Отрицание и вытеснение называется, если кто подзабыл Фрейда.
– При чем тут сон? – Тим помрачнел. – Этот Шмутко – сволочь. И только что хотел меня убить.
– Но не убил же? Ты что – суд присяжных?
– А это тут при чем?
– При том, что существуют принципы правосудия. Короче, пусть с ним полиция разбирается. А самосуд устраивать не надо. Я, между прочим, если что, в твоих подельниках окажусь. Думаешь, мне хочется срок из-за тебя мотать?
– Ладно, – сказал Тим. – Я об этом как-то не подумал. Если срок, то ладно. Пусть решает суд.
Убитый торовец то ли обманул Павла, то ли он сам что-то второпях перепутал, но кабинета Дитца на четвертом этаже не оказалось. Увы, Данилин понял ошибку лишь тогда, когда обежал по периметру почти весь этаж.
Народу ему встретилось очень мало – за время вынужденной пробежки попались на пути всего несколько женщин в сугубо гражданской одежде. Завидев широкоплечую фигуру Данилина с ручным пулеметом в руках, они в ужасе прижимались к стене и начинали визжать, закрыв лицо ладонями. Информаторы из них были никакие – пока в чувство приведешь, надо пол-литра валерьянки споить, а потом еще сопельки полчаса вытирать. Чего тут поделаешь – дамы!
Поэтому барышень Павел не трогал, надеясь, что вскоре натолкнется на табличку с нужной надписью – благо, что на каждой двери висело сразу по две таблички с надписями на русском и английских языках. А Павел шпрехал на обоих. И даже немного понимал по-немецки. Однако его знание иностранных языков так и не пригодилось.
Преодолев большую часть кругового коридора, он заподозрил неладное. И стал заскакивать в кабинеты, в надежде отыскать вменяемого «языка». Но везде было пусто – видимо, после объявления тревоги все обитатели этажа в панике разбежались, кроме самых нерасторопных. И лишь в одном кабинете ему наконец-то повезло.
Там он обнаружил парня в очках, стоявшего возле шредера.[3] Рядом прямо на полу горел костерок из бумаги. Возможно, в нем находились особо секретные документы, либо клерк просто не успевал уничтожать их в шредере. Увидев Данилина, он приоткрыл рот и машинально вскинул руки – мол, сдаюсь.
– Стоять и не дергаться! – прикрикнул Павел. На всякий случай, ибо «офисный крысеныш» и без того был напуган до полусмерти. – Ты кто такой?
– Я… здесь работаю. Сергеем зовут.
– Кто тебе приказал уничтожать документы?
– Краузе.
– Это кто еще такой?
– Зам. генерального директора. Притащил папки и приказал всё ликвидировать, а лучше – сжечь дотла.
– Можешь опустить руки, – сжалился Данилин. – Начальник, значит, тебя припряг, а сам смотался. Ты хоть знаешь, что на заводе происходит?
– Знаю. Авария произошла. А еще на нас какие-то рейдеры напали, хотят завод отжать.
– Это тебе Краузе сказал?
– Ага. Но он пообещал, что скоро полиция подъедет. Надо просто бумаги уничтожить.
– Понятно. А где тут кабинет Дитца?
– Дитца? – с недоумением повторил клерк. – Начальника службы безопасности, что ли?
– Его са́мого.
– Так он на третьем этаже сидит.
– Ты ничего не путаешь? – Павел с подозрением прищурился.
– Чего мне путать? У безопасников там несколько помещений. Отдельный блок за дверью – в торце здания.
– Понятно, – сказал Павел. Хотел было выматериться, да что толку? – Ты это, Серый, мотай отсюда, наплюй на эти бумажки.
– Это как – наплюй? Мне приказали.
– Вот и наплюй. Твоего Краузе скоро арестуют. Или вовсе убьют. Не парься из-за него. Кстати, что за авария на заводе случилась?
– Я точно не знаю. Но Краузе сказал, что ничего особо опасного, просто часть продукции загорелась.
– А чего у вас тогда все в противогазах бегают?
– Не знаю. Может, учебная тревога?
Клерк демонстрировал чудеса инфантилизма и наивности. «Поколение Питера Пэна и виртуальных миров, – подумал Данилин. – Клиника, короче. А ведь вроде бы взрослый парень. Интересно, он хоть в курсе, с какого боку к девчонке подойти?»
– Ладно, я тебя предупредил, – произнес вслух. – Драпай отсюда, пока не поздно. А то в козленка превратишься…
На третьем этаже царила совсем иная атмосфера. Данилин ее почувствовал сразу, еще не успев попасть туда. Только вывернул на межлестничную площадку между четвертым и третьим этажами, как из коридора на площадку третьего этажа выбежал торовец с автоматической винтовкой. Тима он не заметил, потому что смотрел вниз.
Выпустив длинную очередь куда-то в сторону лестницы, идущей со второго этажа, «чувак» запулил туда же противопехотную гранату. И шустро заскочил обратно в дверной проем – за стену коридора. Выждав, пока внизу громыхнет, вернулся на лестничную площадку.
Черт его знает, что означали эти маневры. Возможно, боец готовился к прорыву на нижний уровень, возможно, замышлял еще чего-то. Так или иначе все задумки остались не реализованы. Потому что Данилин, успевший преодолеть половину лестничного марша, скосил торовца очередью «пилы» с пяти-шести метров, словно зрелую траву. Тот вскрикнул и рухнул на пол.
