— Пэрший, пэрший, я «Богдану». Тут хлопцi вирішили йти к москалям. Шо працювати?[109]
— Воны шо, сказылысь?! Усих «задвухсотымо»![110]
Прошло пару минут, и в динамике раздалось:
— Пэрший, воны кажуть, шобы я шёл на х… и ты тож. Я так гадаю: пиду з ными, а ты иди, куды воны пислалы[111].
Разведчики едва не задохнулись от смеха, зажимая себе рты ладонью и трясясь от смеха. По возвращении узнали, что к соседям пришли полтора десятка сдавшихся в плен мобилизованных.
На следующий день взяли еще двоих. Отстреливались до последнего и сдались лишь тогда, когда танк заутюжил окоп и они оказались прижатыми к стенке траншеи. Фамилии оказались русскими. Язык тоже русский. Дрались как русские. Погибли тоже как русские, не прося пощады.
Что же мы натворили?! Годы позволяли стерилизовать сознание своих же родных людей, очищать их от исторической памяти и веры, чтобы теперь во взаимной ненависти уничтожать друг друга. И творившие это великое зло по-прежнему сидят в креслах, извращая историю, стирая память, глуша и уничтожая самосознание великого народа.
Оставшуюся гуманитарку по-братски распределили между разведчиками и артиллеристами по потребности: сети, маскировочные костюмы, отремонтированные «птички» и средства их поражения, чеснок от Кости Шклярика. Виктор привёз ящик мандаринов, конфеты, сало в вакуумной упаковке от Людмилы Сотниковой (специально купила какой-то механизм для упаковки), перевязку, жгуты и что-то ещё — всего не запомнишь. Когда разгружали машину, притормозил «жигулёнок». Наши автоматы одним движением с плеча на изготовку, предохранители с щелчком пошли вниз: накануне вот из такой легковушки расстреляли идущих из магазина бойцов. Вот так приостановилась машина, дверцы распахнулись, и оттуда в упор очередями. Пятеро легли на стылую землю, а из чёрных пакетов покатились полторашки с водою. Так что предосторожность — штука совсем не лишняя. Из остановившейся машины вышла женщина в зимнем пальто и платке:
— Хлопцы, не дадите что-нибудь? Мне бы еды немножко…
Господи, да что же это такое? Знать бы, что будет такая встреча, так не раздавали бы продукты.
Поделились чесноком и отсыпали мандаринов: больше из съестного ничего не было. По привычке утром завтрак кипяточком, чтобы, не приведи господи, в случае ранения в живот шансы на выживание увеличились бы, а сухпаи с собою никогда не берём.
Ребята поделились трофеями для будущего музея: бронежилетом и учебником истории. Контролирующий разгрузку Патрик — совсем юный пёс даже по собачьим меркам, ещё полгода назад путавшийся под ногами пушистым клубком, теперь вымахавший в приличную собаку, сразу же взял под охрану трофеи, не дожидаясь команды.
Неожиданно материализовавшийся на безлюдной улице гражданин средних лет с двумя овчарками было двинулся в нашу сторону, но Патрик сначала стал в стойку, зарычав, а затем атаковал излишне любопытного гражданина и его эскорт. Овчарки оторопело замерли от такой дерзости, потом попятились, а затем отступили под защиту хозяина. Из ворот пулей вылетел персиково-рыжий кот и встал у ног Патрика, выгнув спину со вздыбившейся шерстью и шипя.
— Молодец, Патрик, молодец, молодец, Персик, — успокаивая, гладил собаку и кота по голове Ермак. — Сладкая парочка, так друг за другом и ходят, в обиду не дают. Как только ребята уедут, ты прощупай этого кренделя: что-то часто он стал появляться здесь со своими овчарками, будто вынюхивает.
Брюс кивнул:
— Принято.
Позывной «Брюс» у него потому, что своим лысым продолговатым черепом, выбритым до зеркального блеска, он здорово напоминает Брюса Уиллиса, «крепкого орешка», только росточком не выдался, а так крепенький и ладненький. И глаз острый, поэтому за безопасность домика отвечает он.
Когда перебросили всё привезенное в «Урал», Ермак гостеприимно угостил чаем. Жиденький чаёк: всего пакетик на пару кружек кипятка и без сахара. Лёша, начразведки, добродушно улыбнулся:
— Вам чай без сахара нарочно, чтобы не привыкали к хорошему, а то потом не отвадишь.
Шутит, конечно, он безумно рад нашему приезду. Во-первых, новые старые лица. Во-вторых, обязательно что-то нужное для разведчика привозим каждый раз. В-третьих, просто разговор душевный обязательно будет, хоть и на ходу. Лёшка воюет с четырнадцатого. Начинал семнадцатилетним мальчишкой, сейчас командует артразведкой. Отчаянный до безумия. Трое суток назад ходил на позиции за пять километров — связь восстанавливал. Один пошёл, пара гранат, пистолет да автомат и прямиком через поле, посадки, байрачный лесок. Дотопал, настроил частоты, чайку глоток, выкурил сигарету и обратно. А линии фронта сплошняком нет и в помине, то наши ныряют на ту сторону, то их ДРГ перепахивают зафронтовую полосу. Наткнуться на них — в два счёта, но повезло, обошлось.
Лёша пересел на топчан, поднял на руки заинтересовавшего меня кота — рыжего, ленивого, сибаритствующего. Смеётся: ему можно, он у нас героический, медалью награждённый. И впрямь на груди у кота медаль «За отвагу», номерная, без колодки, но на ремешке.
