Он даёт команду, и все по очереди отжимаются. По полсотни раз каждый! Вот такие вот старички-разбойнички!
P. S. Как и в ролике о Проне, так и здесь Миша Вайнгольц наложил музыку, чтобы не запикивать колоритные изыски в области русского языка. Ну а поскольку наша киностудия «Огненный рубеж» в полном составе «дезертировала» на фронт, то Миша (шутник!) наши потуги в «киноискусстве» номинировал как «Окоп. ТВ» (вариант «Блиндаж. ТВ»).
С Витей Носовым нельзя не попасть в какую-либо ситуацию, а попросту влипнуть. Он типичный шальной русский, у которого всё через авось: авось пронесёт, авось повезёт, авось встретят и еще бесчисленные авось. Но как ни странно, именно это извечное русское «авось» выручало, вывозило, беду отводило. О нём можно слагать легенды, а уж рассказы писать и кино снимать — сам Бог велел.
Пока комдив определял приоритетные цели на планшете, мой самый надёжный старшина разведроты советского ВДВ Витя Носов (раритет! Хоть сразу в рамочку!) отправился вдоль улицы с разрушенными, полуразрушенными и повреждёнными домами взятого/ освобождённого посёлка /городка. Во всяком случае, целых домов не было: вээсушники дрались отчаянно, стояли насмерть, потому каждый квартал, каждый дом, каждый подъезд и каждую квартиру брали жёстко. Выбивали всё больше артой, потом шли в ход РПГ, «шмели» и гранаты, а под завязочку полировочка из пулемётов и автоматов.
Старшина есть старшина, он просто обязан отыскать какую-нибудь хрень, без которой, по его разумению, вверенным ему бойцам ну просто швах. На все уговоры не вздумать прочёсывать развалины, потому что там полно взрывающейся дряни, — ноль реакции. Стращали и вероятностью напороться на шарившие в округе ДРГ — ухмылочка. В Витю вселился дух старшины и ничего с этим не поделать. К тому же он поисковик со стажем, а это уже диагноз.
Развалины встретили едва уловимым запахом гари и тлена, тишины и… появившимися ниоткуда собаками. Были они худы, предельно осторожны и с непривычно пристальным, совсем не собачьим взглядом. Взгляд из преисподней, ничего не выражающий, оттого жуткий. Они следовали по пятам, двигаясь бесшумно и держась на безопасной дистанции. Сначала он даже обрадовался: всё-таки живые души. Но прояснение наступило быстро, и на смену умилению пришло понимание, почему они за ним увязались: он для них живые консервы. Свежатина, вкус которой они еще не забыли. Трупы давно обглоданы, а тут живое мясо…
Старшина схватил обломок кирпича, но собаки исчезли: мираж, что ли? Только что были, а теперь нет.
В бывшей трёхэтажке на втором этаже целой оставалась только часть угловой квартиры — две стены углом без потолка, ковер на полу, диван, кресло, напротив на столике телевизор. Этаж — открытая сцена с реквизитом, улица — зрительный зал. В кресле женщина — седые волосы собраны в пучок, на коленях раскрытая книга. На диване — старик лицом к телевизору. Муж и жена. Вместе жили, вместе в одночасье смерть приняли. К ним не подняться — лестничный пролёт обрушен. Уцелевший телевизор, уцелевший диван, уцелевшее кресло, уцелевший ковер… Часть разрушенного мира, домашнего очага, счастья человеческого… Будто кто-то поднял вот эту часть квартиры над миром: смотрите, люди, что вы сделали. Зачем? Нас зачем убили?! Сюрреализм. Мир иррационален.
Видно, дом первым попал под обстрел и первый же снаряд разрушил квартиру — слишком неожиданная была смерть этих стариков. Мгновенная. К ним не добраться, чтоб вынести и похоронить. Но к ним не добраться и собакам…
Старшина дошел до конца улицы, свернул за угол: дальше проход загораживала обрушившаяся панель двухэтажки, справа и слева горы камней, кирпича, фрагментов панелей и разбитой мебели. Всё, идти некуда, тупик. Он обернулся: нет, не тупик вовсе, а ловушка: путь назад преградили собаки. Они никуда не исчезли, они шли по пятам с самого момента его появления в этих развалинах, они скрадывали его, и вот настал их час. Они стояли всего в нескольких метрах от него, и было видно, как они напружинились, как изготовились к прыжку, как наконец-то загорелись их глаза какой-то дьявольской радостью.
Развалины мёртвого городка, человек и стая собак-людоедов. Творение войны, творение рук человеческих. Кто-то скажет, что это расплата за зло людское. Да нет, все гораздо проще: они хотели есть. Старшина — это шанс на еще прожитый день или неделю. Случай встроил его в их пищевую цепочку.
Автоматная очередь разметала их, оставив нескольких корчиться в конвульсиях на битых кирпичах.
— Тебе же говорили, что не хрен лазить по развалинам. Здесь живёт смерть. — Женьку послал комдив: слишком уж долго старшина не возвращался. — А эти пусть едят друг друга. Мы же убиваем себе подобных, так на них хоть греха убийства не будет.
Женя философствует с четырнадцатого. С того самого дня, как взял в руки оружие. Случай с собаками для него — рядовой случай, философия войны.
