сексуальное, что не давало перейти в вульгарность их временами прорывавшейся резкости, их мании к имитации схваток или метанию (в манере Караколя) против ветра раскрашенных дисков или бумерангов, хоть бы даже они затерялись или побили бокалы. Короче говоря, они вбили себе в голову, что мириады непринужденных жестов рождают шик, но шик этот по временам несколько нарочит и отдает, откровенно говоря, показухой.
— Ой, писец-писец! — проносясь мимо меня, бросил Караколь. — Вокруг кого же твоя Венера кружит? — вставил он на обратном проходе, летя стремглав с танцовщицей в объятиях...
А ведь это была она, Нушка... Та, которую я искал с начала вечеринки. Она смеялась в его руках, раскрасневшись, почти жалея, что поддразнивала меня своей близостью, или же ничего подобного, просто веселилась? Я разом ощутил себя разбитым — опустились плечи, сгорбился; я ревниво не сводил с них глаз до конца мелодии — нет, вру. Я не выдержал и вышел из круга, чтобы слегка успокоиться и немножко выпить.
— Как этот парень попал в эскорт?
— Шарав сказал мне, что они остались без пилота после ущелья Норска. Там они потеряли четыре квадриги… Проверяли, конечно, прежде чем принять. Они не разочаровались. Послушать их, так он великолепен. У него есть уникальная парусная колесница, оригинальная модель. Четыре колеса, очень компактная, квадратная рама, с полноповоротным парпеллером, сиденье разворачивается на 360°, гарпунометы – натягиваются осями четырех колес благодаря небольшой ветряной турбинке...
— Парпеллер, ты уверен? Пропеллерный парус? С лопастями, как пластинки, очень плотно смыкаются, стопорятся в форме треугольника и потом ведут себя как парусина?
— Парпеллер, да. Я видел такое только раз, но знаю, что это!
— Ты знаешь, что в этом мире есть только одна мастерская, в которой способны делать парпеллеры? Одна-единственная и...
— …она в Аберлаасе.
— А именно в Кер Дербан.
— Это означает, что этот парень, этот Силен, появился из Крайних Низовий… Сколько, по-твоему, ему лет?
— Нашего возраста: тридцать пять, сорок. Подвижнее нас.
— Как ты его оцениваешь? Осмотрителен, опасен?
— Умен. Он сказал мне именно то, что, по его мнению, могло меня успокоить: радость от вступления в эскадру, новая цель в жизни, встречи, друзья... Красивая, правдоподобная чушь. Говорит убежденно, трезво. Безупречен.
— Может, мы впадаем в паранойю, Ороши. Официальных доказательств существования Гончих никогда не было. Сов сотню раз говорил мне, что ни в каких путевых дневниках нет ни одного упоминания об охоте на орды и их истреблении, или о связанных с этим рисках.
— Все равно остается уйма подозрений, Пьетро! Например, вспомни двадцать восьмую: ловушка в деревне, потом четыре нападения за неделю, следом боец-защитник отравляется из источника. И последняя атака. Мы так и не разыскали походных дневников уничтоженных орд. Так что никак об этом не узнать, по определению.
— Что тебя насторожило в его поведении?
— Пока мы разговаривали, Караколь засыпал нас крыльчатками, дротиками — целой тучей летающих безделушек. Спереди, сзади, сбоку. Я сумела увернуться только от немногих. Он уклонился от всего, не выпуская стакана из руки. Не смогу тебе объяснить, как. У него очень быстрые движения, крохотные смещения: торса, шеи, развороты плеч. Полушаги. Я такого никогда не видела.
— Он те безделушки не ловил?
— Некоторые. И бросал обратно.
π Ороши замолчала. Ее била заметная дрожь. С ее шапочки разбрасывались отблесками два серебряных флюгерка.
— И?
— И мне редко приходилось видеть, чтобы кто-то что-то метал с такой безучастностью. Как хлыстом щелкнул. Ни раздраженности в его жесте, ни сосредоточенности, просто... Просто сухой бросок. Очень-очень бесстрастный.
— Он в кого-то целился?
— В Караколя. И попадал...
— Ветры с неба... Это очень плохой знак. Ты предупредила Эрга?
— Эрг заметил его, как только мы сели на корабль. Он говорит, что ему знакомо лицо. Позже Фирост предложил Силену немного выпить, и продолжил болтать с ним об Эрге. Но на этот раз вовсю фантазируя… И Эрг готовится. Он считает: во-первых, Силен действительно Гончая; во-вторых, он, как и сам Эрг, мог обучаться в Кер Дербан. Но от Прагмы.
— Это был бы самый скверный вариант.
— Это и есть самый скверный вариант, друзья.
x У меня сердце перебой дало на целых четыре секунды, пока я точно не признала голос, поскольку говоривший показался не сразу: конечно, это Эрг. Он остановился в метре от нас, замаскировавшись в высокой траве, и приглядывал за нашим разговором. Эрг оставался невидимым и помалкивал, а затем просто выставил свою прическу гребнем, запавшие глаза и крючковатый нос, чтобы нас успокоить. Потом он скрылся вновь, неразличимый во тьме.
