— У него всю семью укры сожгли. Закрыли в доме и сожгли. Завтра забирать село будем. Пленных не будет.
Стоявший рядом парень добавил:
— Зубами рвать будем. Нет им места на земле.
Завтра они поднимутся в атаку. Они возьмут село. Пленных не будет. Этот парень придёт к обугленным развалинам своего дома. Молча постоит, сняв шлем и не вытирая слёз, а затем положит на сгоревшие угли солнечного Мишку.
Мишка, который больше никогда не встретится с его дочуркой.
Почему манит Донбасс? Совсем не потому, что там чёткое ощущение «свой — чужой». Нет, получить очередь в спину или вообще исчезнуть навсегда там проще, чем у нас сходить в магазин. Но именно там очищается душа, боль чужая сдирает с неё окалину, там в цене совесть, мужество, отвага и честь, которые становятся твоей поведенческой доминантой, и ты уже не будешь другим. Просто не сможешь.
Хочется рассказывать и рассказывать о людях, с которыми свела судьба. Тунгус — один из них. Он из обоймы добровольцев четырнадцатого года. Уникальный разведчик. За Чечню иконостас на груди. Мог бы сидеть дома, забавляться с детьми, заниматься хозяйством, но раз пришла беда, раз пролилась русская кровь, то надо брать в руки оружие. «Друг степей калмык» оказался больше русским, чем русские, тусующиеся на трибунах и бьющие себя в грудь. Не тунгусы, не калмыки, не тувинцы, не дагестанцы, не чеченцы бросились штурмовать Верхний Ларс. Русские. Большинство русских. Стыдобище!
Враги на него охотились, его боялись, его уважали. Мы созвонились накануне, он пообещал встретиться у Доброго (Алексей Марков, командир 14-й БТРО[94], бывшей бригады «Призрак») после возвращения с задания. Не встретились: за трое суток до приезда, второго октября две тысячи девятнадцатого года, он погиб. Александр Николаевич Батутемиров, Николаич для близких, Тунгус для остальных.
Гриша был с ним в тот злополучный выход. Укры тогда просчитали маршрут и поставили растяжки, но Тунгус схитрил и повёл по старой, исхоженной тропе, да память подвела. Взгляд зацепил «луч»[95] слишком поздно, и Тунгус успел закрыть собою гранату. Мог отпрыгнуть в сторону, упасть, закрыв голову руками? Нет, не мог. Он не мог иначе. Все осколки, предназначавшиеся Грише и Каме, принял в себя.
А Добрый (Алексей Марков, команданте, романтик Русской весны) погибнет год спустя. Господи, ну почему ты забираешь лучших?
Не раз и не два доводилось слышать о нём восхищенные рассказы, но каждый раз называли его разными позывными. А всё потому, что их у него с полдюжины — специфика службы. Не буду перечислять всех его имён, но пусть будет Гриша. О нём я уже как-то рассказывал и буду еще не раз рассказывать, потому что о нём нельзя не рассказывать. Да что там рассказывать — романы писать и фильмы снимать. Джеймс Бонд по сравнению с ним — забавный шалунишка. Детсадовский малыш в коротких штанишках. Столько благодаря Грише «бронзулеток» появилось на мундирах его начальника — не сосчитать. А у него только одна, да и то юбилейная медаль. Правда, незадача: куда-то положил и забыл.
Гриша спец по «языкам» — такие специалисты штучные: Тунгус, Кама, Крава, Дёма… Гриша стоит особняком по своей шальной дерзости. Вот и в тот раз он решил наказать замполита 54-й бригады укров. А всё потому, что доставленные им «языки» в один голос жаловались: мытарит, гад, личный состав, лютует. Решили Гриша и Тунгус помочь солдатикам: хоть и враги, но всё же славянской крови.
Узнали привычки этого укроповского комиссара, распорядок дня, маршрут, а тут радиоперехват кстати: «Петух едет в вашу сторону на чёрном «черри». Это солдатики из штаба сообщили бойцам своей бригады. Тунгус, Кама и Гриша прошли нейтралку, вышли к дороге минут за двадцать до появления замполита, поставили «монку», натянули «луч»[96], затаились.
Взрыв разворотил передок машины и убил водителя, а замполиту повезло: выбросило в кусты, и он, ошалев от взрыва, бросился к посадке, где как раз затаились разведчики. Не добежал — рванула растяжка, но опять-таки только контузило да каблук осколком срезало. Допросили интенсивно, точку поставили ножом — жестоко, но это реалии, да и весил он пудов пять: такого борова тащить — себе дороже. В телефоне нашли порнуху, в кармане пятьдесят тысяч гривен, в папке карту позиций.
За уничтожение замполита бригады ВСУ и захват ценных документов начальник разведотдела получил орден. Тунгус удостоился рукопожатия. Гриша нарвался на начштаба и замечание за нарушение формы одежды. Послал начальника и получил три наряда вне очереди. Каму просто не заметили.
К слову о наших мобилизованных. Искал белгородцев, мотаясь вдоль линии фронта от севернее Сватово на юг до Кременной: поддержать надо земляков, помочь, ободрить, весточку передать. На войне романтики нет. Грязь, кровь, пот, мат, страх, трусость, отвага, голод, благородство, гнев, жестокость, самопожертвование, отчаяние… Зачастую это сваливается попеременно на одного, и хорошо, если в самом начале фронтовой жизни — выживание: тогда он успевает выкристаллизовать в себе тот алгоритм поведения, который позволит выжить или погибнуть, шагнуть в бессмертие или спрятаться за спины.
