Спускаемся на ощупь: нога щупает ступеньку, рука скользит по стене — так надежнее, иначе шансы загреметь вниз, перебирая физиономией вытертый тысячами ног бетон, взлетают до небес. На нижней площадке метр на полтора путь преграждает ещё один полог из такого же одеяла. Идущий впереди «музыкант» приостанавливается, бросает через плечо негромко, но резко: «Стоять!», отбрасывает одеяло и скрывается.
Доносятся голоса, но слов не разобрать, монотонно гудит генератор, свет от фонарика пятном влипает в стену на уровне нашей груди: руки по-прежнему под контролем. Продуманные ребята, любо-дорого смотреть на их работу. Лучше, конечно, со стороны, но так даже познавательнее.
Угол одеяла откидывается, и появляется наш прежний конвоир. Прежний — это хорошо, это уже константа, а нет ничего лучшего, чем постоянство даже в этой ситуации. Ровным голосом с ноткой любопытства (артисты!) даже как-то вкрадчиво интересуется, кто мы и зачем материализовались в развалинах, к тому же еще и фотографировали. Ваздар чётко: «АННА НЬЮС», военные корреспонденты. Я вторю: военкоры мы и вовсе не фотографировали, хотя намерение было развалины «пощёлкать». Звучит как будто мы не местные.
«Конвоир» просит передать ему фотоаппарат. Говорит негромко, требовательно, но вежливо, и мой «Кэнон» с беджиком «АNNA News» перекочёвывают в его руки, и он исчезает за пологом. Темно, лишь свет фонарика, лица скрыты балаклавами, тени мечутся по стенам, по углам жмётся мрачная темень.
Из-за полога доносится: «Диверсанты, документы левые, надо отвести в развалины и отпустить». Отпустить — значит, пристрелить. Последние фразы предназначены явно для нас: слишком громко. Свет фонариков скользит по нашим лицам: явно ждут реакцию. Бормочу: «Если бы диверсанты, то вас давно бы уже не было на этой грешной земле. «АННА НЬЮС» мы, военкоры» — и достаю сигарету. Ну что ж, спектакль так спектакль, постановщик — кто-то таинственный вот за этим пологом, участники — мы и «музыканты». Они же зрители. Занавес поднят. Начали.
Теребят Саню: туда-сюда выныривает-ныряет за полог крепкий паренёк, сыплет вопросами, получает ответы, исчезает. Опять появляется. Тащит две табуретки, предлагает присаживаться. Сама любезность. Ага, значит, котировки нашей никчемной жизни на этой бирже начинают расти. Бормочу: «Первый акт мы уже отыграли и одно лишь сумели понять, чтоб тебя на земле не теряли, постарайся себя не терять». Градский красавчик, будто тоже под автоматами в подвале кантовался. Слепочек с натуры — что надо! Саня будто невзначай бросает сквозь дым сигареты: «Саныч, не передави».
Акт второй: надо отыграть так, чтобы на этой земле не затеряться. Точнее, в этих развалинах. Конечно, нас будут искать — как не искать хотя бы для проформы. «Вагнеры» потом старательно примут участие в поиске бесследно исчезнувших двух ненормальных. Ну, пропали да пропали, мало ли их таких пропавших лежит в развалинах или в лесопосадках.
Как бы между прочим бросаю, что фотографировали награждение. Презрительно усмехнулись: «Кого награждали? Этих, что ли?» Кивок куда-то вверх и за наши спины — явно в сторону дивизиона. «Пьяницы, лучше бы стрелять научились». Ну, это они зря: в дивизионе на спиртное табу.
В разговор вступает второй, что на ступеньках вверху перекрывает выход. Автомат через плечо, палец у скобы: мгновение — и он уже на курке. Спрашивает об обстановке вообще, о прилётах по Белгороду и области, о погоде. Понятно, тянут время. Сашины документы и наше внешне пофигистски-доверительное спокойствие несколько нейтрализовали настороженность. Бумаги у него настоящие, вполне проверяемые и подтверждаемые, а вот у меня, кроме удостоверения и паспорта, ничего нет. И надежда на то, что свяжутся с Москвой и что кто-то подтвердит мое весьма призрачное отношение к агентству. Эх, Марата бы сюда, уж он разрулил бы ситуацию на раз-два. Смотрит небось сверху и ухмыляется.
Из-за полога вынырнул боец, протянул два пластиковых стаканчика с чаем. Саня принял, я отказался: есть и пить предпочитаю исключительно дома, а то вдруг сердечный приступ или тромб оторвётся, как у некоторых моих друзей. К чему лишние хлопоты?
Лёгкий смешок доносится из балаклав. Парень посмотрел с любопытством, хмыкнул и вновь скрылся. Внешне доброжелательная беседа под свет фонариков продолжилась. Стоящий у полога «музыкант» в балаклаве продолжал расспрашивать всё так же лениво и как бы лениво и по обязанности — уже четырежды спросил об одном и том же, но как бы исподволь и каждый раз ставя вопросы иначе. Искушенный паренёк, видно, не впервой беседы вести, в том числе и с пленными. И хотя тональность голоса была сама радужность, предельно вежлива и даже с нотками извинения, но глаза отнюдь не истекали благостью и полосовали холодным острым лезвием.
— Да вы не переживайте, сейчас проверят фотоаппарат, пробьют вас и отпустим, — произнёс он успокаивающе в пятый раз и впился взглядом, ожидая реакции.
