— Как силы появятся, так и заговорит, — пожал плечами врач. — Может уже сегодня, а может только через пару дней. Тут все индивидуально.
После этого он все же ушел. Я еще полежал минут пять, пялясь в потолок и осознавая всю глубину той ж. в которую угодил… После чего усталость вновь взяла свое и я уснул.
— Людочка, Сережа очнулся! — радостный крик мамы Сергея разнесся на всю квартиру.
Люда вскинулась сначала обрадованно, но затем ее взгляд потух. Что она скажет любимому? Что он ответит ей, когда узнает…
— Люда, не время грустить, — забежала в их с Сергеем спальню женщина. — Одевайся, навестим его.
— Идите, Елена Владимировна, а я…
— А ты со мной, — перебила невестку женщина. — Это не обсуждается!
Обычно тихая и редко даже голос повышающая, сейчас она на саму себя не была похожа. Глаза горят, во взгляде решимость. Люда лишь покорно кивнула и стала одеваться. А сама вспоминала, какой кошмар свалился на нее, когда пришла весть о покушении на ее мужа.
В тот день, проводив Сережу, Люда принялась за готовку. Настроение было отличным, и в уме девушка прикидывала, куда можно позвать вечно занятого парня, чтобы тот хоть немного развеялся и отдохнул. Она старалась этого не показывать, но переживала за Сергея. Уж очень много тот работал. Как бы не загнал себя.
Раздавшийся после обеда звонок не сильно удивил Люду. Мало ли кто это может быть. Сергею часто звонят по самым разным вопросам. Но вот когда она ответила на звонок, то сначала даже не поняла, что пытаются до нее донести. А когда поняла… сердце замерло, а в груди поселился страх. С того момента он не отпускал Люду даже во сне. Страх лишь усилился, когда к ней с допросом пришли из ОГПУ. И совсем уж не переносимым стал, когда…
Из заторможенного состояния ее вывел тычок в бок от свекрови.
— Люда, приди в себя, — прошипела женщина. — Не такой ты должна предстать перед Сережей. Ему и так нелегко, а тут еще твой кислый вид.
— Но ведь…
— Потом ему расскажешь, когда он на поправку пойдет. А лучше — когда выпишут, — сурово произнесла Елена Владимировна.
Люда покорно кивнула, попытавшись взбодриться. Получалось не очень. Снова накатили воспоминания.
Вестей о Сереже долго не было. Все, что они знали, что тот в тяжелом состоянии и выживет ли — неизвестно. А через три дня вновь пришли люди из ОГПУ. И на этот раз допрос был гораздо жестче. Нет, никакого рукоприкладства не было, однако то, КАК с ней говорили, и в ЧЕМ ее подозревали… Люда не могла поверить. Чтобы она «сдала» своего мужа кому-то? Какой бред! Неужели они реально думают, что она на такое способна?
Люди в форме приходили к ней каждый день в течение недели. Каждый их приход она ждала со страхом. А вдруг на этот раз ее заберут? А если ее обвинят в покушении? И неважно, что она не причем.
Весь путь от дома до госпиталя прошел для Люды как в тумане. Периодические попытки свекрови ее встряхнуть помогали мало. А когда возле палаты Люда увидела еще одного сотрудника из ОГПУ… ее затрясло. На глазах выступили слезы, а руки непроизвольно обхватили живот.
— Люд, приди в себя! — зашипела на нее Елена Владимировна. — Не только тебе плохо. Но Сережа очнулся, и теперь все будет хорошо! У вас все будет хорошо.
— Не будет, — прошептала девушка, не отрывая испуганного взгляда с молодого парня в форме, который пристально и недоверчиво смотрел на нее в ответ. — Не будет, — повторила она, — ведь я… потеряла нашего ребенка…
Глава 19
Июль 1931 года
Мои близкие пришли меня навестить только через два дня после того, как я очнулся. До этого им о моем приходе в сознание не говорили. Как объяснил врач — мне нужно было набраться сил, чтобы просто быть в сознании при разговоре, а то даже один диалог мог отнять у меня столько сил, что была вероятность моего возвращения к бессознательному состоянию.
Но вот они пришли. Мама и Люда. Отец на работе, но как появится шанс — чтобы и у него было свободное время и я уже окреп, тогда и он придет.
Мама зашла ко мне первой. Тут же улыбнулась и уверенно прошла к моей кровати, присев на соседнюю койку. Ко мне так никого и не подсадили, оставив куковать в гордом одиночестве. Так что места вокруг хватало.
— Ну как ты, сынок? — тут же погладила она меня по щеке.
Говорить я еще не мог, сил не хватало. Лишь слабо улыбнулся. Та растерянно оглянулась и тут же получила объяснения моему молчанию от медсестры.
— Вскоре заговорит. Как силы будут. Может уже и сегодня, но вряд ли. А пока ему даже в сознании быть тяжело.
В этот момент в палату зашла и Люда. Она была подавлена и растеряна. На меня посмотрела с испугом, но гораздо больший страх у нее вызывал Дмитрий — приставленный ко мне от ОГПУ охранник.
— Людочка, дочка, подойди, не стесняйся, — позвала ее мама. — Сережа пока не может говорить, но все слышит, — новый взгляд на медсестру и та согласно кивает. — Давай поддержим его. Чтобы быстрее поправлялся и к нам вернулся.
