— Ты хороший человек, — сказал Оса и пожал руку гонца… — возьми этого человека себе.
Ропот недовольства послышался кругом.
— Что же это?.. Своих выдавать… — проворчал кто-то.
Оса огляделся кругом, и все затихли.
— Я не знаю этого человека, — равнодушно сказал Оса гонцу. — Он мне не нужен.
Оса видел, что гонец не верит ни одному его слову, но, однако, добавил еще более откровенно:
— Говорю тебе, я его не знаю. Возьми его на аркан и веди, куда хочешь. Передай мой поклон твоему господину, и скажи, что через неделю я буду отвечать. Иди с миром.
Гонец вскочил на коня, набросил веревку на Батрхана и крупным шагом тронулся назад. Следом бежал Батрхан. Он держал веревку обеими руками. Оса неподвижно стоял на месте и смотрел им вслед. Через каждые десять-двадцать шагов посланец оглядывался и дергал веревку. Батрхан спотыкался и падал, снова вскакивал и опять бежал, чтобы не быть задушенным.
— Кондратий, ты — предатель, — сказал Будай. — Ты предал этого человека. Он был за нас.
— Зачем ты послал назад этого человека? — спросил Джантай.
— Чтобы он сказал твоему сыну, что мы имеем пять; дней времени, — любезно улыбнулся Оса.
— Ничего он не скажет, гонец его задушит за первым бугром, — возразил Будай.
— Он привел его на аркане, — медленно заговорил Оса. — Только враг может волочить на веревке моего друга. Но я не знаю этого человека. Я сказал правду. Гонец мне не поверил именно потому, что я не солгал.
— Раз он тебе не поверил, он его задушит, — упрямо возразил Будай.
— Именно этого он не сделает, чтобы не портить отношений в самом начале, и поэтому мой вестник дойдет до Алы.
Будай неодобрительно качал головой. В это время гонец скрылся за холмом. Оса порывисто повернулся к пограничникам и звонко скомандовал:
— Шагом ма‑арш!
— Что ты делаешь?! — спросил Будай.
— Антоний, я отдал этого несчастного только для того, чтобы гонец двигался медленно. Как ты думаешь: мы на своих конях за пять дней сможем проследить, куда пошел человек пешком, или нет?
Оса приблизился к строю и, обращаясь к пограничникам, сказал:
— Если вы упустите его из вида, это будет очень плохо. Но если он увидит, что вы за ним следите, будет еще хуже, он задушит этого бедняка и уйдет сам.
Пограничники на ходу рассыпались и тронулись к холмам. Это был необычайный разъезд, который выслеживал лисицу. Оса ехал позади, посередине растянувшихся всадников, и ему было видно всех. Одни подолгу стояли на месте. Другие спешились и прятались вместе с конями за утесами и ползли к гребням скал, оставив внизу коней, третьи долго неслись вскачь и вдруг замирали на Одном месте.
Так прошло часа два. Вдруг рассеянные крики раздались впереди. Оса пришпорил коня. Один из пограничников во весь опор мчался к нему.
— Он его на коня посадил сзади себя, рысью поехали! — кричал пограничник.
— В карьер пошли! — орал другой.
«Неужели он все понял?» — подумал Оса и приказал Преследовать гонца, не теряя его из виду.
Джигиты Джантая рассыпались по местности. Кони пошли полным ходом.
Далеко впереди открылась ложбина, и показалось несколько юрт. Кондратий созвал пограничников и сказал Джантаю:
— Пусть джигиты подождут до ночи. Если от юрт кто-нибудь поедет, мы перехватим каждого. А пока пошли кого-нибудь и узнай, чьи это юрты. Мы никуда не двинемся до ночи.
Пограничники и джигиты Джантая собрались в лощине. Никогда со дня отправления экспедиции не было такого тяжелого, подавленного настроения. Оса сидел на камне и чертил шомполом по земле. Будай, растянувшись в стороне за камнем, курил опий. Несколько человек залегли между камнями и неотступно следили за юртами. Никто не произносил ни слова.
День клонился к вечеру, но никто не вспомнил о еде. Кондратий приказал открыть несколько банок консервов, но сам есть отказался. Пограничники повиновались неохотно, а многие вовсе не стали есть. Лошади понуро стояли на голых камнях.
Кондратий долго о чем-то думал, потом подозвал Будая.
— Сядь! — сказал Кондратий. — Хочу поговорить с тобой.
Будай молча повиновался.
— Джантай. — сказал Оса, — пять дней мы имеем впереди. Если мы ничего не сделаем, пусть случится так, как угодно судьбе, но я не отдам опия. Ведь его уже повезли в город.
Суровое лицо Кондратия стало теплым, обыкновенным, и весь он как будто обмяк.
— Будай, мы принесли — большие жертвы. Нам подставили под удар незнакомых людей, запряженных в кабалу, и мы прекрасно знали, что делали, потому что иначе действовать не могли. — Он горько улыбнулся и добавил: — Мы связаны временем и необходимостью. Поэтому силой мы добывали опий и добыли его. — Лицо Кондратия стало жестким, и глаза заблестели металлическим блеском. — Если я вынужден заботиться об аптекарских складах, то я буду делать это как следует. Я утешаюсь только тем, что, вероятно, года через два все наладится. Феофан — дельный малый. Кооперирование налаживается, а пока что мы вынуждены бороться и отнимать опий силой, иначе население будет отравлено. Кабала, черт возьми, разрастается в какое-то крепостное право, а два-три негодяя набьют карманы золотом и уедут в Китай, чтобы там продолжать свое дело.
