— Сливка, а ты поняла, почему из-за Мирки этого смазливого у них тут землетрясение случилось?
Я задумалась, подперев кулаком щёку.
— Думаешь, из-за него?
— Ну, а как? Помнишь, что он сказал? Мол, за окном пальмы, бла-бла-бла и землетрясение… Не, не так. Он сказал: «Ну и землетрясение, конечно». Как что-то само собой разумеющееся. А вот мы с тобой этим утром никакой такой хер… ничего подобного не заметили.
— Не заметили, — согласилась я. — Интересно, почему?
— Вот и мне интересно-о. Сил нет. Ладно, Сливка, давай спать. А то утром припрётся этот хуратор, не хочу предстать перед ним в плохой форме.
Внутренности мои обожгло и скрутило от совершенно необоснованной ревности, да так сильно, что даже во рту вкус жёлчи появился.
— Это почему, хотелось бы знать? — просипела я, ненавидя себя и за тон этот, и за вопрос, и за те странные чувства, что заставили меня его задать.
Бро зевнула.
— А ты как хотела? Я Бронислава Криштофовна Потёмкина или где? Какой-то буй моржовый мою малышку плакать заставил, а я его всё ещё до нервного срыва не довела. Поверь мне, Сливка, он поплатится за каждую твою слезинку. Это я тебе как мать обещаю.
— Я люблю тебя, Бро, — вконец растрогавшись, прошептала я.
— И я тебя, мелочь. Всё. Спим. Иди сюда.
Она обняла меня, как в детстве, уложив мою голову себе на предплечье, потёрлась носом о мою макушку (плевать, что мне пришлось сползти так, что ноги свисали с дивана), и я моментально провалилась в тёплый, ласковый сон.
И проспала бы, наверное, вечность, если бы не рёв будильника Брошкиного будильника.
— А на работу не хожу, — орал он сиплым голосом Шнура. — Радио не слушаю. Что мне Боженька послал, выпью и покушаю.
Меня снесло с кровати с такой скоростью, с какой не сносило даже тогда, когда Бро меня из чайника ледяной водой поливала.
— Ай-ай-ай-ай! — хвастался солист группы «Ленинград», пока я искала, куда Брошка спрятала свой будильник. — Я распиздяй!
Была у моей сестры привычка засунуть мобильник куда подальше, чтобы пока встанешь, да отключишь будильник, точно проснёшься.
— Ай-ай-ай-ай! Я распиздяй!
— Бро! Да вставай же! — ругалась я. — Мы с твоими будильниками в долговую яму загремим!
— Спокойствие, только спокойствие, дело-то житейское, — сев на постели, Брошка почесала глаз и сладко зевнула. — На посторонний мат, стало быть, сигнализация не ведётся… — Шнур пошёл на второй куплет, а Бро запустила руку под подушку, чтобы отключить телефон. — И знаешь, Сливка, я пока ещё не знаю, как, но точно использую это внезапно данное мне в руки оружие. Что там этот злюк насчёт сроков нёс? От года до пяти лет? Ну-ну… Они нам ещё сами заплатят, чтоба мы раньше времени домой умотали.
А ещё минут пятнадцать спустя, когда мы закончили со всеми утренними процедурами и спорили насчёт того, как лучше к Камню на свидание облачится, попроще или повычурнее, Брошка вдруг осеклась на полуслове и, прижав пальцы к губам, прошептала:
— Сливка…
— Что? — схватилась за сердце я.
— Блевать не хочу, вот совсем. — Она облизнула губы и задумчиво погладила живот. — Наоборот даже. Жрать охота так, что аж в глазах темнеет. Бургер хочу. С солёным огурцом и взбитыми сливками.
На этом споры закончились. Я выхватила из шкафа первую попавшуюся майку и, пока Бро ворчала из-за того, что любимые джинсы больше не застёгиваются, помчалась на кухню — метать на стол огурцы, последнюю банку со сливками, да бургер в микроволновку засовывать.
Элар постучал в дверь как раз в тот момент, когда Бро, жадно прищурившись, следила за тем, как я давлюсь последним глотком чёрного кофе: по негласному соглашению вчерашняя чашка ароматного наркотика стала кое для кого последней во время этой беременности, а вот мне нужно было успокоить нервы перед тяжёлой встречей. Правда, говорить сестре о том, что я не перед Камнем трясусь, а перед куратором, я не стала.
Ибо стыдно.
Из дома мы вышли красивыми и сытыми. Бро насвистывала мелодию нашего сегодняшнего будильника, я старательно не смотрела в сторону Элара.
— Рад приветствовать вас, желанные девы, на благостный землях города Славоя, — огорошил нас куратор, ка только мы шагнули за порог. — Позвольте быть вашим смиренным провожатым до места встречи с Камнем, сердцем нашего мира.
Я поскребла ногтями скулу, решая, стоит ли воспользоваться последней возможностью и, пока меня ещё не обуздали цензурой, ответить Элару так, чтоба, как говорится, Брошке не пришлось за меня краснеть. Однако, взвесив все «за» и «против», решила этого не делать.
Не знаю, Просто вдруг прониклась. Запахнула прихваченный в последний момент кардиган и благосклонно кивнула.
— Вези меня, олень, в свою страну оленью, — радостно позволила Бро, и я глянула на хуратора с ненавистью. Как пить дать, вонючка опять свои феромоны родовые в ход пустил!!
Ненавижу!
— С огромным удовольствием и всеми возможными почестями, — спокойно ответил Элар. — Изволите сами идти? Здесь недалеко. Или мне организовать летательный аппарат для вашей транспортировки?
