ое… – смахнула слезу Алевтина Никитична. – Надо звонить Ивану. Пусть решает.
– Алевтина Никитична, – устало сказала я, – никому звонить не надо, хоть бы он свои проблемы сейчас порешал.
Все это время Аллочка смотрела на меня, словно первый раз увидела.
– Ладно, девочки, заболталась я с вами, – сказала я, взглянув на часы. – Время выходит, мне надо бежать, а то Лактюшкина сейчас запрет кабинет, и я свои вещи забрать не успею. А у меня там, между прочим, тот кипятильничек, что вы мне подарили, Алевтина Никитична. И совсем новый тюбик крема для рук. Всё! Всем спасибо! Прощайте! Удачи!
Я выскочила из кабинета, не дав ответить. А то знаю я эти расставания – на добрых три часа затянется. А мне действительно нужно было забрать вещи. Кроме того, я решила уничтожить парочку начатых и почти сделанных таблиц и документов. Тупо не хотелось, чтобы результатами моей работы воспользовался кто-то другой. Пусть сами всё делают.
Я вышла в коридор и заторопилась, как сзади меня окликнула Аллочка. Я обернулась – она выскочила за мной, лицо красное, сконфуженное.
– Горшкова… Лида… – тихо начала она, – ты это… прости…
Я пожала плечами:
– За что?
– Ну, что я над тобой поиздевалась с этой запиской…
Я хмыкнула.
– Понимаешь, когда ты ворвалась в кабинет и прицепилась из-за той бумажки, я решила, что ты против Ивана Аркадьевича вынюхиваешь. Я уже давно тебя подозреваю.
– Замечательная логика, – демонстративно поаплодировала я, хоть на душе стало тоскно. – Вынюхиваю против Ивана Аркадьевича и при этом живу на работе, чтобы прикрыть его задницу.
– Ой, знаешь, сколько у нас таких было! – пренебрежительно отмахнулась Аллочка.
Я пожала плечами, мол, пофиг.
– Ну, я еще думала, что ты на мое место метишь, – сникла Аллочка. – Иван Аркадьевич тебя все время хвалил и мне в пример ставил.
Я закатила глаза.
– Так всё-таки, что в той бумажке было, что ты так заорала? – напомнила я.
– Да ничего там такого не было, – попыталась отбрехаться Аллочка, – паук там только был.
– Ну, паук, так паук, – кивнула я, – вы меня задерживаете, товарищ.
Я продолжила идти, как Аллочка ухватила меня за рукав:
– Да погоди ты! – чуть не плача, воскликнула она. – там касалось меня только.
Я вырвала рукав из рук Аллочки и продолжила идти.
– Ну, Лида! – не отставала Аллочка, – ладно, скажу, только поклянись, что никому не расскажешь!
– Честное пионерское! – строго сказала я и торжественно отдала пионерский салют.
– Не смешно! – фыркнула Аллочка. – По-настоящему поклянись.
– Это как? – уточнила я. – Землю есть? Ладно, пошли вазон искать.
– Нет! Серьезно клянись, – настаивала Аллочка, чуть не плача.
– Ну ладно, – мне стало вот прям очень интересно.
Я поклялась.
– В общем, – замялась Аллочка и уши ее заалели. – Там на меня был донос.
– Ого, – удивилась я. – Если уж на тебя донос, то тогда я ничего в этой жизни вообще не понимаю. Что же ты натворила такое, деточка? Куклу у соседской подружки украла и тайно покрасила зеленкой? Вытерла двойку в дневнике и нарисовала пятерку, чтобы мама не заругала? Прости, но больше вариантов я не вижу.