Подбежав к распахнутым дверям, Павел высунул ствол пулемета за косяк и выстрелил веером. «Веер», правда, «раскрылся» не полностью, так как в магазине закончились патроны. Но Павла данное обстоятельство не особо расстроило. Отшвырнув в сторону уже бесполезный пулемет, он вытащил из кармана гранату, извлек предохранительную чеку и метнул, как пишут в словарях, взрывчатый боеприпас, предназначенный для поражения живой силы противника, за косяк.
Раздавшиеся вопли подтвердили как достоверность словарных статей, так и правильность действий Данилина. Не тратя зря драгоценных секунд, он поднял с пола автоматическую винтовку раненого «чувака», дал для острастки короткую очередь в коридор и сразу заскочил туда.
Расчет Павла на быстроту и натиск полностью оправдался. Ошеломленный противник в количестве двух бойцов «Тора» не оказал сопротивления. Потому что один из них валялся ничком без движения, а второй лежал на боку и жалобно скулил. Судя по всему, этому – второму – бойцу сильно повредило тазобедренную часть, так как лужа крови натекла за считанные секунды.
Павел не стал добивать поверженного врага. Но не из-за повышенного чувства гуманизма, а из рациональных соображений. Зачем тратить патроны, если у «чувака» перебита либо подвздошная, либо бедренная артерия? Либо обе одновременно? Он и так уже не жилец.
В правой стороне коридора раздавалась стрельба. Но Павел, следуя информации, полученной от клерка, повернул налево. Где-то там в отдельном отсеке в торце здания находились помещения службы безопасности. И ее руководитель, кровный враг Павла капитан Маркус Дитц.
Профессор Шмутко очнулся от звенящей тишины. Именно от звенящей, потому что в ушах гудело, как в пустой бочке, и не деревянной, а сделанной не иначе как из жести. Профессор с трудом приподнялся на колени, да так и застыл, уцепившись руками за столешницу.
Его подташнивало. Во рту скопилась горькая слюна, отдающая свинцом. Почти по Высоцкому – во рту скопилась пена и горькая слюна… При чем тут Высоцкий? Шмутко сплюнул на пол и попытался сосредоточиться.
Он не помнил, что с ним произошло. Помнил, как выхватил пистолет и выстрелил в Дракулу. Помнил, как увернулся от брошенного ножа. А вот дальше…
Вздрогнув, профессор в испуге обернулся. И облегченно выдохнул. Нет, в кабинете никого не было. И злобной сучки Зины с толстыми ляжками тоже. Неужели она влупила ему электрошокером? Да, похоже на то. И симптомы указывают на поражение током. Ни руки, ни ноги до сих пор толком не двигаются. Сколько же он здесь так пролежал?
Он посмотрел на часы. Пришлось напрячься, потому что в глазах двоилось, но он все-таки поймал фокус и прочитал электронные цифры. Ну, не так уж и много. Хотя в такой обстановке каждая минута…
И тут его мгновенно бросило в холодный пот, а сердце часто-часто заколотилось. Вот же, что самое главное! Неужели…
Опираясь на стол, он обогнул его и сразу все понял. Не требовалось даже подходить к сейфу. Чего гадать, если исчез рюкзак? Унесли, твари!
Унесли не только ценнейшие научные материалы. И не только образцы уникальных препаратов, стоящие огромных денег. И не только сами деньги, очень немалые. Унесли годы его жизни и труда! Да что там унесли?! Украли, мерзавцы! Мерзавцы! Твари! Подонки!
Не сдержав эмоций, он застонал от отчаянья. Господи, ну за что ты меня наказываешь? Ведь я каждую неделю хожу в костел, я же молюсь тебе, господи!
Профессор, навалившись на столешницу, дотянулся до телефона внутренней связи, снял трубку и набрал номер на клавиатуре.
– Профессор, это вы?! – ворвался в ухо раздраженный и взволнованный голос Маркуса Дитца. – Куда вы запропастились, черт побери?!
– Я у себя, Маркус, – через силу выдавил Шмутко.
– Что значит – у себя? Вы всё еще в лаборатории?
– Да, я в лаборатории.
– О, мой бог! Что вы там до сих пор делаете? Мы с ног сбились, разыскивая вас.
– На меня напали, Маркус, – прохрипел профессор.
– Кто?! Полицейские?
– Нет, не они. Корзун и Дракула.
В трубке повисло гнетущее молчание. Затем Дитц с недоумением спросил:
– Я все правильно понял? Вы сказали – Корзун и Дракула?
– Да. Именно они.
– Что за Дракула?
– Это наш заключ… Один из наших пациентов. Его доставили из психиатрической лечебницы. Да вы должны его помнить. Здоровенный амбал, весь в шрамах.
– Припоминаю… Профессор… вы не пьяны?
– Какое, к черту, пьяны, Дитц?! – собрав последние силы, выкрикнул Шмутко. – Я ранен, понимаете? Они ворвались ко мне в кабинет, перестреляли охранников. Чуть не убили меня. Понимаете?
– …Что с материалами и препаратами? – после тягучей паузы спросил начальник службы безопасности. – Они… целы?
– Нет, – упавшим голосом отозвался профессор. – Эти негодяи их похитили. Уложили в мой рюкзак и унесли. Ублюдки!