Один: один.
— Изволим сами, — изволила ответить Бро. — Раз уж тут недалеко.
Мы прошлись по брусчатке мимо фонтана в форме головы дракона, встроенного в стену дома, кивнули легионерам, охраняющим вход на Славную улицу сразу за чёрными кованными воротами, спустились немного вниз, миновав ещё один фонтанчик, а потом всё время вверх. С одной стороны акведук, из-за которого ничего не видно, с другой — внутренняя крепостная стена — вплоть до широкой площади с чумным столбом посередине (оказывается, и в Атлантиде была чума!). А потом я увидела ХРАМ и поняла, что если где-то и может хранится сердце богини, то только в этом восхитительном месте.
Он был огромен. Белоснежные колонны своей монументальностью надёжно подпирали небо — неудивительно, что я почувствовала себя настолько надёжно защищённой, как чувствовала себя ишь в одном месте — в Брошкиных объятиях.
Он был прекрасен. Сложные барельефы хотелось рассматривать бесконечно.
Он был, как дом.
Как наша старенькая хрущовка. Каждый раз, когда я возвращалась из долгой поездки и, выскочив из троллейбуса, видела нашу подъездную дверь, меня окатывало волной благостного, слезоточивого тепла.
Точно так же, как сейчас.
— Здесь я вас оставлю, — промолвил Элар, подведя нас к высоким тяжёлым даже с виду дверям. — Я внутрь не смею войти.
Потянул на себя бронзовое кольцо, заскрипели древние петли, отворяя ворота в ХРАМ, и мы с Брошкой, взявшись за руки, шагнули внутрь.
В обители Камня пахло солнечной пылью, сухими травами и отчего-то жареными семечками. Так пахло в доме моей одноклассницы Анжелки, мы страшно дружили в детстве, но потом она выросла, стала проституткой, открыла свой собственный бордель и пьяный клиент однажды ночью, поймав белочку, убил её топориком для разделывания мяса.
Этот запах всегда вызывал во мне двоякие чувства. Во-первых, воспоминания приносили радость, во-вторых, — грусть. Из-за того, что жизнь нас развела, из-за того, что уже ничего не вернуть. Из-за того, что тогда, в детстве, всё было так легко и просто, а теперь всё иначе.
Тяжёлый старческий кашель выбил меня из состояния нирваны, я вздрогнула и, оглядевшись по сторонам, попыталась найти источник звука.
И, конечно же, нашла его. Сложно не заметить прибитого временем к земле старика, что сидел на троне аккурат под алтарём. От ступней ног и до пояса старик был вмурован в камень, зато напротив сердца у него пульсировал огромный камень цвета горящего рубина.
— О! Я смотрю, пожаловали мои избранницы, — проскрежетал он, сквозь кашель сплёвывая на мраморный пол чёрную от крови слюну. — Безумное счастье. Входите, девочки. И это… — Он раскашлялся так сильно, что брызги по-старчески вонючей слюны долетели даже до моего лица. — Чувствуйте себя, как дома.
Глава 7. Не плюй в колодец — пригодится воды напиться
— Ну, проходите, проходите! — нетерпеливо поторопил нас…Камень. — Чего встали, как неродные? Велел же, чтоб чувствовали себя как дома!
И рукой поманил, приказывая подойти.
Мы с Бро переглянулись и шагнули вперёд.
Оставив за спиной светлый молельный зал (солнце сюда проникало сквозь косые окна, которыми был испещрён весь потолок), наполненный лишь тишиной и солнечными лучами, мы подошли к основанию массивной лестницы, служившей постаментом для алтаря, и чем ближе мы подходили, тем выше поднималась температура в помещении. Чувствуя, как неприятно липнет майка к телу, я сняла кардиган, на ходу повязывая его вокруг бёдер, убрала от лица отяжелевшие из-за жары спиральки волос и плюхнулась на нижнюю ступеньку храмовой лестницы.
Бро последовала моему примеру, с той лишь разницей, что свою курточку она постелила на ступеньку.
Ближе подходить к Камню мы не решились. И не столько из-за того, что от него исходил неприятный аромат старого, изъеденного болезнью тела, сколько по причине невыносимого жара, источником которого, судя по всему, являлся этот странный старик.
Смотреть на него снизу вверх было неудобно и неприятно. Откровенно говоря, я бы лучше осталась у порога, но раз выбора нам не оставили…
Камень посмотрел на нас, и я заметила, как удивление с недоумением спрятались в глубоких морщинах старческого лица, уступая дорогу безудержному веселью.
— Даже так? — захохотал странных хозяин этого места. — Однако, девочка, от скромности ты не умрёшь.
Я не сразу поняла, что Камень обращается ко мне, а уж о причине его смеха догадалась лишь тогда, когда опустила взгляд и поняла, какую майку Судьба, используя мою кривую конечность, выхватила из шкафа с одеждой.
Прошлым летом я зачем-то подала заявку на участие в конкурсе рекламщиков — нужно было придумать идею кампании для известного производителя нижнего белья. Мы с Вадькой Калинниковым, моим одногруппником, купили ящик пива, забурились к нему в общагу, сутки не спали, ржали как безумные, рожая ту самую идею, а потом вдруг взяли и выиграли. Вадьке достались трёхмесячные курсы в Германии, а мне текстильный карликовый принтер. Карликовым его, если что, Вадька обозвал, а не я. Ибо размеры у него были соответствующие — иначе бы он в нашей квартирке не поместился бы.