Поговорили накоротке — время поджимало, но рассказанное им проняло: ровеньковский инкогнито приобрел для подразделения десять (!) машин. И вообще местные всей душой с армией. По возвращении вызвонили ровеньковские волонтёры (закрытый сайт «Помощь солдату»). Безуспешно пытались накормить, соблазняли борщом, пловом и всяческими вкусностями, но пришлось отказаться — спешили. Обменялись номерами телефонов, договорились о сотрудничестве. Наверное, в каждом районе есть такие вот группы помощи, но здесь, в Ровеньках, они показались особенно душевными, что ли, и заботливыми. В общем, открыл для себя ровеньковцев, каких раньше и не знал: отзывчивых и сердцем открытых, духом сильных, не покоряемых, носителей силы духа предков своих — порубежников государства Российского.
Товарищи, работайте с картой, думайте, анализируйте. Она красноречивее и информативнее придумок оракулов (экспертов) из телеящика. ВСУ начали долбить восточнее Купянска крохотульки вроде Нижней Дуванки, Загоруйковки, Кисловки. Зачем и почему? Там жуткое бездорожье — проверено собственным опытом, и перебросить резервы проблематично. Зато разбитая вдрызг дорога Кременная — Сватово — Дуванка — Валуйки становится рокадой. Перерезать её — вожделенная мечта укров: открывается возможность отрезать весь север ЛНР от РФ. Напрашивается удар через Рубежное — Лисичанск — Северодонецк на Старобельск с последующим выходом опять-таки к границе с Россией и наступлением на Луганск с севера. Сил у ВСУ достаточно, но у нас тоже, и перевес укров в три раза при нашей эффективной обороне несуществен. Даже хоть в пять раз — грамотно выстроенная эшелонированная защита выдержит. Проблема в другом: психологически наше командование настроено на оборону (или вообще хрен знает на что), а не на фланкирующие контрудары. Жуков послал немцев в нокдаун под Ельней в критические дни повального отступления, но у нас пока Жуковых нет. Увы. Даже командиры уровня комроты-комбат-комбриг видят необходимость перегруппировки и экстренного создания эшелонированной обороны с системой опорных пунктов и последующим нанесением контрударов.
У укров растянуты коммуникации, нет «сплошняка», поэтому сам Господь велел работать по тылам. Только вот спецов умудрились положить в самом начале войны, используя как простую пехоту. И просто необходимо подчинить ВСЁ и ВСЕХ единому армейскому командованию без дележа на ведомственную принадлежность. Твердим, твердим упрямо, твердим в надежде, но воз и ныне там.
В тылу более чем достаточно вспомогательных служб, доведенных до абсурда своей численностью. Позавчера мобильный патруль военной полиции пытался проверить у нас путевые листы и документы на машину вплоть до прохождения техосмотра. Не горела фара и априори не могла гореть: осколок распорол её час назад километрах в пяти от Сватово. Пытались объяснить — глухо и пустые глаза как выражение незамутнённого мыслью разума при его наличии. Охладили рвение молча, быстро и точечно, но вопрос: эти тоже воюют? Им нет иного применения? По определению процентов шестьдесят пять от общего числа сил болтается в прифронтовой и тыловой зонах, изображая героев.
При такой бестолковости в распределении сил можно проводить мобилизации до бесконечности.
Вчера писал о концентрации сил ВСУ северо-восточнее Купянска и вероятном ударе на Сватово. И писал об этом вовсе не оттого, что такой умный, а всё потому, что были к тому основания. А вчера места сосредоточения ВСУ были обработаны артой от Шебекина и далее на юг. Обычно пока пройдёт информации все ступеньки, пока вскарабкается по служебной лестнице — укров уж и след простыл. На этот раз кто-то взял на себя ответственность и дал отмашку. Оперативно сработали, молодцы, ничего не скажешь. Зато теперь вээсушники окапываются и заметно поубавили свой пыл.
Хотя порой смотришь на извилистую линию фронта и думаешь о том, что укры — ещё те стратеги: рассекай, отрезай и окружай, а они нет, тоже ломятся в лоб и огребают знатно. Словно сговорились: кто кого больше перемолотит. Или дело вовсе не в стратегии или её отсутствии, а в чём-то ином?
Сегодня один бывший чин снисходительно-покровительственно бросил, вальяжно развалившись в кресле и усмехаясь: «Ну что, покатались? С вами, что ли, следующий раз прогуляться?» Не стал отказывать, лишь пообещал, что его кабанью тушу в случае чего никто тащить не будет: дорежем. Шутка, конечно, в стиле героев «Кавказской пленницы», но он напрягся. Ну а теперь маленький отчёт о поездке. Та самая «буханочка», приобретённая Витей Носовым и ещё кое-кем в Курске, потому и номера тоже курские, передана в артдивизион. На другой день «уазик» уже прошёл боевое крещение и был легко ранен: осколки прошили бок.
На блокпосте познакомились с шалой приблудой — беспородным псом Ярым. Позволил почесать себя за ухом только Вите — сразу определил в нём натуру сильную и добрую и взял его в хозяева. Днём отсыпается, ночью в секрете. Нюх у него отменный, верховой, за сотню метров чужака чует, но не лает, лишь тихо порыкивает. Умная собака, даром что не разговаривает и причёска под панка.