– Да нет, – на глазах Аллочки появились слезы. – Аборт я сделала, в девятом классе. Дура была, понимаешь? Связалась с одним там, по малолетству, сама не поняла, как так вышло. А потом, когда поняла, что беременна – он меня бросил. Еще и пригрозил, что, если хоть кому-то скажу о нем – мне конец. Я сперва хотела утопиться, боялась, чтоб мать не узнала. А потом там одна бабка, она мне все и сделала. Я к ней пошла, и она вытравила, срок маленький был. Уже столько лет прошло, я думала, что все. В партию в прошлом году вступила. Кто-то узнал и написал на меня. Видимо, Иван Аркадьевич не хотел ходу давать, вот в папку эту и положил, а сам забыл. Я ведь случайно нашла. Испугалась, что все узнают. И еще стыдно стало, что Иван Аркадьевич давно знает.
– А на меня ты подумала, что это я на тебя донос написала? – удивилась странной логике я. – Что у тебя в голове творится, Алла?!
– Нет. Я хотела тебя позлить. И боялась, что раз ты вынюхиваешь против Ивана Аркадьевича, то рано или поздно и про меня все узнаешь.
– Нет слов! – ошарашенно выдохнула я. – Прямо индийский фильм. И главное – какая мощная логика!
– Ты поклялась! – обличительно припечатала Аллочка.
– Могила! – подтвердила я.
Мы распрощались с Аллочкой уже не врагами, и я заскочила к себе практически "под занавес".
В кабинете сидели: царь, царевич, король, королевич… (смеюсь), если серьезно – то Лактюшкина, Жердий, Фуфлыгина, Базелюк, Максимова, Репетун плюс Щукина Капитолина Сидоровна лично.
– Ой, какие люди! – расцвела улыбкой Лактюшкина. – А мы уже и не чаяли ваше высочество лицезреть!
– Вещи заберу, – сообщила я на всякий случай.
Вещей у меня было немного. И так-то в принципе Лидочка была не особо зажиточным сотрудником, а с этими переездами туда-сюда, а это был уже третий кабинет только после моего попадания, поэтому особым хламом ни Лидочка, ни я не обзавелись. Побросала в бумажный пакет всякую мелочевку – полупустую упаковку обезболивающего, пару мятных конфеток, крем для рук (почти новый), расческу, носовой платок и прочую дребедень.
Пока я собиралась, бабоньки в явно приподнятом настроении беседовали между собой, периодически бросая на меня хитрые взгляды, подмигивая и заговорщицки семафоря друг другу глазами. Особенно "понравилась" фраза Жердий:
– Ну что, теперь у нас есть прекрасный повод выпить шампанского?
Пока они обсуждали, как лучше отпраздновать столь знаменательное событие (не называя причину прямо), и что лучше – "Советское шампанское" или таки "Букет Молдавии", я почти собралась.
Когда дело дошло до документов, я выгребла все скопом и с грохотом швырнула в мусорную корзину, веселые разговоры моментально смолкли и все уставились на меня. Убедившись, что я точно привлекла всеобщее внимание, из бокового ящичка я достала несколько документов и демонстративно порвала их в мелкие-мелкие клочья на глазах у баб. Клочки, размерами с лепестки роз, полетели тоже в корзину, красиво кружась, словно в хороводе.
– А что это ты рвешь? – не выдержала Лактюшкина.
– График отпусков, сводную для выплат льготникам, свод страхового стажа с расчетами размеров пособий, а также график сменности по цехам – все на следующее полугодие, – с готовностью ответила я.
– Да ты что! – подпрыгнула Щука. – Не смей! Я сейчас охрану вызову.
– Как угодно, – ответила я. – Я имею право находиться здесь еще пятнадцать минут. И имею право забрать личные вещи. Вот я и забираю.
– Но уничтожать рабочие документы ты не имеешь права! – подвязалась Лактюшкина.
– Ах, какой ужас, – всплеснула руками я. – Какое вопиющее нарушение! Кошмар! Так увольте меня!
– Мы сейчас составим акт и вызовем милицию! – вякнула Жердий. – За порчу имущества социалистической собственности получишь по полной.