«Ну, ребятки, „пробивать“ нас при отсутствии интернета — это разговоры в пользу бедных». Впрочем, им тоже было понятно, что мы не детки из песочницы и не купились на эти обещания. Ясно, что просто тянут время, но для чего? Или кого-то ждут?
— Технику не испортите, поаккуратнее там, — ворчу-прошу: надо же как-то реагировать на его слова.
— Не переживайте, как для себя сработаем. У нас умельцы работают ювелирно.
Сказал и опять взгляд испытующий: ключевое слово — для себя сработаем. Нет, ребятки, мы так не договаривались, никаких для себя. Мой аппарат, мой! И он никак не собирается менять своего хозяина: слишком много связано, ещё с Донбасса со мною.
Всё тот же паренек опять вынырнул, как чёрт из табакерки, протягивая горсть шоколадных конфет: «Угощайтесь!» Саня верен законам приличия и аккуратно берёт одну, я уже традиционно отказываюсь, за что награждён откровенно любопытным взглядом.
«Чтоб тебя на земле не теряли, постарайся себя не терять», — крутится в голове. Вроде бы себя не потеряли, нет испуга, нет растерянности, внешняя уверенность.
Уже часа полтора тянут. Что в плюсе? Табуреты, чай, конфеты. Вроде бы и радушно, но что-то протокольно. А что хотел? Шляется какой-то недоумок по бывшим городским улицам, что-то высматривает, фотографирует. Документов нет, а рядом не менее странный и весьма осведомлённый напарник. Сладкая парочка, прямо «Твикс» какой-то. Стоящий у входа вновь предлагает табурет. Отшутился: гостеприимство ценю, но вынужден от табурета отказаться — лучше постою тут у стеночки. Один из парней хмыкнул: к стеночке, конечно, успеете, но пока осваивайте её спиной на ощупь. Вроде бы и шутит, и голос добрый такой и мягкий, почти задушевный, но взгляд карих глаз… От такого взгляда враз дрожь в ногах и мурашки по спине. Такому на курок нажать — что комара прихлопнуть.
Ну и угораздило же угодить в этот дурацкий подвал! Нет, не в подвал — в яму. В «оркестровую» яму.
Всё разрешилось в секунду: откинулось одеяло, завешивающее вход в подвал, и в потоке дневного света явился крепыш в сопровождении автоматчиков, дядька серьёзный, лет пятидесяти, взгляд живой и совсем не равнодушный. Ангел-спаситель или?..
Поинтересовался, что почём, выслушал, приказал сопровождающему высокому и плотному разобраться. Мы не жаловались: наоборот, оценили бдительность ребят, корректность и гостеприимность. По взгляду видно, что ответ понравился. Так, значит, переходим к третьему акту.
Я совсем обнаглел:
— А мы с вами где-то встречались?
— Нет, — в ответ коротко и веско, но в глазах улыбка. Или усмешка.
— В Сирии? — гнул я своё.
— Нет, — отрезал он, а в глазах чертенята в пляс пустились.
— Может, на Донбассе в четырнадцатом?
— Нет, — во взгляде игра.
Но ведь что-то чертовски знакомое. Если бы не балаклава, если бы открылись нос, рот, подбородок — наверняка бы вспомнил…
— Но где-то то встречались, — уже по инерции без шансов на удачу потерянно бормочу я.
— В библиотеке. Без сопровождения не ходите. До свидания.
Высокий и плотный, без балаклавы, с мужественным и симпатичным лицом с тремя сопровождающими его бойцами — явно «личка», вышколенные, молчаливые, взгляды пронизывающие и бесстрастные, уже на улице просмотрел отснятые кадры — ничего интересного. Нашивки «ANNA News» на бушлате и бейджика в руках не то что мало, но хорошо бы ещё чем подкрепить:
— А ещё что-нибудь есть?
Паспорт показывать не стал — ну зачем ему мой домашний адрес, а писательского удостоверения с собою не взял, поэтому протянул судейское. Сфотографировал, предварительно спросив разрешения, что было совсем не обязательно: попробуй откажи.
Он, улыбаясь, протянул руку:
— До свидания.
«Личка», стоявшая справа и слева в паре шагов профессионально, при сопротивлении не дотянутся до них, не допрыгнуть, зато они очередью враз причешут, расслабились и по очереди тоже пожали руку.
Вот так расстаться? И это после заточения? Даже толком не узнав, кто эти мужики, виртуозно исполняющие свою роль? Как на каблуке крутятся с улыбочками, шуточками-прибауточками, какие-то шальные, отчаянные, куражистые, бойцы завидные, с такими что в атаку, что в разведку, что в кабак.
— Нет, дорогие, так не пойдёт. Что ж, так и расстанемся? А интервью? Вы нас в плен взяли, без нас коллеги почитай два часа на передке шарятся, пока мы в тёмном подземелье чаи гоняли, теперь будьте добры поквитаться. Интервью хочу.
Командир засмеялся:
— Без начальства не могу. Счастливо оставаться!
Наши вернулись к вечеру. Витя сказал, что, узнав о нашем задержании, он было «дёрнулся», но комдив остановил:
— Это «вагнеры», с ними лучше не связываться. Положат всех и будут правы — их земля. Подождём.
Да и правда, что зря пылить — и сами всё разрулили. Знали бы, что за дорогой территория «оркестра», не полезли бы и так глупо не вляпались бы. Жалко, что интервью взять не удалось.