Это короткая история из серии «Прогулки по освобождённому городу». Рядовое событие — всегда «обшариваем» окрестности вокруг предполагаемого места дислокации, определяем сектора стрельбы в случае отражения нападения, запасное укрытие, пути отхода, место умывания, отхожее (простите) место и т. д.
В бою ты просто работаешь, чувство страха притупляется, даже во время зачистки прежде всего осторожность. А вот уже осматривая второй раз взятые кварталы, каждый шаг контролируешь, фиксируешь глазом дверь, окно, шорох, движение и палец не снимаешь со спуска.
Пятиэтажка со сниженной этажностью до двух этажей. Завалы битого кирпича, висящий на арматуре лестничный пролёт. В щепки разбитая и обгорелая мебель. Смотреть особо нечего, но так, на всякий случай, проверили: мин нет. В подвал пошли в последнюю очередь. Ступали осторожно, ощупывая сначала лучом фонарика каждую ступеньку и проход. Чисто. Пробивающийся из окна под потолком свет размывал сумрак. В конце коридора дверь — массивная, дубовая, тяжелая, запененная по кругу. Дернули за ручку — не поддаётся, и тут заметили, что прибита к дверной коробке двумя гвоздями сотка. Ломать не стали — уж больно хороша дверь, вдруг за ней нормальное помещение, в котором и разместиться можно. «Малой» смотался наверх, взял у самоходчиков метровую лапу с прорезью для вытаскивания гвоздей: молодцы самоходчики, всё «метут», в хозяйстве пригодится, благо не на себе таскать.
Гвозди вытащили, вошли внутрь. Шесть фонариков «люстрой» осветили все помещение. Небольшое, метра три на четыре. В углу матрас, на котором лежал уже высохший труп. Видно, что мужчина — грязный свитер, старые спортивные штаны, стоптанные домашние тапки. Ясное дело, не военный. Без документов. Кто он и как оказался здесь? За что обрекли на голодную смерть?
Совсем не обязательно, что всем нравится, когда им что-то дарят. Во-первых, возникает какая-то внутренняя зависимость от самого факта дарения, и вроде бы ты обязан ответить тем же при подходящем случае. Во-вторых, не всегда можно угодить с подарком, и ты потом носишься с ним, как дурень с писаной торбой, не зная, что с ним делать. В-третьих, возникает неловкость даже при «протокольном» дарении. Есть в-четвертых, в-пятых и т. д. (можно обидеть самим фактом дарения или подарком).
Все восемьдесят шесть регионов в одночасье решили, что республики надо осчастливить своим присутствием, наперебой чуть ли не в ультимативной форме требуя проведения встреч, конференций и т. д. На голову не напялишь эту трогательную заботу, будто все восемь лет ЛНР только и ждала их. Причем в Донецк не едут — там стреляют, там ракеты и мины рвутся, а в Луганске относительно тихо.
Курьёзы сплошь и рядом. Прошлый раз отметились тонной макулатуры — передали тома всякой партийной лабуды, интересной только историкам — стенографические отсчеты партсъездов и конференций, постановления, резолюции и решения и т. д.
На этот раз депутат от «Единой России» воспылал праведным желанием осчастливить книгами — прислал аж двадцать тонн. Старенькие, правда, по году выпуска, не первой свежести, со штампами колоний. Много заплесневелых.
Сгрузить их вынуждена была одариваемая сторона в городке неподалеку от границы, сняв за свои кровные отдельное помещение для выгрузки и последующей сортировки. Двадцать тонн женщины несколько месяцев перебирали и сортировали, животы надрывали, таская их с места на место с реальной угрозой подхватить какую-нибудь заразу. А депутат бодро отрапортовал, что облагодетельствовал целую республику, внося огромнейший вклад в развитие её культуры.
Двойственное отношение к центральным СМИ. Вроде бы ты находился в самой гуще событий, а они говорят, что ничего, в общем-то, не случилось. Как в Сватове, например, когда накрыли «хаймерсами» заводишко, а заодно и нас, волей случая оказавшихся там. Клинический случай.
«На сватовском направлении были пресечены попытки националистов прорвать нашу линии обороны. Противник понес потери. В результате действия наших ВКС и артиллерии уничтожены…» — и далее перечислены фантастические потери в сотый раз уничтоженных укроповских бригад и батальонов.
Попытка была в общем-то и не совсем попыткой — за полчаса укры проткнули сначала нашу первую линию, а потом и вторую, начав зачищать траншеи и блиндажи, да, на их беду, явилась десантура. Повели они себя весьма беспардонно, насыпали сначала из подствольников, потом заполировали автоматно-пулемётными очередями, а затем для верности прошлись гранатами.
Отбитой траншеи десантуре показалось мало, с ходу взяли вторую, а затем взялись за укроповскую позицию. Арта молчала, пока бой шёл в наших траншеях — берегли своих. Но как только десантура вошла на их опорник, легли первые мины — жалость к своим закончилась. Наши отошли, прихватив дюжину пленных.
Мы сидели на ящиках у штаба, когда в фонтанах воды и грязи вылетел «тигр» и резко присел перед нами, рыча мотором. Из него выскочили трое разведчиков, распахнули заднюю дверцу и поочерёдно выбросили на землю четверых с замотанными скотчем глазами. Не помогли выбраться, поддерживая за руки, а именно выбросили, как выбрасывают в спешке мешки. Оказалось, два поляка, немец и американец. Наёмники. Взяты в опорнике с оружием в руках.