— Был тут у нас один крендель, герой вроде, медалью вот наградили, да спёкся. Сбежал, короче. Поехали за ним в Луганск, а он обратно ни в какую. Плачет, медаль, говорит, забирайте, а меня не трогайте. Не могу больше, убьют меня там, а я жить хочу. Понять можно, сломался парень, но будто мы не хотим. Оставили, а медаль забрали: сам же отказался. Вместо него кот теперь эту медаль носит. Достоин: еще снаряд не прилетел, а он уже к подвалу бежит и орёт, нас зовёт. Не поверишь, мины да снаряды еще только на вылет пошли, а мы уже в укрытии благодаря нашему Персику сидим. Так что мы ему жизнью обязаны.
Лёша ласкает кота, гладит, почёсывает за ухом, а тот умильно рожицу корчит и мурлычет, подтверждая всё рассказанное о нём.
Провожал нас только Патрик, а Персик лишь позволил погладить его на прощание и опять, блаженствуя, растянулся, на топчане. Ему можно, он с медалью, а Патрику ещё служить и служить. Может, это неправильно, что у Персика настоящая номерная боевая медаль, так от неё сам награждённый отказался. Да и не за пайку кот служит в гвардейском дивизионе — согласно своей кошачьей совести, верно и преданно, деля поровну опасности и невзгоды.
Кстати, когда Патрику пришлось вступить в схватку с появившимися собаками (не иначе врагом подосланные собачьи диверсанты), на помощь ему бросился отважный Персик, шипя и выгибая дугой спину со вздыбленной шерстью. Ватага, заливаясь лаем, трусливо бежала, а Патрик благодарно вылизал Персика, и тот умилительно мурчал и всё норовил в ответ лизнуть пса. Вот так и живут ещё два штатных бойца артдивизиона: Персик и Патрик.
Ещё с весны пересеклись наши пути-дороги с оренбургскими волонтёрами — Максимом Александровичем Митиным и Андреем Васильевичем Тереховым, позывной «Гюрза». Чуть-чуть помог советами, а дальше наладили всё сами. Теперь вот встретились уже за «лентой». Треть страны у них за плечами, в кузове фуры собранный всем миром груз: аптечки, маскхалаты, тушенка, пара беспилотников.
— Теперь мы к двум десяткам поездок подобрались. Первый маршрут шёл через Белгород, всё в «Газели» уместилось. Теперь другие маршруты, за плечами фура и двадцать тонн самого нужного… — Андрей задумчиво смотрит вдаль. — Нет, это не чеченская кампания, это другое, эта война со славянскими лицами… Страшно заглядывать в тот раскол, который теперь между нами, да и думать сейчас об этом некогда…
Андрей тянется к термосу, наливает в кружку тёмный, настоянный на травах чай. Он говорит ровным голосом, то с сомнением, то с размышлением, то с уверенностью.
— У нас команда. Небольшая, как обычно несколько человек, кто-то присоединился — думали турист, ан нет, воином оказался. Кто-то, наоборот, устал, сошёл с полпути, ну да силы у всех разные… Но караван продолжает идти. Организована работа по сбору, сортировке, погрузке. Дальше — дорога. О ней отдельно, всегда сопровождаем груз сами, все видим и ведем, знакомимся с людьми, видим потребности, передаем, углубляемся дальше в территорию. Последние марши все далеко от вполне мирных центров и всё ближе к «передку». Везём по адресам: электроника, медицина, печки и, конечно, сало… Запах у СВО — это запах сала, пота вперемешку с кровью и китайскими коптерами… Вообще мы уже нарекли эту войну ещё и вторым именем: войной волонтеров. У нас своё колесо получается, и ты в нём, как белка, крутишься: прибежали, привезли, заявки собрали и опять по кругу. Не задаю никаких вопросов о снабжении — сами говорят, хотя и так понятно. Ребятам в окопах нужна «птичка» — бежим за ней, нужен тепловизор — собираем деньги, везём… Много заявок от «мирняка» — ой как тяжко им выживать на освобождённой территории, разрушена вся инфраструктура, нет воды, света, газа. Дети — это вообще отдельная трагедия…
— А ты-то зачем в волонтеры пошёл? Оренбург чёрт знает где, идти — не дойти, ехать — не доехать. При должности, как говорится, состоялся вполне.
— Да разве можно отсидеться? Да всё просто — нельзя стоять в стороне, глядя, как нашу Родину пытаются уничтожить… Как стали волонтёрами? Ты знаешь, только сегодня узнал, что наша работа называется волонтёрством. Я — двоюродный правнук Маршала Советского Союза Климента Ефремовича Ворошилова, моя кровь из этих мест, как мне стоять в стороне от этого? Товарищ мой — человечище с огромным сердцем, его слова простые и до боли понятные: мои дети должны жить свободно! Еще парень из нашей команды, тоже не смог остаться в стороне от происходящего и присоединился к нам. Да, на это уходит очень много времени, тратятся деньги — в домашнем бюджете нередко дыра, но все это ничего по сравнению с той ситуацией, в которой мы все можем оказаться…
Смотрел на него и думал: ну почему в далёком Оренбурге замглавы администрации Андрей Терехов берёт отпуск за свой счёт, чтобы отвезти на фронт продукты, спецтехнику, снаряжение — двенадцать суток в пути и более шести с половиной тысяч километров отмахал (!), а некоторые из белгородских чинуш даже слышать не хотят, что в двух десятках километров от города идёт война. Да и само слово «война» в запрете.