К чести девушки следует заметить, что сама она очень старалась избежать нежелательной беременности. Но откуда ей было знать, что Куртис проколол булавкой презерватив? Совершенно неоткуда. Нет, она, конечно, слышала об этом глупом и подлом обычае, весьма распространенном среди юных чернокожих: заделать девчонке ребенка до окончания школы. Но такие вещи всегда случались только с другими. Куртис никак не мог так поступить. Ведь Куртис ее любил.
Куртис бросил ее и сбежал.
А Марии пришлось бросить школу и обратиться в специализированный клуб для юных матерей. Малышка Мэй, к добру или к худу, стала для матери смыслом жизни. Правда, ей пришлось расстаться с мечтой о новом фотоаппарате, при помощи которого она мечтала снимать шторма и ураганы. Мария устроилась работать на птицефабрику. После этой работы, да еще вместе с материнскими обязанностями, для чтения газет у нее оставалось слишком мало времени. И потому она приняла решение, обусловленное ее слабой информированностью.
Однажды шеф заявил, что переводит ее из дневной смены в ночную. А юная мать успела повидать достаточно женщин, которые работали в ночную смену. Эти женщины просто спали на ходу; из форменных карманов у них торчали свертки с покупками, а их дети, оставленные без присмотра, в конце концов попадали в колонию, умирали от наркотиков или гибли в разборках между уличными бандами.
Чтобы избежать подобного, Мария записалась в армейский резерв. Резервистам не могли менять смены, потому что иначе они совпадали с теми двумя часами в неделю, которые приходились на инструктаж на базе в Кресаптауне. Таким образом она могла проводить больше времени с малюткой Мэй.
Это решение Мария приняла на следующий день после того, как 372 рота военной полиции уведомила ее о своем новом месте назначения: Ирак. По этому поводу была даже опубликована заметка на шестой странице "Лортонской хроники". В сентябре 2003 года Мария простилась с Мэй и забралась в кузов грузовика с базы. Малышка, отчаянно вцепившись в бабушку, заревела во всю силу своих маленьких легких, на какую только способна шестилетняя девочка. Через месяц обе они погибли при пожаре. Всему виной оказалась миссис Джексон, которая никогда не была столь же образцовой матерью, как Мария, и в последний раз бросила вызов судьбе, закурив в постели.
Когда Марии сообщили эти печальные новости, она так и не смогла найти в себе сил вернуться домой. Это было для нее просто немыслимо. Поэтому она уговорила сестру взять на себя все хлопоты относительно похорон, а сама обратилась к начальству с просьбой направить ее в Ирак, где всю себя посвятила службе в военной полиции в тюрьме Абу-Грейб.
А год спустя Мария увидела в программе новостей "60 минут" те самые кадры и поняла, что вся ее жизнь в одночасье рухнула. Любящая мать из Лортона, штат Виргиния, превратилась в нелюдя, тюремщицу и мучительницу иракских заключенных. Особенное возмущение общественности вызвал один из кадров, где девушка, лучезарно улыбаясь в объектив, указывает на обнаженные гениталии одного из иракцев с мешком на голове.
Разумеется, Мария была не одна такая. Она убедила себя, что ее мать и дочь погибли по вине "этих грязных собак Саддама", но этим лишь пыталась оправдать собственную жестокость. Марию с позором выгнали и приговорили к четырем годам лишения свободы, из которых реально она провела в тюрьме лишь шесть месяцев, после чего ее направили на работу в "Блэкуотер". Она хотела вернуться в Ирак.
Работу она получила, однако в Ирак так и не вернулась. Вместо этого она угодила прямо в лапы Модженса Деккера - и в прямом, и в переносном смысле.
Теперь они уже полтора года работали вместе, и за это время Мария многое узнала. Научилась стрелять без промаха, открыла для себя глубины философии, а также узнала, как занимаются любовью белые. Ее командир с первой минуты пленился этой женщиной с крутыми бедрами и лицом черной богини. В объятиях этого человека Мария нашла частичное утешение в своем горе, в остальном же ее утешил запах пороха. Тогда ей впервые случилось убить человека, и ей это понравилось.
Очень понравилось.
Она любила также и своих товарищей - не всегда, правда. Деккер умел их выбирать. Кучка безжалостных и беспринципных убийц, которые получали удовольствие от того, что контракт с правительством давал им право убивать безнаказанно. Непосредственно во время боевого задания они все были братьями по крови. Но иногда, как в этот знойный день, пропахший липким потом, когда они вопреки приказу Деккера ложиться спать сели играть в карты, все менялось. В такие минуты они становились крайне раздражительными и весьма опасными, как павианы в турецкой бане. А хуже всех был Торрес.
- А ты меня по-прежнему динамишь, Джексон. Так и не дала мне ни единого поцелуйчика, - произнес маленький колумбиец. Когда он, как сейчас, начинал поигрывать своим маленьким ржавым ножичком, Мария особенно нервничала. Он казался ей пародией на нее саму. Этому человечку, который на первый взгляд выглядел столь безобидным, на самом деле ничего не стоило отрезать человеку голову. В данную минуту колумбиец развлекался тем, что царапал своим ножичком боковину стола с улыбкой на губах.