Машина нашего сопровождения, старенькая «Нива», требует отдельного рассказа. Боевая «тачечка» шла первой и приняла всю осколочную щедрость на себя. Ребята в рубашке родились. В общем, как-то так, поездка весёлой выдалась, хотя раз на раз не приходится.
По возвращении просматривал «телегу» и наткнулся на съемки стонущего полка луганчан, обвиняющего в своём бегстве из-под Дробышева всех: командиров, руководство республики, Россию. Бесспорно, виноваты командиры, но только в том, что не пристрелили трусов и паникёров, а надо бы публично, перед строем. Иначе так и будут соревноваться с олимпийской сборной.
Вспомнил случай в районе Невского осенью прошлого года. Комбат, выполняя приказ вечно пьяного комполка, повёл своё войско — что-то вроде мининского ополчения, даром что без рогатин, на штурм. Его ранили в руку в самом начале, и он на радостях рванул в медсанбат, поручив дальнейшее командование начштаба. Через час в строю офицеров не осталось.
Рядовой Александр Лазарев, москвич, судя по дерзости и недоверчивому взгляду из бывших сидельцев, сколотил вокруг себя ватагу из остатков трёх рот численностью в шесть десятков бойцов и вывел их на исходные. Сбил три взвода по два десятка бойцов, проверил наличие боеприпасов и оружия: не густо, кот наплакал.
Метнулся в штаб полка, но комполка приказал к нему никого не пускать — пил безбожно. Начальник вооружения, добродушный майор, кивнул понимающе и распахнул ворота склада: бери, что хочешь, всего завались.
У Лазарева не было машины, но этого пройдоху голыми руками не возьмёшь! По пути к штабу видел брошенную технику: машины, бэтээры и даже один танк. Осмотрели всё и остановились на бэтээре: всего-то и надо было заменить колесо, разорванное «лепестком». Загрузили его всем, что попадалось под руку: патроны, гранатомёты, гранаты, два «Корда», несколько ручных пулемётов. На продскладе по пути затарились водою, сухпайками и свежеиспечённым хлебом.
На обратном пути опять заехали в штаб полка с тем же результатом: комполка ни с кем не общался. Встретился начштаба, выслушал, похвалил, пообещал представить Лазарева к старшему сержанту и назначить комзвода, а пока приказал принять роту. То есть произвёл в командиры собранных в роту бойцов и распорядился взять село.
Приказ есть приказ, его не обсуждают, а исполняют, и наутро Александр Лазарев, возведённый в ранг командира роты, пошёл штурмовать село. Всё бы получилось, да подвели соседи: побежали, как только их накрыли минами. Рванули через поле и его бойцы, не послушали, как ни орал на них командир. Понимали, что на голом поле они мишени, но страх разум застит, гонит вперёд, не даёт остановиться.
С полудюжиной оставшихся бойцов он вышел в расположение полка, но штаба там уже не оказалось. Полк фактически разбежался. Остатки его вылавливали в Сватово, Старобельске и даже Валуйках. Во всяком случае мы встретили по-прежнему рядового Лазарева в Старобельске. Был ли приказ о присвоении ему звания старшего сержанта и назначении на должность или нет — теперь никто уже не скажет: начштаба погиб под Тернами, вытаскивая батальон.
Этот рассказ к тому, что лев во главе отары овец может львами сделать овец и наоборот. Часть офицеров погибла, часть была ранена, часть просто сбежала, а рядовой Александр Лазарев из растерявшихся и уже пораженных бациллами страха солдат сделал настоящих бойцов.
Я не знаю его судьбу — дай бог, чтобы он выжил, жил и сражался. Он — настоящий воин.
Полковнику Фёдорову[90] позвонил брат из Житомира. Родной брат, кровинушка. Рядом дышала мама, но трубку брать не стала: для неё полковник давно ломоть отрезанный, москалям продавшийся.
— Ну что, брательник, жив ещё?
— Как видишь, жив покуда. — Фёдоров напрягся: разговор не сулил ничего хорошего, тем более братец наверняка принял на грудь, иначе бы звонить не стал.
— Братов, москалыга, гробишь?
— Не братья они ни мне, ни тебе — фашисты они, бандеровцы, бесы. Так что фашистов я бью, тех, кого дед наш Матвей не добил. Русским он был, и батя наш тоже русский. Да и в тебе кровь русская течёт.
Пауза затянулась, и по тяжелому прерывистому дыханию было понятно, что брат подбирал нужные слова, но не находил. Трубку схватил племянник:
— Я с тебя, дядько, семь шкур спущу, только попадись. И Сашку закатую.
— А я вас убивать не стану. Больные вы, вот и будем с сыном лечить, дурь вашу бандеровскую выколачивать.
Племянник что-то крикнул, но резкие гудки оборвали его слова: брат выключил телефон.
Октябрь
Прочитал в «телеге» стоны мобилизованных и их мамаш. Мне далеко за шестьдесят, или, как говорит Тимофеевич, шестьдесят пять плюс. Мои друзья чуть младше. Как и многие сверстники, мы отслужили в Советской армии. Двадцать четвёртого февраля мы сделали выбор и добровольно, не по контракту, ушли на войну. Для нас это была именно война не на жизнь, а на смерть, ибо русские подлежат уничтожению как этнос, а я этого не хочу. Ну, не желаю и точка. Мы шли сражаться за будущее наших детей и внуков, за нашу страну, за право быть русскими.