– Вперед! – кивнула я. – Вот только нигде в приказах и поручениях не сказано, что эти документы именно Горшкова должна делать. Ответственные – Щукина и Гиржева. Вот с них и спрос.
– Да что ж ты за дрянь такая! – вскричала Щукина. Глаза ее налились кровью, руки дрожали. – Ты хоть соображаешь своей безмозглой башкой, что натворила?! Как мы теперь успеем сделать все это за месяц?!
– Как-то вы не особенно задумывались о сроках, Капитолина Сидоровна, когда давали мне делать эту, чужую для меня, работу, и сроки мне давали всего неделю-две.
– Ты понимаешь, что ты сейчас сделала? – уничижительно прошипела Репетун, – ты сейчас оставила весь коллектив депо без отпусков, без зарплаты и без пособий.
– Да ничего, – весело отмахнулась я, – таких как я, ленивых бездарей, поэтому и увольняют. Зато остаются настоящие профессионалы и мастера своего дела – за месяц вам сделать все это – раз плюнуть! Счастливо оставаться, бывшие коллеги!
Ах, если бы вы знали, с каким удовольствием я закрыла дверь с той стороны, прошла по мрачным коридорам депо с улыбкой свободного человека и, наконец, вышла на улицу.
Свобода!
Дождь уже прошел и воробьи, весело чирикая, купались в теплых лужах. Пахло чистотой, цветами, звонко пели птицы, а на душе у меня стеклянным переливающимся колокольчиком пело предвкушение чего-то эдакого.
Угу. Как же!
Если полоса черная – то белой она не может быть по умолчанию. Это моя мудрость. Я только что сама придумала.
В общем, на скамейке у подъезда сидели дежурные старушки и Роберт (!).
Причем, что интересно, обычно всегда бдительные и подозрительные соседки, сейчас что-то наперебой рассказывали кивающему с важным видом парню. Но еще чуднее, что одет он при этом был неформально – в темном джинсовом костюме и черной бандане, из-под которой топорщились антрацитовые локоны, и наши старушки не ругали его за неприличный вид. Если вместо банданы натянуть берет и дать сигару в зубы – Роберт станет похож на Че Гевару, поняла я.
Я поздоровалась.
– А что это ты так долго на работе сидишь? – отчитала меня баба Варвара, – Роберт вчера приходил, не дождался, сегодня опять уже сколько ждет тебя.
– Виновата, исправлюсь, – покаялась я.
– Привет, Лида! – улыбнулся Роберт. – Поговорить надо.
– Пошли ко мне? – я пригласила парня в квартиру.
– А где это ты зависла? – спросил Роберт, осматривая обстановку на кухне и с комфортом устраиваясь у окна. – На свидания бегаешь?
– Нееет, – засмеялась я. – Старая я уже по свиданиям бегать. На работе я пропадала. Срочные дела, надо было все поделать.
– Аааа, – кивнул Роберт. – Ясно.
Я заглянула в холодильник, обнаружила там только пельмени и предложила гостю.
– Нет, спасибо, меня ваши старушки пирожками наугощали, я за эти два дня потолстел уже, – засмеялся Роберт. – Я по делу пришел. В общем, я все, что смог, выяснил.
– Рассказывай, – напряглась я.
– Тут довольно запутанная история. – начал рассказ Роберт. – Эта твоя Римма Марковна, оказывается, в молодости была замужем за Яковом Бурштейном. Он еврей, и то ли лингвист, то ли писатель. А вот его брат, Борис Бурштейн, был в немецком штабе переводчиком во время войны. А потом этому брату по доносу впаяли, что он якобы поддерживал фашистов. Брата потом осудили и отправили в лагеря. А этого Якова Бурштейна заодно, раз он тоже лингвист, то за содействие, как-то так. Я же говорю, запутанная история. А Римма Марковна через знакомых как-то смогла выкрутиться, подделала документы и жила как незамужняя.