Белгородцы, как и все, тоже выбирали: Дима Лучанинов, парень из Белгорода, — честь и смерть за други своя. Сражаются Артур Безуглов и Иван Осетров. Сражаются их однополчане. Для них война — обычная работа без пафоса и фанфар. Эти не побегут. Но бывает по-разному.
Мы наткнулись на них случайно — валила через пахоту толпа расхристанных, с полпуда чернозёма на берцах солдат. Возбуждённые красные лица, колючие глаза, дышат загнанно. Нет, взгляды режут только вот у этих, что впереди, — ведущих. А у ведомых они больше испуганные, ищущие, надеющиеся.
Майор с ходу озлобленно завёл привычное: нас как мясо бросили под мины и снаряды, мы так не договаривались, такая война нам не нужна. Окружившие нас солдаты, те, что ближе, вторили ему напористо, но то и дело оглядываясь на дальнюю посадку: откуда могут прийти укры, и надо вовремя сорваться.
Мне не было их жаль: паника и трусость одного может привести к гибели многих. Это стадо уже не солдаты: струсивший, растерявшийся, вооружённый сброд. У Гриши к таким никогда не было жалости. Майор пропустил момент, когда глаза Гриши сузились в щёлочку на его ордынской физиономии (густо замесили монголы нашу кровушку, сколько веков прошло, а гены так и прут), и в этом была его ошибка. К тому же Гриша выглядит довольно молодо, что сбило майора с толку.
— У меня двадцать четыре года выслуги, я майор, а у тебя сколько?
— Восемь. Восемь лет войны. Из них семь — в батальонной разведке. А вам рекомендую взять себя в руки и вести бойцов обратно.
Гриша произнёс эти слова, почти не размыкая губ, в одной спокойной тональности, без мимики, и это сбило с толку майора. Солдаты затихли, но майор закусился:
— Никуда не пойдем. Пусть другие там воюют, а мы…
Гриша двоечкой сложил его пополам, и майор поперхнулся застрявшими в горле словами. Мгновенно обрушилась тишина, и стало слышно, как ветер тихонько перебирает опавшие листья. Двое против толпы. Скрестились клинками наши взгляды, и вдруг их потупились, зашарили по земле, отводились в сторону.
— Я из Белгорода. Завтра о вашем «героическом» бегстве будет знать город, и ваш позор ляжет на ваших родных.
Я не кричал, не ругался, не угрожал, произнёс негромко, но услышали все.
— Не надо, батя, если бы не этот… — боец кивнул на майора, сидевшего на пахоте, разбросав ноги и жадно заглатывая воздух, — то не дёрнулись бы.
Гриша вызвал по рации две «бэхи» с десантом и двинул на оставленные позиции. Следом, не оглядываясь, где шагом, где бегом, пошли, увязая в чернозёме, бойцы. Майора разоружили и отвезли в штаб.
К вечеру батальон отбил две атаки. Наш батальон, белгородский.
Вопрос: в силу врождённого идиотизма, пофигизма или намеренно в один батальон засунули всех «мобиков», вместо того чтобы разбросать их по уже обстрелянным подразделениям? Теперь придётся вытравливать страх, и дай бог, чтобы за один раз удалось.
Кстати, ещё раз о Тунгусе и его ребятах. Так уж случилось, что пересеклись с ребятами, воевавшими вместе с Тунгусом, потекли воспоминания, сдобренные горечью. Не стал сразу говорить, да и Гриша просил не рассказывать, но сегодня один чин посетовал, что «мобиков» почему-то мало награждают. Мол, гробы есть, а орденов пока нет. Матери, жене, детям сына, мужа, отца не вернуть, и медаль или орден — малое утешение, да и цена им нынче невелика — девальвируют не только деньги, но и цена жизни. Специфика награждения вызывает по большому счёту удивление и даже отвращение. Пытался объяснить ему, но на меня смотрели пустые глаза. Не поймёт.
Тунгус, ветеран астраханского ОМОНа, старлей, разведчик отдельного разведбата 2-го армейского корпуса ЛНР, раненым и контуженым ходивший по тылам, ставивший растяжки, минировавший дороги и бравший «языков», числившийся командиром сапёрного взвода, ОФИЦИАЛЬНО погиб не при выполнении задания, а… копая дома огород (которого у него не было!). Что называется, «поймал эхо войны». Если бы погиб на задании, пришлось бы выплачивать деньги родным, а так экономия оборонному бюджету. Больше года писали и добивались сослуживцы и друзья, чтобы наконец-то признали факт его гибели на задании. Армейские чины скрипя зубами сдались. Тунгус всё-таки перешёл в категорию «двухсотых» со всеми вытекающими последствиями.
Между прочим, Кама, получивший осколочное ранение голени на задании, по меддокументам прошёл как поранивший свою ногу… бензопилой — дровишки дома пилил, болезный.
А награды… Что награды? Подвиг солдата — глупость командира: старая истина. Примеров тому воз и маленькая тележка. Вот мытарств по поводу получения выплат за ранение будет немало.