— Сейчас я натяну струны не очень тщательно, вот так и вот так, — сказал он и принялся крутить колки.
— Зачем?
— Теперь скрипка расстроена, — пояснил Аксель. — И если бы я просто упражнялся, разучивал аппликатуру — так же, как я играл только что, — оно звучало бы вот так.
Он снова заиграл «Сегидилью». Звук был чудовищный, почти невыносимый.
— Прекрасно, — рассмеялась девочка.
— Но если послушать струны, — сказал он и нажал струну «ми», — слышишь? Низковато, но это неважно, это можно исправить, если взять звук повыше на грифе.
Аксель положил скрипку на плечо и опять заиграл вступление на ненастроенной скрипке, странно прижимая струны пальцами — и совершенно чисто. «Сегидилья» вдруг зазвучала превосходно.
— Ты колдун, — засмеялась девочка и захлопала в ладоши.
Комиссар поздоровался и пожал руку сначала Акселю, потом девочке. Он смотрел на Акселя и на ненастроенную скрипку, которую тот держал в руках.
— Впечатляет.
Аксель проследил за его взглядом и покачал головой.
— Я не играл тридцать четыре года, — сказал он странным голосом.
— Вы ему верите? — спросил Йона девочку. Та кивнула и загадочно ответила:
— Разве вы не видите свет?
— Беверли! — предостерегающе произнес Аксель.
Девочка с улыбкой взглянула на него и скрылась между деревьями.
Комиссар кивнул Акселю:
— Мне нужно поговорить с вами.
— Прошу прощения, что я так внезапно пропал. — Аксель стал настраивать скрипку. — Мне пришлось срочно уехать по делу.
— Ничего страшного. Я просто заехал к вам еще раз.
Аксель не отрываясь смотрел на девочку, которая рвала на тенистой лужайке какие-то невзрачные цветы.
— Дома есть ваза? — спросила она.
— На кухне.
Девочка унесла в дом свой букетик — отцветшие одуванчики, белые шарики семян.
— Ее любимые цветы, — сказал Аксель и прислушался к струне «соль», подкрутил колок и отложил скрипку на мозаичный столик.
— Взгляните, пожалуйста, вот на это, — попросил Йона, доставая фотографию.
Они сели за стол. Аксель вытащил из нагрудного кармана очки и принялся внимательно рассматривать фотографию.
— Когда ее сделали? — быстро спросил он.
— Мы не знаем. Предположительно — весной 2008 года.
— Та-ак, — протянул Аксель. Он явно успокоился.
— Вы узнаете людей на фотографии? — тихо спросил Йона.
— Разумеется. Пальмкруна, Понтус Сальман, Рафаэль Гуиди и… Агата аль-Хайи.
— Если честно, я приехал, чтобы попросить вас посмотреть на музыкантов на заднем плане.
Аксель вопросительно глянул на комиссара и снова стал рассматривать фотографию.
— Токийский струнный квартет… таланты, — произнес он нейтральным тоном.
— Да, но меня интересует… я подумал: может ли знающий человек определить… определить по фотографии, какое произведение они играют?
— Интересный вопрос.
— Можно ли хотя бы предположить, более или менее точно? Кай Самюэльссон в этом сомневается, а ваш брат Роберт, взглянув на снимок, сказал, что это совершенно невозможно.
Йона наклонился к собеседнику, и глаза на попавшем в тень лице смягчились и потеплели:
— Ваш брат твердо сказал: если вы не справитесь с этой задачей, остальным это тем более не под силу.
Аксель вдруг улыбнулся:
— Он правда так сказал?
— Да. Но я не понял, что он имел в виду…
— Я тоже, — признался Аксель.
— И все же я хотел бы, чтобы вы рассмотрели фотографию под увеличительным стеклом.
— Вы полагаете, что таким образом можно точно установить время встречи людей на снимке? — Аксель снова посерьезнел.
Йона кивнул, достал из портфеля лупу и протянул Акселю:
— Вам нужно посмотреть на их пальцы.
Йона молча наблюдал за тем, как Аксель рассматривает фотографию. Если снимок сделан до того, как в июле 2009 года против суданского президента Омара аль-Башира было выдвинуто обвинение, то предчувствие завело Йону совсем не туда. Но если фотография сделана уже после выдачи ордера, то комиссар прав и речь идет о преступлении.
— Да, я вижу пальцы, — медленно произнес Аксель.
— А вы сможете определить, какие ноты берут музыканты? — вполголоса спросил комиссар.
Аксель вздохнул, протянул фотографию с лупой Йоне и вдруг пропел четыре такта. Тихо, но отчетливо. Немного прислушался к себе, взял с мозаичного стола скрипку и небрежно сыграл две высоких трели.
Комиссар встал.
— Развлекаетесь?
Риссен взглянул ему в глаза:
— Мартин Бивер играет «до» третьей октавы, Кикуэи — «до» второй. У Кацухиде Исомуры пауза, а Клайв играет четырехзвучное пиццикато. Все это я и спел — ми большой октавы, ля большой октавы, ля малой октавы и до-диез первой октавы.
Йона записал и спросил:
— Насколько точна ваша догадка?
— Это не догадка.
— А как часто встречается такая последовательность нот? Я хочу сказать… Получится ли, исходя из этих звуков, очертить круг произведений, которые мог бы исполнять Токийский квартет в момент, когда была сделана фотография?
