Бригада выстроилась в каре за околицей села. Напротив — машины с включенными фарами. Между строем машин и строем бойцов — раскладные столы и КамАЗ с «зушкой». Откинули борт и тела, укрытые в черные полиэтиленовые мешки, бережно сняли с машины и положили на столы. Кто-то стал в строй, кто-то замер у пулемёта и орудия, а один опустился на колени, положил голову на ноги погибшего и тихо плакал.
На небе ни звездочки, и густая вязкая темнота, едва рассекаемая светом фар, давила. Комбриг говорил резко и коротко о том, что это война на выживание, что нам не оставили выбора, но мы всё равно сильнее духом и за нами сила правды. Что всем хотелось бы вернуться живыми, но это война и смерть выбирает лучших.
Потом бригада прощалась — выстроились в колонну по одному повзводно и поротно, проходили мимо столов, замедляя шаг и не сводя глаз с этих черных пластиковых мешков, ставших саваном, кто-то смахивал слезу, кто-то крестился и что-то шептал, кто-то выходил из строя и замирал у тела того, с кем ещё вчера разговаривал, шутил, гонял по кругу сигарету.
Погибшие были ещё совсем мальчишки — старшему двадцать, младшему на год меньше. Совсем зелёная поросль, не оставившая корней. Генофонд России.
Они появились неожиданно с юго-востока, как раз оттуда, откуда пришла колонна. Звука двигателей не было слышно, лишь бело-голубые огоньки на кончиках лопастей и блистерах. «Ночные охотники», К-52 «Аллигатор», девять разведывательно-ударных вертолётов. Они шли один за другим в абсолютной тишине, и стоявший рядом замкомбрига Сергей Марков тихо произнёс:
— Ангелы. Это ангелы пришли попрощаться с нашими ребятами. Наверное, светлые у них души были…
Стали грузить тела на машину, а бригада всё не расходилась, прощаясь с товарищами. Солдат, что плакал, опустившись на колени, трижды перекрестил погибшего, взял его на руки и понёс к машине.
Неожиданно пошёл дождь — тёплый летний дождь, мелкий, как через сито, и уже никто не таил слёз, смешивающихся со струйками. И как только машины тронулись, дождь прекратился так же неожиданно, как и пролился.
— Славные ребята были, раз небо прощалось с ними, — последние слова замкомбрига произнёс вдруг севшим голосом в два приёма, и даже в размытой светом фар темноте было видно, как судорожно заходил кадык.
До рассвета мы так и не сомкнули глаз — сидели, курили до горечи, изредка перебрасываясь односложными фразами, а едва размыло сумерки, как колонна с БК[66], продуктами, водою вновь пошла к фронту.
О тыловиках не принято рассказывать — слишком обыденной и отнюдь не героической кажется их служба. 103-я бригада материально-технического обеспечения — самые что ни на есть тыловики. С них даже «боевые» сняли — не в окопах же сидят. Ежедневно на рассвете уходят к фронту колонны машин, доставляя выпеченный в бригадной пекарне хлеб, снаряды, мины, ракеты, патроны, гранаты, топливо и ставшую драгоценностью воду. В непогоду и в зной, под обстрелами РСЗО и артиллерии, порой подрываясь на минах и расстреливаемые из засад, по бездорожью они выполняют свою рутинную работу, которую иначе, как боевой задачей, не назвать.
Бронежилеты на дверцах — почти девять килограммов, в них ходить тяжело, не то что крутить баранку, к тому же в такую жару футболка или майка под броником, напитанная солёным потом, за неделю сопревает и расползается на нитки.
В ту ночь вторая смена полевой пекарни выпекала хлеб, когда их накрыли ракеты «хаймерса». Начальника продслужбы капитана Сергея Петрашова взрывной волной впечатало в стену, но, превозмогая боль, головокружение и тошноту от полученной контузии, он бросился во двор, где занимались огнём заправщики и полевые хлебопечки, лежали погибшие и корчились раненые. Сначала вместе с бойцами перетащил их в укрытие, а затем стал одну за другой заводить машины и выгонять их с территории.
Горят машины, взрываются боеприпасы, а он раз за разом рвёт дверцу кабины, садится за руль очередного КамАЗа или «Урала», заводит, выгоняет на пустырь, сбивает пламя, возвращается и всё повторяется сначала. Две машины спасти не удалось — заблокировало колёса, а пять вывел, едва не сгорев сам. Потом организовал отправку раненых и погибших, а в уцелевшей хлебопечке стали выпекать хлеб. Ещё горят машины, дымятся развалины дома, а Петрашов с бойцами замешивает тесто, разводит огонь и выпекает хлеб, потому что утром надо кормить живых.
Спросил у него, сколько же прошло времени от взрыва первой ракеты до последней выгнанной им машины. Он пожал плечами: наверное, минута, не больше. Вот так время спрессовалось у него в шестьдесят секунд. На самом деле прошло действительно не так уж и много — минут десять. Шестьсот секунд поединка со смертью — могли сразить осколки, мог в каждое мгновение взорваться бензовоз.
Комбриг представил его к ордену Мужества. Он знает цену солдатского подвига — сам бывший сапёр, прошедший Чечню, заходивший с бригадой на Киев, теперь воюющий под Изюмом, вместе со своими бойцами сам водит колонны, делит с ними опасность, разминирует дороги. Неужели кто-то в штабе округа отложит в сторону представление или начертает резолюцию: «Недостоин».