Люда с опаской подошла к моей кровати. Почему-то она словно боялась меня. Или моей реакции? Что было очень странно. Неужели… она как-то связана с покушением? Ко мне сегодня уже приходил товарищ Берия. Оказалось, что мою машину взорвали. Для Михалыча это оказалось последней поездкой. Я тут же вспомнил, как тот звал меня на свой день рождения. А вот как получилось…
Сейчас велось следствие — кто мог быть причастен к этому событию. Дело на контроле у самого товарища Сталина, как сообщил мне Лаврентий Павлович, но пока подвижек нет. И тут такая странная реакция Люды и ее косые и испуганные взгляды на Диму. Жаль пока ничего спросить напрямую не могу.
— У нас все хорошо, — продолжила мама, а Люда при этих словах как-то странно на нее посмотрела и глаза у нее стали красными, словно сейчас расплачется. — Мы конечно переживаем за тебя, — строго посмотрела та на девушку, — но сейчас ты пошел на поправку. Очень ждем, когда ты вернешься. Настя пообещала тебе целый торт сделать! — улыбнулась она на этом моменте. — Слой из картошки, слой из сахара, еще сметаны добавить хочет и клубникой сверху украсить. Но ты не переживай, я ее научу, как правильно сделать, чтобы торт кушать можно было.
Тут Люда все же взяла себя в руки, подышала, прикрыв глаза, и вымученно улыбнулась.
— Привет, С-сережа. Рада, что ты пришел в себя, — тихо еле слышно прошептала она.
Мои глаза наверное были очень выразительными, раз мама поняла мой не заданный вопрос.
— Люда очень переживала, вот еще и не пришла в себя после новости о том, что ты очнулся. Все глаза выплакала. Но ничего, дай ей время.
Я перевел взгляд на стоящего в дверях Дмитрия и заметил, как Люда сжалась, когда посмотрела на него. Попробовал взглядом показать ему на выход. Вроде тот понял. Вышел и закрыл за собой дверь, после чего девушка с заметным облегчением выдохнула.
— Нас допрашивали после того случая, — правильно оценив всю пантомиму, принялась пояснять мама. — Особенно Люде досталось. Она-то последняя, с кем ты общался до… до взрыва, — только сейчас после запинки я обратил внимание, что маме и самой очень тяжело.
Только в отличие от моей жены она старается бодриться. Более собранная, и ее уверенность — защитная реакция. Как человек собирает все силы в критической ситуации, а после уже растекается амебой, когда все заканчивается. Чувствую, у мамы будет «отходняк», когда я вернусь домой.
Хотелось сказать что-то ободряющее, хотя бы положить руку на ее руку, которой она продолжала гладить меня по щеке… Но не получилось. Сил не было и это начинало меня раздражать. А вот упоминание о том, что мою семью допрашивали любви к ведомству Менжинского (его пока так и не сняли с поста, хотя думаю, Иосиф Виссарионович просто не нашел еще подходящей кандидатуры или дает Берии набраться опыта) мне не добавило.
Люда так и не смогла ничего больше сказать. Я видел, как ей плохо, и теперь хотя бы стало понятно, из-за чего. А я никак ей помочь сейчас не могу! Но как только верну возможность говорить, вопросы будет задавать не Берия.
Мама еще немного посидела, рассказала, что звонил Борис. Спрашивал как я, передавал привет и пожелания поправляться. Еще и из университета звонили. Александр Александрович как узнал о взрыве, тут же поинтересовался, насколько все плохо. Не ожидал от декана, но приятно. Андрей тоже отметился звонком. Однако гораздо позже и по словам мамы, голос у него был «какой-то не такой». Хотя если уж Люду допрашивали, то и его могли взять в оборот. Он-то тоже был в курсе моей поездки и с ним могли не церемониться. Нравы в ОГПУ я лично имел «счастье» наблюдать. Не факт, что они сильно поменялись после прихода туда Лаврентия Павловича. Даже с учетом моего вмешательства.
Надолго женщины задерживаться не стали и вскоре покинули меня, подстегнув мое желание побыстрее вернуться в прежнюю форму. Уже к вечеру я смог и губы разлепить не только для того, чтобы попить, и даже первые слова сказал. А на следующий день и вовсе смог более-менее изъясняться, хоть и не продолжительное время. Об этом тут же доложили Берии и тот примчался ко мне после обеда.
— Сергей, здравствуй, — сел он на соседнюю кровать. — Мне сказали, что ты уже можешь говорить?
— Да, — прошептал я.
— Это замечательно. Я бы хотел узнать…
— Вы допрашивали… — перебил я его, но из-за слабости приходилось делать паузы в разговоре. — Мою семью?
— Проводили их опрос, — подтвердил Берию. — Это было необходимо в интересах следствия.
— Только… опрос? — сил на едкую усмешку уже не хватило, но по моим глазам Лаврентий Павлович сам все понял.
— Только опрос, — подтвердил он.
— Вызывали… беременную женщину… — Берия на этом месте удивленно поднял брови. — Довели ее… до ужаса при взгляде… на ваших сотрудников…
— Мне не докладывали, что Людмила Ильинична беременна, — нахмурился он. — Но тем не менее, никто ее в управление не вызывал. Все опросы проводились в вашей квартире.
— Все… равно… Я видел ее… вчера… Она слова сказать… не может… Кха, кха, — от стольких предложений разом в горле пересохло и я закашлялся.