Лиза
Без тебя сегодняшние чувства были
бы лишь обрывками вчерашних.
(с) к/ф «Амели».
– Сколько грамм сахара? – переспрашиваю вот уже в четвертый раз, параллельно пытаясь найти ручку и записать на клочке бумаги вожделенный рецепт. Спотыкаюсь о невесть как появившийся в центре гостиной пуфик и едва не делаю сальто-мортале, рискуя закончить день в травматологии. Аккуратно сползаю на ковер и решаю хоть пять минут никуда не бежать и не делать резких движений.
– Родная, а давай я пирог сама испеку, а ты котлет нажаришь, – женщина на том конце провода смеется звонко, с мелодичными переливами, а тепло ее бархатного голоса окутывает с ног до головы и заставляет щемить в груди. Потому что за пять лет от Тамары я получила гораздо больше нежности, чем от собственной матери за всю жизнь. Трясу головой, избавляясь от ненужной сейчас рефлексии, и снова убеждаюсь в том, что отцу досталась идеальная спутница: – и вообще, можем просто заказать пиццу и не заморачиваться.
Прощаюсь с Тамарой и лечу наводить чистоту. В третий раз сметаю со шкафчиков пыль, ещё раз натираю стекла и звоню Сашке, чтобы купил лайм и мяту. Будем пить домашний лимонад, сплетничать с Томой и слушать папины рассказы о том, как я разбила стекло дядь Сережиного автомобиля. Исключительно из вредности и нелюбви к задиристому сыну соседа.
Несмотря на то что отец души не чает в Волкове и давно мечтает видеть его своим зятем, все равно волнуюсь. Хуже, чем перед первым свиданием, когда незадачливый кавалер из параллельного класса разлил на мое белое платье вишневый сок. А потом решил исправить положение и втер пятно-кляксу в несчастную ткань намертво. Тащить сменную одежду тогда пришлось Александру. А потом мы с ним сидели на крыше, от которой он умыкнул ключ у завхоза, и ели приготовленные его мамой бутерброды. Счастливые были времена...
– Солнце, встречай! – довольный Сашкин голос снимает меня с шатающейся стремянки, на которую я забралась, чтобы вымыть казавшийся мне недостаточно идеальным плафон от люстры.
И я бегу в прихожую, скользя пушистыми разноцветными носками по паркету, не успеваю затормозить и с размаху врезаюсь во вздымающуюся грудь Волкова. От него пахнет мятой, сандалом и весной, и я теряюсь в будоражащем ноздри запахе, не замечая, что заполненный едой пакет падает из Сашиных рук и с подозрительным звяканьем приземляется на пол. Хватаюсь за его широкие мощные плечи, чтобы обрести равновесие, только земля, наоборот, уходит из-под ног. Потому что сильные напористые пальцы сминают персиковую ткань и хозяйничают под футболкой, заставляя разучиться дышать.
И в следующую секунду я уже забываю обо всем. Не помню, что хотела перемыть китайский сервиз, достать из машинки выстиранное белье и нарезать обожаемый отцом салат из свежих овощей. Имеют значение только Сашкины обветренные губы, впивающиеся в кожу рядом с ключицей, и сильные руки, пригвождающие меня к стене. Огонь желания прокатывается по венам и делает из Истоминой ненасытную, изголодавшуюся по ласкам Волкова маньячку, которая слишком сильно дергает полы его рубашки и ненарочно отрывает несколько пуговиц.
– Лиз, нам в дверь звонят, – кажется, Сашка повторяет это в третий раз, пока я безуспешно ищу свои исчезнувшие шорты. В конце концов, влетаю в обнаруженный на тумбочке у входа предмет гардероба и пытаюсь пригладить взлохмаченные Волковым волосы.
– Привет, дети, – на пороге с фирменным вишневым пирогом стоит Тамара, а чуть позади неё папа изучает застигнутых на месте преступления нас и улыбается такой лукавой все понимающей улыбкой, что я краснею до корней волос и начинаю теребить измятый край несчастной футболки.
Александр, хоть и выглядит ничуть не лучше меня с топорщащейся шевелюрой и в расхристанной рубашке, находится быстрее. Одной рукой забирает у Томы угощение, а второй – достает из-за спины очаровательный букет сирени и вручает его будущей теще. И мы все вместе идем на кухню пить облепиховый чай.
За окном светит теплое майское солнце, о чем-то гудят клаксоны автомобилей, а сердце заходится нежностью при виде домашнего расслабленного Волкова. И я понимаю, что люблю его до беспамятства. До дрожащих, как в лихорадке, пальцев, до подкашивающихся коленей и до головокружения, как после самой сумасшедшей карусели. Все-таки переезд в Краснодар был самым верным решением.
– Дочь, а ну-ка сделай погромче, – как по щелчку, мы все поворачиваемся и впериваемся в экран висящей напротив отца плазмы, где небезызвестный продюсер дает интервью журналистке в открытом платье ужасной ярко-салатовой расцветки.
– Честно признаться, я до сих пор подавлен после расставания с Елизаветой Истоминой. Такое впечатление, что вся планета остановилась. И ничего больше нет. Я до сих пор не могу снять общие фотоснимки со стен. Рука не поднимается, – от фальши, легко читающейся даже через стекло и тысячу километров, хочется плеваться и переключить на другой канал. Но мы почему-то дослушиваем жалостливую речь Меньшова, старающегося привлечь внимание к новому проекту: – надеюсь, мне удастся передать всю глубину переживаемых мной чувств в картине, которая выйдет в сентябре этого года.