— Правда твоя, — ответил Джантай. — Я знаю, тыне торговец опиумом. Ты не можешь продавать его туда и сюда.
— Алы умрет, — честно и прямо сказал Оса.
— Да! — глухо ответил старик.
— Марианна погибнет, — проговорил Оса, обратившись к Будаю.
— Может быть, она уже умерла. Разве они не могут солгать? — ответил Будай.
Его большое тело дрожало. Он предпочитал считать ее мертвой, чем выносить ей смертный приговор.
Кондратий минуту помолчал, потом добавил:
— Мне жаль всех: Марианну, Алы, Джанмурчи и вот этого бедняка, которого я не знаю. Но клянусь, я не отдам опия!
Он был бледен, как полотно, но голос его звучал твердо, а меняющиеся глаза сверкали.
— А если бы вместо Марианны была твоя жена? — глухо спросил Будай.
Оса побледнел еще больше, потом твердо проговорил;
— Не отдал бы!
— И с ребенком?
— С ребенком, — еле внятно пролепетал Оса.
Снова потянулось томительное молчание. Оно продолжалось так долго, что им самим стало казаться, будто они сидят тут уже несколько дней, потупив глаза в землю.
Сумерки спускались на серые скалы. Холмы и утесы стали менее видны. Они как будто отодвигались и уходили в даль. День догорал медленно и бесцветно. Легкий ветерок, подувший из долины, принес с собой запах затхлой пыли.
Серые тени ложились на лица трех людей, а они все сидели, опустив глаза в землю, и молчали. Наконец Джантай тихо встал и безразличным голосом отдал несколько приказаний. Его джигиты пешком, с конями на поводу бесшумно стали скользить, как тени, вниз в лощину.
Прошло два томительных часа. Оса выслал всех пограничников, чтобы окружить юрты с другой стороны и не пропускать никого, кроме посланца. Потом он сел между Будаем и стариком, молчаливый, как истукан.
Прошло еще два часа. Вдруг Джантай поднялся; он прислушался, потом лег ухом на землю.
— Кок-Ару, — сказал он. — Я слышу далекий топот.
Он не успел договорить, как в лощине послышался говор. Потом в темноте появились два всадника. Их кони шли вплотную, и поперек седел они везли длинный тюк.
— Так что пропустили того поганца, а этого сграбастали, — весело сказал грубый голос.
— Там больше никого нет? — спросил Кондратий.
— Никак нет, товарищ командир. Джигиты говорят юрты пустые стояли. Контрабанду ждали. Говорят, пришла, недалеко где-то шляется.
— А это кто? — взволнованно спросил Кондратий.
— Шавдах. — сказал один из джигитов.
Кондратий разочарованно пожал плечами, как после проигранной игры, и, приказав зажечь костер, чтобы пограничники могли погреться, обратился к Джантаю.
— Отец, — сказал он, — я думал, что мы захватим Байзака. Я думал, что он боится нас и прячется недалеко, отдельно от своих юрт.
Джантай хотел ответить, но где-то раздался вопль, который перешел в рев, а потом в хрипение.
Ближайший пограничник мгновенно бросился в темноту. Потом было слышно, как он выругался и, подойдя к Кондратию, проговорил виновато:
— Вот минутку не досмотрел — и убили.
— Что ты мелешь? — сурово спросил Кондратий.
— Ну, да. Шавдаха убили.
Из темноты вышел Черный Баклан. Он был залит кровью, как мясник. Пограничники отворачивались и плевали.
— Джантай, я спросил его обо всем, как ты приказал, — сказал Черный Баклан.
— Палач, черт, таким и сдохнешь! — сказал Саламатин.
Черный Баклан задрал голову кверху и засмеялся. Потом обратился к Джантаю и долго о чем-то ему говорил. Разбойник выслушал его и сказал, обращаясь к Осе:
— Поедем к юртам, возьмем много мяса и пять дней будем искать. Найдем!
Кондратий сел на коня и шагом повел отряд. Джантай подъехал к нему, коснулся стременем его ноги и сказал:
— Ты человек молодой. После того как я тебя поцеловал, ты мне — как сын. Черный Баклан хорошо сделал. Шавдах водил в Китай ханум. Зачем нам пустая голова Шавдаха? Шавдах — верный человек Байзака. Алы убьют, ханум убьют, сами жить будут? Не надо!
Джантай долго еще расхваливал Черного Баклада и, сидя в седле, горячо размахивал руками.
Книга четвертая. В ПЛЕНУ
Глава I. СТАНОВИЩЕ БАЙЗАКА
Всходило солнце. Белые козы ходили по бугру и были ярки, как снег. Козлята, привязанные к веревкам, звали их вниз, в ложбину, где было еще сыро и сумеречно. Лошади поднимались одна за другой на бугор. Бесцветные и серые в тени, они выныривали на солнце и фыркали от удовольствия. Поток теплого света грел и освещал их от головы до копыт. Золотистые и светло-серые, вороные и пегие, они сбивались в табун и тревожно поводили большими глазами. Там в сумерках звонко, по-детски, ржали привязанные жеребята.
Солнце поднялось выше. Желто-красные утесы с белыми покрывалами снега выступили совсем близко. Изломанными зубьями они поднялись на темно-синем небе. Ледник серой горой спускался к самой траве. Бодрым холодом тянуло от него, и стадо баранов, стоявшее возле юрт, зашевелилось. Заблеял черный козел, и отдельные голоса, жалобные и протяжные, стали перебивать друг друга.