Сам же капитан Сергей Сергеевич Петрашов не считает совершенное им в ту ночь подвигом: обычная рутинная работа. Он чем-то напоминает капитана Тушина поразительной силой духа: невысокий, стеснительный, внешне заурядный, торопящийся уйти подальше от этих назойливых гражданских с видеокамерой.
Приехал Василий Проханов[67]: надо было организовать выезд за «ленту» для съёмок, но с максимальной безопасностью. Ничего лучшего не придумал, как пригласить с собою Каму[68]: ну как не он сможет поработать в личке. Для работы в паре позвал Мишу Вайнгольца.
Накануне был у комбрига 103-й бригады материально-технического обеспечения: привезли с Виталием Писанковым гуманитарку. Встретил плотно сбитый крепкий военный с надвинутой на глаза кепкой, жестким голосом и пристальным взглядом серых глаз:
— Пономарёв Николай Вениаминович, полковник, командир бригады.
Пока разгружали медикаменты, продукты и всё, по нашему разумению, необходимое бойцам, разговорились. Нас ждали в штабе 35-й армии, поэтому стал уговаривать отправить нас с оказией: всё равно везут боеприпасы, так может, и нам найдётся местечко?
Конечно, радости от общения с нами у комбрига не вызывало, но произнесенная фамилия генерала была заветным ключиком.
— Хорошо, завтра на рассвете отправлю.
Господи, счастье-то какое! Расцеловать бы этого сурового полковника, да неудобно как-то.
О целях и задачах нашей крохотной группы никто не спрашивал, чем сразу же расположило к душевности и пониманию. Комбриг посмотрел внимательно и строго и распорядился: выдать этим недоумкам автоматы, по четыре магазина на брата и пустить на вольные хлеба, раз им в кайф шариться по полям и лесам в поисках приключений на одно место. Впрочем, на всякий случай в сопровождение пошёл отчаянный подполковник, мастер спорта, интеллектуал, кандидат наук и прочая, и прочая — Сергей Николаевич Марков, зам комбрига.
Мы — это четверо старичков-разбойничков под крышей «ANNA News», особо не обременившие собою командование. Мы — это Василий Проханов, одинаково профессионально владеющий фотокамерой и автоматом, прошедший Югославию, Таджикистан, Афган, Чечню и ещё кое-что, а теперь материализовавшийся здесь. Это Кама, известный БНД, «Моссад»[69] и иже с ними как «Дервиш», пятьсот шестьдесят прыжков с парашютом, мастер спорта по боксу, карате, стрельбе и ещё чёрт знает по чему. Перечень его регалий займёт целую страницу, ну а о его прошлых «турне» по Афгану, Чечне, Африке, Донбассу и так далее давно бы писать романы и снимать приключенческие фильмы, да только этого непоседу никак дома не застать, за комп не усадить, за стол не заманить. Это Миша Вайнгольц, наш бессменный фоторепортёр, крайне флегматичный и невозмутимый даже когда мина ложится рядом. Только отряхнётся и, лукаво щуря глаз, поинтересуется:
— А шо це було? А ложится надо было али нет?
Шутник. У него за полтысячи прыжков, война на Донбассе и Украине, и вообще мужик надежнейший и достойный.
Ну и ваш покорный слуга, играющий роль бесстрашного Рэмбо, хотя на этот раз душа щемилась в пятках: нехорошее предчувствие стало ломать за двое суток до выхода.
На базе получили «снарягу»: бронежилеты, каски, автоматы, уже снаряженные магазины. Конечная цель маршрута — Красный Лиман. Логистика — Купянск, Боровая, Изюм, Лиман. Идём на двух КамАЗах и одном «Урале».
Заходили утром. Как обычно подгонка броника и разгрузки, проверка оружия, распределение по машинам и… вперед через тернии к звёздам! Терний было выше крыши, а если речь идёт о звездах небесных, то к ним могли взмыть на каждом километре фронтовых дорог, дорожек, троп, тропинок и просто продираясь либо сквозь заросли кустарника, либо ступая сторожко по полю, густо засеянному «лепестками».
Дорога от «ленты» до Купянска еще хранила следы асфальта, но старались идти грунтовками — всё мягче, хоть и пыльно. Скорость — за сотню, мотало по кабине вверх-вниз и вправо-влево от всей души. Когда проходили сёла, то обратили внимание на молодёжь, дружно и не скрываясь бравшуюся за мобильники, как только мы проносились мимо.
За Купянском пошли грунтовками, иногда нарезанными прямо по полям. Порой вдоль обочин попадались разбитые и сожжённые машины, «мотолыги», реже бэтээры и танки. По тому, как они стояли у дорог, можно было определить: при обстреле сгорели или попали в засаду.
Миша и Василий снимали на ходу, из кабины мы с Камой щупали взглядом подступавшие к самой дороге кусты и деревья, стегавшие ветками по кабине. Что толку головой крутить — всё равно ничего сделать не успеешь.
Бросок на КамАЗах по дорогам харьковщины и луганщины к месту назначения надо было сделать за пару-тройку часов на предельной скорости. Ралли «Париж — Дакар» по сравнению с нашим перемещением во времени и пространстве просто детские забавы в песочнице, а бездорожье африканской пустыни и рядом не стояло с этим ужасным миксом грунтовки и асфальтово-щебёночной крошки. Если и был относительно ровный отрезок, то он не превышал диаметра колеса, а сама дорога была щедро испещрена ямами, рытвинами, воронками, изломана траками и пересечена колеями.