чуть не спалилась.
– Да это я фантазирую. – Отмахнулась я. – Напишите просто – "долг".
– Хорошо, – Линьков вздохнул и дописал нужное слово.
Я черканула загогулину, и мы разбежались довольные друг другом: Линьков отдал долг, а мой карман теперь оттягивала упаковка с деньгами.
Получив на руки трудовую и расчётные, честно говоря, совсем смешную сумму, я, тем не менее, облегченно вздохнула.
Отлично. Пойду, значит, домой спать.
Напоследок я зашла в кабинет, где Алевтина Никитична и Аллочка заканчивали складывать последние папки.
– Ну что, товарищи, – бодро сказала я. – Позвольте поблагодарить вас всех за прекрасно выполненную работу! Ивана Аркадьевича мы не подвели и все сделали не просто вовремя, а со значительным опережением сроков.
Алевтина Никитична довольно улыбнулась и подмигнула:
– А то!
Аллочка скривилась и смотрела куда-то в сторону.
– У меня будет еще одна просьба, – сказала я. – Попрошу отчитаться Ивану Аркадьевичу о проделанной работе, кроме того, Алла, держите все списки с каталогами под рукой. Когда приедет комиссия – вы должны будете при необходимости срочно представить любую информацию. Чтобы у них не возникло впечатления, что чего-то не хватает.
– Вот сами и показывайте, товарищ Горшкова, – зло фыркнула Аллочка и отвернулась.
Алевтина Никитична озадаченно переводила взгляд то на нее, то на меня.
– Не могу, товарищ Чайкина, – снисходительно сказала я и помахала трудовой книжкой перед лицом коллег. – Дело в том, что через полчаса истекает время моей работы в депо "Монорельс". Проще говоря – меня только что уволили. Поэтому вся надежда на вас.
Ответом мне были вытянутые лица Аллочки и Алевтины Никитичны.
Да, слухи ходили по всей конторе. Но мы настолько погрузились в работу, что все прошло мимо нас. Если бы мне не сообщила сначала Щука, а потом Зоя – я тоже бы не знала ничего.
– Как же так?! – первой отмерла Алевтина Никитична. – И почему так внезапно? Они не имеют права! Должно пройти хотя бы три дня!
– Так три дня как раз и прошло, – улыбнулась я.
– Так ты знала? – ахнула Алевтина Никитична.
– Знала, – кивнула я. – Щука лично сообщила мне сразу.
– И ничего нам не сказала! – обвинительно кинула Алевтина Никитична.
– А зачем? – пожала плечами я. – Чем бы это знание помогло нам выполнить работу? Только бы тратили время на все эти причитания и ахи-охи.
– То есть ты все это время знала, что уволена, но продолжала жить на работе и пахать для Ивана Аркадьевича? – покачала головой Алевтина Никитична. – Поэтому ты сама так гнала и нас заставила?
– Ну а как? – подняла на нее взгляд я. – Он мне очень помог тогда, когда Горшков выгнал меня на улицу и чуть не отнял квартиру. Да вы же сами всё помните.
– Да что ж это так