— Что ты посоветуешь делать, Эрг?
— Ничего. Ждать, когда он даст знать о себе.
∂ Бестолковый с самого начала оркестр, пик крикливейшего фреольского модерна, прибыл под пуканье фанфар — можно сказать, в качестве извинений за задержку. Ансамбль явился с гелитромбонами, контрабассинами, аккордеолами и арфами, и все это при поддержке то и дело фальшивящего эолова органа, который водрузили в центре танцпола, с его колоннами пятиметровых труб. При этом амбушюры органа регулярно затыкало тряпками окружающих фреолов, и они норовили от натуги разорваться, что, конечно же, отражалось в получающейся какофонии. Мне предложили, наполовину из любопытства, наполовину из подначки, добавить возможности моей свистелки к шурум-буруму их беспорядочной музычки, и, к огромному собственному удивлению, я согласился. Тогда меня подвесили на плетеном сиденье к воздушному шару в нескольких метрах над органом, где ветер был ровнее. Я с удовольствием царил над вечеринкой, выше буйства танцоров, выше беспрестанно швыряемых бумерангов и вина, льющегося с неба на головы, — короче говоря, выше доброй доли того, что на этих, в сущности, веселых вечерях, несколько раздражает. Добавьте к этому то, что меня снабдили хмельным и что в моменты относительного затишья мне разрешили заводить долгое свистящее соло, которое я разнообразил, манипулируя моим самшитовым конусом, нагоняя на танцпол меланхолию (а сам получая удовольствие). После пяти или шести танцев коммодор потребовал тишины.
— Дамы и господа, монсеньеры Орды, прошу всеобщего внимания! Наконец закончена подготовка к тому, о чем я объявлял вам в начале вечеринки. Мы собираемся начинать знаменитую игру с факелами!
Фреолы громко и нестройно радостно вопят, и стихают.
— Напомню вкратце правила для наших друзей из Орды. Вокруг танцпола расставлено около сорока фонарей, к которым мы незаметно добавим три факела. Вы узнаете их по синему пламени. Сигнал подаст свистком наш почетный музыкант Боскаво Силамфр. По этому сигналу самые быстрые из вас могут схватить факел и передать любому по своему выбору — тому, кому он или она хочет изъявить свою пламенную страсть! У счастливого избранника есть две возможности: либо он передает факел кому-нибудь другому, либо он возвращает его тому, кто его выбрал, а тогда...
Сборище разражается аппетитным «аааааххххх».
— Тогда пара, которая нашла друг друга, подобрана! Ее сопровождают на самый верх, в двадцати метрах над пустотой, в одно из наших трех летающих гнезд, оснащенных по такому случаю пушистым матрасом, новыми свежими простынями и балдахином с бархатными занавесками, который охранит их нежный интим!
) Я вместе с остальными задрал голову и заметил, что команда моряков установила поодаль друг от друга три маленьких розовых воздушных шара, под которыми подвесили кровати с балдахинами, защищенные просторными плетеными люльками. Система крыльев и клапанов стабилизировала ансамбль, и заодно облегчала подъем, вдобавок экономными средствами, что красноречиво говорило о компетентности фреольских аэромастеров. Только что присоединившаяся ко мне Ороши, как эксперт, их оценила.
— Игра заканчивается, когда сформируются три пары! Не выдавайте себя в первый же миг! Будьте терпеливыми и великодушными игроками, пускайте факела по кругу, забавляйтесь, благородные ордынцы! Вы быстро поймете, что этот флирт может оказаться гораздо тоньше, чем выглядит...
¿’ Игра с факелами, черт возьми! Как я мог запамятовать? Трубадур, трубадур, неужели ты забыл вынуть память из кармана? Вот поверьте, главное – взять первый факел, потому что тогда – тогда что? Тогда будет так, словно это сам огонь все вам дает, настолько, что, да? что он вас самого теперь объявляет собственным пламенем, и это — это-это-это — это история любви, да что там, это история души, которая не гаснет — потому что тогда с каждым вновь зажегшимся огнем вы чувствуете себя любимым, и не случайно это, первый факел происходит от самого огня, запомните вы, впрочем, я вам покажу...
∫ Я бы, например, занял местечко вплотную к факелу (на краю танцпола), и с неистовством молодых фреолов-задир... Я бы подталкивал и расталкивал (легонько), карауля первое движение Силамфра... Я бы в нужный момент прыгнул, снеся (взмахом лапы) факел с опоры под изумленные возгласы. И я бы подошел к Кориолис (без смущения, без попыток играть в утонченность, вплотную), чтобы его ей передать. Первым. Тогда она бы покраснела под свист, ожидая реакции кривляк вокруг, она бы смотрела на потрескивающее, трепещущее под порывами пламя, потом она вернула бы его мне (попросту), оборвав длинную цепочку, которой дожидались другие, бесконечный круговорот надежд. И толпа, может быть, нас бы освистала или захлопала (как выйдет). Но все взглянули бы туда, где облакуны, и увидели, как спускается за нами эскорт на белых парапланах, чтобы унести нас...