Человек в маске выстрелил; раздался хлопок, нога дернулась. На плитки пола брызнула кровь. Над дулом поднялось облачко пороховых газов. Вероник кричала что было сил. Человек в маске снова выстрелил. От отдачи дуло дернулось вверх. Пуля попала во второе колено, и нога неправдоподобно искривилась.
Вероник снова закричала — чужим хриплым голосом, ее тело дергалось от боли, на плитки под ней натекла лужа крови.
Сальмана вырвало; человек в маске с сонным удивлением посмотрел на него.
Вероник проехалась спиной по стене, быстро дыша и пытаясь дотянуться руками до изувеченных ног. Другая женщина, казалось, пребывала в шоке — зелено-серое лицо, глаза, словно большие черные дыры.
— Твоя сестра что, психически нездорова? — с интересом спросил человек в маске. — Как ты думаешь, она вообще понимает, что происходит?
Он утешающе погладил Сальмана по голове и спросил:
— Мне изнасиловать твою сестру или застрелить твою жену?
Понтус не ответил. Кажется, он потерял сознание. Глаза закатились, и человек в маске отвесил ему оплеуху.
— Отвечай, мне застрелить твою жену или изнасиловать сестру?
Сестра Сальмана затрясла головой.
— Изнасиловать ее, — прошептала Вероник, тяжело дыша — Ну прошу тебя, Понтус, скажи, чтобы он изнасиловал ее.
— Изнасилуй ее, — шевельнул губами Сальман.
— Повтори.
— Изнасилуй мою сестру.
— Ладно. Это я мигом.
Аксель уставился вниз, на свои ноги. Ему изо всех сил хотелось услышать еще что-нибудь, кроме жалобных слов и диких, полных ужаса криков. Он пытался заполнить голову мыслями о музыке, пытался вспомнить пространства, которые являлись, когда кто-нибудь исполнял Баха. Залитые светом, пронизанные лучами солнца.
Наконец все стихло. Аксель поднял глаза на экран. Мертвые женщины лежали у стены. Человек в маске, дыша открытым ртом, стоял над ними, в одной руке нож, в другой — пистолет.
— Кошмар стал реальностью. Теперь можешь покончить с собой, — сказал он, бросил Понтусу пистолет и отошел в сторону, за камеру.
105Свидетель
Сага перелезла через заградительную ленту и снова оказалась на дорожке. Любопытных прибыло, на большом фургоне явились телевизионщики. Полицейские пытались раздвинуть толпу, чтобы дать проехать «скорой помощи».
Все это осталось у Саги за спиной. Она пошла по выложенной плитками дорожке в чьем-то саду, мимо жасминовых кустов. Сага все ускоряла шаг и последний отрезок пути до своей машины почти бежала, прямо по газону.
— Девушка, — неожиданно сказал Йона в телефонной трубке. — Найди девушку. У Риссена в доме живет девушка. Он называл ее Беверли. Поговори с его братом Робертом. Ей лет пятнадцать, нужно ее отыскать.
— Сколько у меня времени, чтобы привезти сюда прокурора?
— Не так много, но ты успеешь.
По пути в Стокгольм Сага позвонила Роберту Риссену, но никто не ответил. Она позвонила на коммутатор Главного полицейского управления и попросила, чтобы ее соединили с помощницей Йоны, атлетически сложенной женщиной, которая когда-то выиграла олимпийскую медаль и которая упрямо красила ногти кричаще-красным лаком, а губы — светлой помадой.
— Анья Ларссон, — услышала Сага после короткого гудка.
— Здравствуйте, это Сага Бауэр из Службы безопасности. Мы недавно встречались у…
— Да, помню, — прохладно отозвалась Анья.
— Можете ли вы найти девушку, которую, возможно, зовут Беверли и которая…
— Я смогу выставить Службе счет?
— Да делайте что хотите, только найдите этот сраный номер, пока…
— Следите за языком, милочка.
— Забудьте, что я вам звонила.
Сага выругалась и зло засигналила машине, которая не трогалась с места, хотя загорелся зеленый свет. Она уже готова была нажать кнопку отбоя, когда Анья вдруг заговорила:
— Сколько ей лет?
— Лет пятнадцать.
— Ее фамилия Андерссон, но я не вижу ее телефонного номера. Возможно, у нее телефон без абонентской платы, ее нет в справочниках… есть только телефонный номер отца.
— Ладно, я позвоню ему. Вы можете сбросить номер мне на телефон?
— Уже.
— Спасибо, спасибо, Анья… Простите, что я нагрубила, просто я волнуюсь за Йону. Вдруг без поддержки он сделает что-нибудь не то.
— Вы с ним говорили?
— Это он попросил меня найти девочку. Я сама ее никогда не видела, не знаю… Он рассчитывал, что я ее найду, но я…
— Позвоните отцу Беверли, и я смогу искать дальше, — сказала Анья и отключилась.
Сага съехала на обочину и набрала присланный Аньей номер. Прямой номер — 0418, значит, Сконе. Может быть, Свалёв, подумала она, слушая гудки.
106Отец
Где-то посреди Сконе, в обшитой еловыми досками кухне, мужчина снял телефонную трубку. Он только что вошел, а до этого час выпутывал зацепившуюся за соседскую колючую проволоку корову, которая сумела перешагнуть через «электрического пастуха». Пальцы у Эверта Андерссона были в крови, и он вытирал их о свой синий комбинезон.
