– Поэтому ты три дня гналась за мной? Чтобы сказать, как я тебе безразлична? – хочется посоветовать этой фарфоровой барби посмотреть шедевры советского кинематографа (героиня использует цитату из фильма «Обыкновенное чудо», 1978 года – прим. автора), а еще – заткнуться и не лезть в жизни взрослых дядечек и тетенек.
Но я держусь, отчетливо осознавая, что меня просто-напросто хотят вывести на эмоции. Я размеренно доедаю десерт и медленно допиваю капучино, не слушая десяток аргументов в пользу молодых да ранних. Я даже согласно киваю и, оставив тысячную купюру на столе, удаляюсь в сторону лифта, подбадривая себя предвкушением вечера.
В приемной меня тоже ждет сюрприз: Митина впервые выглядит довольно и улыбается в моем присутствии. Что ж, может, и на ее улице перевернулся КамАЗ с печенюшками или незапланированным выходным от доброго босса? В полной тишине я забираю из кабинета сумку, на ходу застегиваю ее молнию, хоть вроде и помню, что закрывала перед уходом, и выкатываюсь на улицу. Выше подтягивая воротник серого легкого пальто и пряча от мелкой колючей мороси нос в мягкой ткани.
Спустя час я стою у входа на закрытую территорию недавно построенного жилого комплекса и глупо пялюсь на решетчатые металлические ворота. Засовываю озябшие пальцы в карманы и от всей души кляну себя за рассеянность – только меня могло угораздить меньше, чем за день посеять где-то чужие ключи. Сашин телефон не отвечает, и я почти уже решаю ехать домой, без лишних надежд набирая заветные цифры на домофоне. На удивление устройство мигает дружелюбным зеленым огнем, и калитка гостеприимно распахивается, пропуская меня внутрь.
Сегодня все почему-то иначе, чем в мой первый приезд сюда. Волнение расползается по всему телу, ладони стремительно немеют, и я без конца дергаю серебряный браслет на запястье, то и дело растягивая его пластины. Шаги по коридору отчего-то звучат особенно гулко, а уверенность тает по мере приближения к заветной квартире.
Я замираю, запутываясь пальцами в волосах, и делаю глубокий вдох, когда дверь открывается до моего звонка. И со свистом выдуваю воздух из легких, потому что на пороге стоит вовсе не Сашка.
– Елизавета Андреевна? – мне кажется, что от нарочито-вежливого Анжелиного голоса меня сейчас стошнит съеденным шоколадным десертом прямо на пол.
Калугина стоит в расстегнутой рубашке на голое тело, приторно улыбается, как будто встречает самого дорогого гостя, а я пытаюсь заново научиться дышать. Потому что ощущения сродни тем, когда получаешь под дых. Больно. Невыносимо больно.
– Я сейчас позову Александра Владимировича, – я прекрасно слышу доносящиеся из ванной звуки льющейся воды, а богатое воображение все дорисовывает за меня, подсовывая страстные картинки, полосующие по старым ранам изнутри. Становится мерзко.
Я отчаянно машу головой, понимая, что нужно как можно скорее отсюда выбираться. До никому не нужных объяснений, сцен из бразильской мыльной оперы и пока от моих гордости и чувства собственного достоинства что-то еще осталось.
– Не нужно, – бросаю уже через спину, поворачиваясь на негнущихся ногах и разве что не бегом направляясь к лифту.
Не помню, как спускаюсь вниз. И, как запрыгиваю в первое подвернувшееся такси, тоже не помню. В носу свербит, в глаза будто насыпали песка, но я успеваю набрать Ваньке до того, как начать топить салон несчастного автомобиля слезами.
– Если Волков будет звонить, меня нет. Уехала, улетела, умерла. У тебя все полномочия по салону: касса, ремонт, поставки. Ты меня понял, Филатов? – пару минут отделяет меня от полномасштабной истерики и я, всхлипнув, закусываю до крови нижнюю губу. Отрезвляет. Задаю последний, но очень важный для меня вопрос: – Справишься?
Глава 20
Александр
Давно не живу планами. Они не всегда сбываются,
ведь в них участвуют люди, что срывает любые
гарантии. Ничто никогда не идет по плану.
Лучше уж импровизация.
(с) «Мне тебя обещали», Эльчин Сафарли.
Переговоры затягиваются, у меня уже натурально дымятся мозги, а доедающие вторую порцию устриц фрицы из Франкфурта, который на Майне, совсем не торопятся соглашаться с нашими условиями. Но я сижу в ресторане уже третий час и вместе с ними ем морских гадов из чистого упрямства и данного учредителям обещания дожать контракт.
И если утро радовало меня Лизиной улыбкой и солнечной погодой, то вторая половина дня явно не задалась. Все началось с переводчицы, которая отказалась от встречи за пятнадцать минут до ее начала, и мне пришлось перетряхнуть пол телефонной книжки, чтобы найти замену. И пока я созванивался с выпускницей филологического факультета Лилей, аккумулятор айфона разрядился в хлам, и теперь я даже не могу предупредить Истомину, что застрял.
И меня уже не волнует наверняка приближающийся к космическим цифрам счет, только бы довести дело до логического конца и свалить. Вот уж, правду говорят: хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах.