— Такой звукоряд есть только в одном месте.
— Откуда вы знаете?
Аксель внимательно посмотрел на него. Тень от листьев подрагивала на стеклах его очков.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Конечно, я слышал далеко не все, что они играют…
Аксель виновато пожал плечами.
— Но вы хотите сказать, что сможете по последовательности нот определить произведение? — настаивал комиссар.
— Такая последовательность есть только в одном известном мне отрывке. Сто пятьдесят шестой такт в первой партии Второго струнного квартета Белы Бартока.
Он снова положил скрипку на плечо.
— Tranquillo… музыка становится чудесно-спокойной, как плеск волн. Послушайте первые такты, — попросил он и заиграл.
Пальцы двигались нежно, звуки вибрировали, мягко покачиваясь, светлые, плавные. Сыграв четыре такта, Аксель остановился.
— Звуки двух скрипок следуют друг за другом, одни и те же звуки, но в разных октавах, — пояснил он. — Это почти невыносимо прекрасно, но диссонирует с виолончельными аккордами ля-мяжор… хотя этот диссонанс не воспринимается, потому что скрипичные мелодии — что-то вроде переходной партии…
Он прервался, замолчал и отложил скрипку.
Йона посмотрел на него и тихо спросил:
— Вы абсолютно уверены, что музыканты на снимке играют струнный квартет Бартока?
— Да.
Йона сделал несколько шагов по террасе, остановился под гроздьями сирени, прятавшимися в листве. Он сказал себе: я услышал, что хотел. Теперь я могу точно установить время встречи.
Комиссар улыбнулся, постаравшись скрыть улыбку, обернулся, взял из вазы на мозаичном столике красное яблоко и встретил удивленный взгляд Акселя.
— Значит — «да»? — снова спросил он. — Вы точно уверены?
Аксель кивнул. Йона отдал ему яблоко, извинился, достал из кармана пиджака телефон и позвонил Анье.
— Анья, у меня сейчас мало времени…
— Мы можем сходить в баню в выходные, — перебила она.
— Мне нужна твоя помощь.
— Знаю, — фыркнула Анья.
Йона постарался унять волнение в голосе:
— Ты можешь проверить репертуар Токийского струнного квартета за последние десять лет?
— Уже проверила.
— Посмотри, пожалуйста, когда они за эти десять лет играли в «Альте Опер» во Франкфурте.
— Они там каждый год выступают, иногда — несколько раз в год.
— Они когда-нибудь играли там Второй струнный квартет Белы Бартока?
После минутного размышления Анья ответила:
— Да, один раз играли. Опус номер семнадцать.
— Опус номер семнадцать, — повторил Йона, встретился взглядом с Акселем, и тот кивнул в ответ.
— А что? — спросила Анья.
— Когда? — сосредоточенно спросил Йона. — Когда именно они играли Бартока?
— Тринадцатого ноября две тысячи девятого года.
— Точно?
Люди на фотографии встретились через четыре месяца после того, как был выдан ордер на арест суданского президента, подумал комиссар. Сальман солгал. Они встретились в ноябре две тысячи девятого. Вот почему случилось все, что случилось. Кто-то погиб, кому-то, может быть, еще суждено погибнуть.
Йона протянул руку и дотронулся до лиловых соцветий сирени. Где-то в соседнем саду что-то жарили на гриле. Комиссар подумал, что надо связаться с Сагой Бауэр, рассказать ей об открытии.
— Это все? — спросила Анья.
— Да.
— А волшебное слово?
— Конечно-конечно, прости… Kiitokseksi saat pusun, благодарю и целую, — сказал Йона и отключился.
Сальман наврал, снова подумал он. Когда Сальман встречался с Пальмкруной, Гуиди и Агатой аль-Хайи, полное эмбарго на ввоз оружия уже вовсю действовало. Все сделки такого рода были запрещены, ни исключений, ни лазеек.
Но Агата аль-Хайи хотела купить оружие, а остальные хотели заработать деньги. Им дела не было до прав человека или международных законов.
Понтус Сальман хладнокровно солгал насчет времени встречи. Решил, что неожиданная правда, подмешанная в объяснения, скроет ложь. Он без колебаний признает, что присутствует на снимке, — и мы успокоимся и проглотим ложь насчет времени встречи.
Перед глазами у комиссара встал Понтус Сальман — серо-бледное неподвижное лицо с глубокими морщинами. Сальман хорошо разыграл откровенность, когда указывал на себя и называл время.
Контрабанда оружия, прошептал кто-то в голове у комиссара. Все вертится вокруг контрабанды оружия — фотография, шантаж и убийства.
Он увидел, как Сага Бауэр поднимается после свидетельства Сальмана и отпечатки всех пяти ее пальцев остаются на столешнице, как туманное напоминание.
В июле 2009 года Гаагский уголовный суд выдал ордер на арест президента Судана Омара аль-Башира за непосредственное участие в геноциде трех этнических групп Дарфура. После этого были остановлены все до той поры изобильные поставки оружия из-за границы. У суданской армии остались лишь собственные пулеметы и автоматы, которые очень скоро пришли в негодность. Первой ощутила нехватку оружия, конечно, дарфурская милиция. И Карл Пальмкруна, Понтус Сальман, Рафаэль Гуиди и Агата аль-Хайи поставили себя над международными законами. Они встретились в ноябре, хотя о том, что президент участвовал в резне, стало известно за четыре месяца до этого.