Когда зазвонил телефон, взять трубку ему помешали не столько грязные руки, сколько чувство, что нет ничего, о чем ему хотелось бы теперь поговорить. Он нагнулся, посмотрел на определитель. Скрытый номер. Наверняка какой-нибудь продавец с неестественным голосом.
Телефон перестал звонить, но тут же затрезвонил снова. Эверт снова взглянул на дисплей и наконец ответил:
— Андерссон.
— Здравствуйте. Меня зовут Сага Бауэр, — послышался нервный женский голос. — Я из полиции, комиссар Службы безопасности. Мы разыскиваем вашу дочь, Беверли Андерссон.
— А что случилось?
— Она ничего не натворила, но я думаю, что она знает кое-что, что важно для нас.
— Она пропала? — слабым голосом спросил Эверт.
— Я рассчитывала, что вы сможете дать мне ее телефон.
Когда-то Эверт видел дочь своей наследницей. Он думал, что она продолжит традицию, будет жить в его доме, ходить в его сараи, хозяйственные пристройки и по его лугам.
Будет ходить по саду, который разбила ее мать, в заляпанных грязью зеленых резиновых сапогах, такая же толстая, как мать, но в кожаном пальто и с косой, перекинутой через плечо.
Однако Беверли уже в детстве была совсем другой. Это пугало его.
Она росла, и вместе с ней росло то, другое. Она отличалась от него, отличалась от своей матери. Однажды он зашел в сарай, когда Беверли была совсем маленькой, лет восьми-девяти. Она сидела в пустой тележке на перевернутом ведре и, закрыв глаза, что-то пела. Она вся ушла в звук собственного голоса. Эверт хотел прикрикнуть, чтобы она прекратила дурачиться, но светлое выражение на детском личике смутило его. С этой минуты он знал: в дочери есть нечто, чего ему не понять. И он перестал разговаривать с ней. Едва он пытался что-нибудь сказать, слова пропадали.
Когда мать Беверли умерла, в усадьбе воцарилось полное молчание.
Беверли начала надолго уходить из дома, могла пропадать где-то часами, иногда — сутками. Полиция привозила ее домой из мест, в которые она не знала, как попала. Ее мог увести с собой кто угодно. Ей было достаточно, чтобы с ней ласково заговорили.
— Мне нечего ей сказать. Так откуда мне знать ее номер? — по-сконски грубовато, словно через силу проговорил он.
— Вы уверены, что…
— Стокгольмцы! Вечно вы ничего не понимаете, — оборвал он и повесил трубку.
Он посмотрел на свои пальцы, сжимавшие трубку, увидел кровь на костяшках, грязь под ногтями, в лунках ногтей, в каждой складке и трещинке. Медленно подошел к зеленому креслу, взял приложение к вечерней газете, стал читать. Вечером наверняка покажут передачу памяти Оссиана Валленберга. Потом газета упала на пол. Эверт зарыдал. Он вдруг вспомнил, как Беверли сидела на диване рядом с ним и хохотала над глупостями из «Золотой пятницы».
107Пустая комната
Сага Бауэр громко выругалась. Зажмурилась и несколько раз стукнула кулаком по рулю. Медленно напомнила себе, что должна собраться с мыслями и двигаться дальше, пока не поздно. Она настолько ушла в свои думы, что дернулась, когда зазвонил телефон.
— Это снова я, — сказала Анья. — Соединяю вас с Гербертом Саксеусом из больницы Сердца Святой Марии.
— Хорошо, а что…
— Доктор Саксеус наблюдал Беверли Андерссон те два года, что она оставалась в клинике.
— Спасибо…
Но Анья уже переключила Сагу на другую линию.
Сага ждала, слушая гудки. Клиника Сердца Святой Марии, думала она. Вспомнила, что клиника находится в Торсбю, к востоку от Стокгольма.
— Это Герберт, слушаю вас, — сказал ей в ухо приветливый голос.
— Здравствуйте. Меня зовут Сага Бауэр, я из полиции, комиссар Службы безопасности. Мне нужно связаться с девушкой, которая была вашей пациенткой. Беверли Андерссон.
В трубке стало тихо, потом доктор спросил:
— С ней все в порядке?
— Не знаю. Мне надо поговорить с ней. Дело срочное.
— Она живет у Акселя Риссена, который… Он ее неофициальный опекун.
— Значит, она живет у Риссена? — Сага тут же повернула ключ зажигания и тронула машину с места.
— Аксель Риссен выделил ей комнату, пока она не найдет другое жилье. Ей всего пятнадцать, но было бы ошибкой принуждать ее уехать домой.
Дорога была почти свободной, и Сага ехала быстро.
— Можно спросить, от чего лечили Беверли?
Доктор Саксеус тяжело вздохнул:
— Не знаю, насколько это интересно… Как врач я бы сказал, что у нее, когда она поступила к нам, были серьезные личностные расстройства, кластер В. — У него был приятный глубокий голос.
— Что это значит?
— Неважно. — Саксеус откашлялся. — Но если вы спросите меня просто как человека, то я отвечу, что Беверли здорова, здоровее большинства людей… Я знаю, что говорю банальности, но на самом деле больна не она.
— Болен мир.
— Верно, — вздохнул доктор.
Сага сказала «спасибо», закончила разговор и свернула на Вальхалласвеген. Спина была такая потная, что приклеивалась к спинке сиденья. Зазвонил телефон; Сага рванула мимо светофора возле стадиона «Олимпия» в тот момент, когда желтый сменился красным. Звонила Анья.