– Сань, в морду-то хоть ему дал? – по сурово сведенным к переносице бровям, понимаю, что отец сам бы «дал в морду» Алику, находись тот чуть ближе.
– Угу, – кивает Сашка и с благодарностью принимает у Тамары дополнительную порцию пирога в качестве поощрения. Я же теснее прижимаюсь к его боку и прячу нос у него подмышкой в то время, как папа пристально нас с Волковым рассматривает и выдает свое авторитетное одобрение.
– Вот теперь все правильно.
Эпилог
Лиза
Такое чувство, что благодаря тому,
что тебя встретил, смог немножко
полюбить этот мир.
(с) «Норвежский лес», Харуки Мураками.
Лето традиционно пролетает с космической скоростью, оставляя после себя воспоминания о ледяном мохито, эскимо с шоколадной крошкой и ласковых волнах, разбивавшихся о песчаный берег на тысячи мелких брызг. Оседавших солеными каплями на загорелой коже и даривших такую необходимую прохладу.
Сашка-таки осваивается в роли всемогущего волшебника, отвозит меня на черноморское побережье и заставляет на десять дней отключить телефон. Строго-настрого запрещает трогать гаджет, связываться с внешним миром и решать чьи бы то ни было проблемы. «Арина с Ванькой давно уже не дети, Лиз», – он озорно щелкает меня по носу и организует заговор, заручившись материнской поддержкой.
Ну, а Екатерина Станиславовна с радостью занимает все наше свободное время. Утром мы лепим вареники с фруктами, после обеда играем в монополию, а по вечерам любуемся закатами. Иногда ходим к соседям в гости, где меня тоже пытаются откормить, и я всерьез начинаю опасаться, что из отпуска выкачусь большим и круглым колобком. Правда, Волкова мой цветущий вид и исчезнувшая без следа столичная бледность устраивают в полной мере.
В Краснодар мы возвращаемся отдохнувшими и посвежевшими с вагоном энергии, ворохом новых идей и стойкой уверенностью, что Сашиной квартире не помешает ремонт. Я в который раз восхищаюсь надежной шумоизоляцией, потому что за сентябрь участкового к нам не вызвали ни разу, невзирая на то что вешать полочки и сверлить дырку в стене мы можем и в двенадцать ночи, и в пять утра.
– Лизка, я соскучилась! – звонкий голос подруги врывается в мой мир иллюзий и заставляет переключиться на требующую внимания Аленку. Как клещ, повисшую на моей шее, и что-то без умолку тараторящую.
– Как дела в универе, Вась? – признаться честно, мне тоже не хватало этой взбалмошной девчонки, похожей на ураган, и я не удивлюсь, что за время моего отсутствия и настигшего нас с Сашкой ремонта, она умудрилась затопить общагу, поджечь усы ректору и настроить против себя пол группы.
– Вливаюсь потихоньку, – не слишком уверенно произносит Васильева и тянется к пиале с вареньем из черной смородины. Зачерпывает одну ложку и с кислым выражением лица отправляет ее в рот.
– Колись давай, все равно узнаю, – я неторопливо разливаю чай по кружкам и жду как всегда душераздирающего рассказа о злоключениях этой катастрофы в неизменном джинсовом комбинезоне, который она снимет только тогда, когда прилично похолодает и ветер начнет задувать в прорези.
– Свободное посещение не хотят давать, а мне на работу край надо устроиться, – Аленка вяло болтает в чашке ложкой, пытаясь размешать сахар, который она забыла туда положить, а мне очень хочется проверить, не горячий ли у нее лоб.
– Малая, ты не заболела?
– Со старостой разругалась в пух и прах, профоргу залепила в волосы жвачкой, культоргу испортила дорогущий спортивный костюм. Мне продолжать? – подозреваю, что список Васькиных фортелей не влезет и на лист формата А4, но не рискую вдаваться в подробности. Потому что подруга подозрительно морщит нос и явно собирается затопить мою сверкающую чистотой кухню слезами.
– Значит, сами напросились, – намереваясь поддержать Алену дополнительными калориями в виде мясного рулета, я открываю дверцу холодильника. А в следующую секунду внутренности скручивает болезненный спазм, и я с грацией сайгака мчусь в туалет – освобождать желудок от скудного обеда.
По виску стекает капелька пота, в ногах слабость, и пальцы немного подрагивают, пока я выдавливаю из тюбика зубную пасту. Смотрю в зеркало на свое бледное отражение и думаю, что последний сделанный тест явно не врал, и с двумя полосками на белой бумажке надо как-то свыкаться.
– Волкову еще не сказала, да? – взволнованная Васька маячит у меня за спиной и сверлит своими невозможными ярко-голубыми глазами мою тушку. Судя по встревоженной мордашке, она явно не знает, куда сначала кидаться: то ли за полотенцем, то ли за стаканом воды.
– Ну, он тоже мне пока предложение не сделал, – легкомысленно пожимаю плечами и заканчиваю с водными процедурами, поясняя застывшей в проеме Аленке: – а кольцо я недели две назад случайно нашла. Убиралась у него в столе.