– Лиль, – сидящая рядом девчонка похожа на взъерошенного экзотического попугая и меня, если честно, пугают малиновые, желтые и зеленые перья в ее коротких каштановых волосах, но немцам, судя по всему нравится. Потому что один даже есть перестал, так засмотрелся на красавицу из России. Отбросив лишние ассоциации, я наклоняюсь к переводчице и нетерпеливо шепчу: – плачу двойную цену, если мы выберемся отсюда за полчаса с положительным результатом.
И нанятая Какаду меня не подводит. Она убеждает фрицев с двойным, если не тройным усердием, как будто от этого зависит отличная оценка в ее образцово-показательной зачетке. В общем, за пятнадцать минут девочка Лиля склоняет чашу весов в мою сторону и застенчиво улыбается, диктуя адрес общаги, куда я собираюсь ее подвезти. Потому что на улице давным-давно стемнело и живет переводчица не в самом благополучном районе.
Телефон наконец-то подзаряжается и, высадив попутчицу, я набираю Лизе, но вместо голоса, по которому успел соскучиться, я слышу царапающие по нервам длинные гудки. Наверное, Истомина давно уже дома, спит, или смотрит фильм, или читает книгу, благополучно врубив авиарежим и устав ждать, пока я уделю ей время.
Заталкиваю глубже осевшее в груди глухое раздражение и сосредоточиваюсь на дороге, сетуя на рабочую необходимость и несговорчивых немцев. А еще очень надеюсь завтра наверстать упущенное, тем более, достойный повод отпраздновать у меня имеется. Проклиная традиционную вечернюю пробку, я въезжаю на подземную парковку и поднимаюсь к себе выжатый, словно лимон. Или словно телятина, которую прокрутили в мясорубке.
Долго копаюсь, ища в карманах пальто ключи, и не сразу понимаю, что в квартире кто-то есть. Тихие шаги раздаются из кухни, оттуда же ползет запах пиццы с ветчиной и сыром, а сердце восторженно екает. Все-таки я чертовски везучий сукин сын.
– Калугина?! – согревающая меня изнутри радость сдувается, как шарик, меньше, чем за секунду, и я не удерживаю недовольно-злого: – какого х**а?
Потому что иначе реагировать на появляющуюся в коридоре порнографию у меня не получается. Измочаленный переговорами мозг напрочь отказывается понимать, что на Анжелике делает моя рубашка и зачем дочь главы объявила бойкот нижнему белью.
– Александр Владимирович, я вам сюрприз хотела сделать, – она скромно шаркает ногой по ковру и часто-часто хлопает ресницами, ну а я стремительно скатываюсь в кипящий котел бешенства. Не испытывая ни малейшего желания заниматься воспитанием глупой избалованной девчонки.
– Такси вызвать или сама уедешь?
Незваная гостья мешкается, облизывает размалеванные ужасной ярко-розовой помадой губы, а я чувствую, что еще чуть-чуть и окончательно сорвусь. Отборный трехэтажный мат уже вертится на языке, а желание выгнать прилипчивую, как банный лист, блондинку на лестничную клетку в чем есть постепенно становится непреодолимым.
– Калугина, у тебя есть ровно две минуты на то, чтобы исчезнуть, – абсурд ситуации шкалит, ну а я тру пальцами виски. В конце концов, не силой же мне тащить это бедствие к отцу.
– Александр Владимирович, я подумала…
– Думать – это не твое, – я резко обрываю не успевший начаться слезливый монолог и недвусмысленно указываю на дверь: – что встала? Бегом!
Судя по всему, вид у меня сейчас поистине угрожающе-кровожадный, потому что Анжелика отмирает, опрометью несется в спальню и бьет мой армейский рекорд по скоростному переодеванию. Ее очередное обтягивающее платье на этот раз небесно-голубого цвета выглядит не скромнее висевшей на ней полминуты назад рубашки, но мне глубоко плевать, на чем она будет добираться домой и как сильно обрадуется таксист внешнему виду ночной клиентки.
Громкий щелчок закрывшегося замка бальзамом проливается на мои натянутые до предела нервы, и я шлепаю на кухню – выбрасывать остывающую пиццу. Аппетита нет, ровно как и намерения пробовать то, что заказала Калугина – я уже не удивлюсь, если она подсыпала туда какой-нибудь дряни. Белое (а я терпеть его не могу) вино также без лишних размышлений отправляется в слив раковины, а бутылка со звоном летит в мусорный бак. Невыносимо хочется засыпать здесь все Пемолюксом, вычистить с содой и хлоркой, чтобы наверняка избавиться от чужого присутствия.
Лиза по-прежнему не отвечает на мои звонки, и, смирившись с тем, что поговорить нам не удастся, я иду в ванную – смывать с себя этот бесконечный нелепый день. Закрываю веки и подставляю лицо под теплые струи, позволяя воде прокатиться по всему телу. Разминаю пальцами напряженные плечи, вытряхиваю из головы требуху и только теперь могу свести дебит с кредитом.
– Ну ты и придурок, Александр Владимирович, – обращаюсь к себе, размазывая по ладоням мятный гель для душа и до хруста сдавливая тонкую шею Анжелики. Мысленно, естественно. Ведь сразу задать логичный вопрос, откуда у нее взялись ключи от моей квартиры, я не догадался.
Закончив с водными процедурами и обернувшись полотенцем, я иду к холодильнику, позволяя себе сто грамм виски со льдом. Потому что за руль сегодня я больше не сяду, а расслабиться не помешает. Разрозненный раньше, паззл складывается, причинно-следственные связи становятся кристально ясны, а Лизино молчание – понятно. Что ж, завтра живые в моей компании позавидуют мертвым.