- Du kotzt' mich an [10], Торрес. У Джексон - фулл, а у тебя одно дерьмо, - заявил Альрик Готтлиб, который отдавал все силы сражению с английскими предлогами и местоимениями. Он был выше своего брата-близнеца и всей душой ненавидел Торреса, с тех пор как несколько месяцев назад они вместе отправились на дружеский футбольный матч мирового чемпионата в Германии, в которой принимали участие их страны. Они наговорили друг другу гадостей и обменялись ударами. Удивительно, но рост Альрика - метр девяносто - ничуть не придавал ему спокойствия по ночам. Если он еще был жив, то лишь потому, что Торрес не был уверен, что одолеет обоих близнецов.
- Я лишь хочу сказать, что эти карты слишком хороши, - ответил Торрес, улыбаясь еще шире.
- Ну ты сдаешь или нет? - спросила Мария, которой стоило усилий притворяться спокойной. Она уже вытянула из него почти две сотни баксов.
Так долго продолжаться не может. Либо я должна прекратить выигрывать, либо однажды ночью меня обнаружат с ножом в боку, подумала она.
Торрес начал сдавать, используя всю гамму жестов и смешных и малоприятных звуков, чтобы отвлечь остальных.
Однако этот говнюк и правда привлекателен. Если бы не этот характер психопата или постоянный запах плесневелых грибов, я бы втюрилась, мать его.
В эту минуту неожиданно запищал сканер, лежащий на столике в двух метрах от играющих.
- Что за хрень? - удивилась Мария.
- Да опять этот гребаный сканер, Джексон.
- Торрес, сходи посмотри.
- Как же, жди. Ставлю пять баксов.
Мария поднялась сама и подошла к экрану сканера - прибору размером со старый видеомагнитофон, которые уже никто не использует, только у него имелся маленький экранчик и стоил он в сто раз дороже.
- Кажется, всё в порядке. он просто перезагружается, - сказала Мария, возвращаясь за стол. - Поднимаю твою пятерку еще на пять.
- Пас, - сказал Альрик, откидываясь на спинку стула.
- Вот же хрень. У меня и паршивой пары нет.
- Ты что же, думаешь, что если ты подружка шефа, так у тебя монополия? - заявил Торрес.
Гораздо сильнее, чем эти слова, Марию разозлил его развязный тон. От злости она тут же позабыла о своем недавнем решении: позволить ему выиграть.
- Совсем не поэтому, Торрес. Просто я - уроженка цветной страны.
- И какого же она цвета? Темно-коричневого, как дерьмо?
- Уж точно не желтого. Хотя вот что любопытно... Именно этот цвет обмоченных штанов - главный на флаге твоей страны.
Мария ничуть не жалела о своих словах. Торрес был грязной и подлой медельинской крысой [11]. Но при этом для колумбийца всё, так или иначе связанное с его родиной, в том числе и цвет государственного флага, было свято, как имя Иисуса. Мария видела, как стиснул зубы ее противник, как вспыхнули красные пятна у него на щеках. Глядя на него, Мария почувствовала одновременно страх и возбуждение; ей доставляло удовольствие унижать этого человека, она словно подпитывалась его злостью.
Теперь придется проиграть его двести баксов и еще двести моих. Этот говнюк настолько безумен, что осмелится поднять на меня руку. Даже зная, что Деккер его убьет.
Альрик наблюдал за ними с тенью беспокойства на лице. Марии, конечно, виднее, как себя с ним вести, но в данную минуту она ступала на минное поле, где мины лишь сверху были покрыты слоем почвы.
Очень тонким слоем, откровенно говоря.
- Ладно, Торрес, - сказал он. - Плюнь ты на эту Джексон. Она блефует.
- Оставь его в покое. Не думаю, что ему снова захочется прогуляться в то место. Ведь правда, жеребчик?
- О чем ты говоришь, Джексон?
- Значит, это не ты прикончил того блондинчика прошлой ночью?
Лицо Торреса сразу стало непривычно серьезным.
- Я не выходил из палатки, - ответил он.
- А ведь почерк твой. Все приметы налицо: удар в спину маленьким острым лезвием, и достаточно низко, чтобы ты мог дотянуться.
- Говорю тебе, я не выходил.
- Я тебе говорю, что того блондина я впервые увидел на корабле, и мы с ним всего лишь немножко повздорили по поводу этого его хвостика.
- Пусть так. Я тоже много с кем спорю. Я ужасно неуживчивая.
- В таком случае, кто его прикончил? Самум, этот ветер-убийца? Или, может быть, священник?
- Ничуть не удивлюсь, если окажется, что его пришил этот старый ворон.
- Смеешься, Торрес? - хмыкнул Альрик. - Этот священник всего лишь пытается спасти наши души.
- А я о чем? Этот святоша-киллер его до смерти запугал.
- Я никого и ничего не боюсь, - ответил Торрес, досадливо поморщившись. - Я всего лишь сказал, что этот тип опасен. Очень опасен.
- Только не говори, что ты поверил этой байке насчет ЦРУ! - сказала Мария. - Бог с тобой, Торрес, это же старик!