Иван Мефодьевич согласился возглавить секцию не сразу.
– Ребята! Вы же совсем меня не знаете! – выпучив удивленные круглые глаза, беспрерывно твердил он нежданно объявившимся «вербовщикам».
Это оказалось правдой. Они знали о нем не все. В свое время Ивана Мефодьевича с позором изгнали из стройных спортивных рядов за махинации с импортными тренировочными костюмами. Но никого с безупречной репутацией, да еще согласного взяться за такое дело бесплатно, поблизости не оказалось, и мужик сдался.
Отец Василий пропадал в пустовавшем по летнему времени спортзале школы номер один каждую свободную минуту и видел, что не ошибся. Вновь погрузившись в атмосферу спорта, Иван Мефодьевич понял, как по ней тосковал, и работал не то что безупречно, а самозабвенно!
Никогда не видевшая подобного внимания к себе постперестроечная усть-кудеярская пацанва смотрела на своего тренера с обожанием. И он оправдывал все мыслимые и немыслимые надежды. Иван Мефодьевич моментально договорился с безработными швеями с местной фабрики, и те бесплатно из бесплатной же мешковины начали шить для его пацанов первые пятьдесят курток. Со спортзалом помог главврач, мигом нашедший общий язык с директором школы. Ну а с родителями в самых сложных случаях говорил отец Василий.
Отец Василий не мог нарадоваться. Конечно же, самим фактом создания секции они не истребили ни наркомании, ни хулиганства, но стало ясно, как много могут сделать три человека, если всерьез чего-нибудь захотят.
И Господь словно решил поддержать его, и всю эту неделю никто ни разу не побеспокоил отца Василия. Во-первых, прекратило неумную слежку ФСБ. То ли план мероприятий был выполнен, то ли стажировка молоденького, только что вышедшего из училища лейтенанта завершилась, священник не знал. Но отец Василий нормально ходил на службу и обратно, ездил в центр, но так и не замечал за собой никакой слежки. Что его, надо сказать, только радовало.
Вера по-прежнему жила у них, но на работу к Анзору все-таки устроилась и приходила поздно вечером, вся покрытая серой дорожной пылью, усталая настолько, что ее хватало разве что на то, чтобы принять душ и доползти до раскладушки.
Как-то однажды он выбрал время и расспросил ее о Парфене, но ничего неожиданного не услышал. Да, некогда мелкий рэкетир, теперь контролировавший местный игорный бизнес и целую сеть заправок по всей области, поднялся до определенной высоты. Да, теперь он не без основания считал Усть-Кудеяр своей вотчиной и даже главной «дойной коровой». Да, он многих купил, включая начальника местной милиции Ковалева, но ничего сверхъестественного в этом не было – нормальный ход развития нормального отечественного бизнеса. Священник внимательно выслушал все, что захотела рассказать ему Вера, и оставил ее в покое.
Вообще же ее отношения с Ольгой и отцом Василием как-то неожиданно быстро стали напоминать семейные, и, надо сказать, Вера у них многому научилась, хотя поначалу была просто потрясена скудостью их стола.
– И чего ты, Оля, с этим возишься? – не могла понять она очередного кулинарного подвига попадьи. – Купила бы в магазине. И проще, и стоит какие-то рубли.
– Ну да! – не соглашалась Ольга. – Здесь рубль, там рубль, а в конце месяца целых две сотни лишних наберется!
Отец Василий супругу поддерживал. Они вовсе не были бедными, но ненужную расточительность священник считал грехом сродни гордыне.
Огромный синяк уже сошел с Вериного лица, и шашлычник Анзор, поначалу совершенно не желавший принимать на работу незнакомую женщину с таким лейблом на фэйсе, смягчился и даже, как поделилась однажды Вера, начал проявлять к ней какие-то знаки внимания.
– Вы уж, батюшка, не говорите ему о моем прежнем занятии, – попросила она. – Он же кавказец, а они все с прибабахами – мигом с работы выгонит.
– Успокойтесь, Вера, обсуждать прихожан не в моих правилах, – почти официально заверил ее священник.
Признаться, он ждал большего. Он понимал, что это придет к ней не сразу, и все равно ждал момента, когда она станет настолько сильной, чтобы не бояться никакой правды о своей жизни. Но для этого у нее было еще слишком мало веры.
В тот день на исповедь к отцу Василию пришли двое: девушка, принявшая крещение буквально неделю назад, и мужчина лет тридцати с изрядно помятым лицом и тяжелым, недобрым взглядом. С девочкой все было просто. Отец Василий около получаса выслушивал ее детские наивные грехи и с легким сердцем отпустил все. Пожалуй, с формальной точки зрения ее попытку завоевать сердце любимого мужчины постелью можно было назвать блудом. Но отец Василий прекрасно видел, что все это – лишь проявления страха и неуверенности в себе, – не было там блуда, и вера вполне могла это исцелить. Но когда исповедь девушки завершилась и к отцу Василию подошел мужчина, священник сразу понял – «игрушки» кончились.
Этого прихожанина он прежде в храме не видел. По возрасту он был близок к отцу Василию, но священник прекрасно помнил всех своих усть-кудеярских ровесников, и мужчина не был одним из них. Он вообще явно был не местным.
– Грешен, батюшка, – хрипло сказал мужчина.
– Говори, сын мой, – разрешил священник.
Прихожанин сглотнул слюну и начал.
– Сатанинское зелье я перевожу, в этом грех, – он поднял глаза, как бы для того, чтобы убедиться, что его слушают. – Наркотики… Вот уже три партии для Парфена переправил.
Отец Василий, стараясь выглядеть спокойным, кивнул, но лоб его моментально покрылся мелкими капельками пота.
– Это героин, – продолжил мужчина. – Афганский… но я сопровождаю груз только до Усть-Кудеяра. Дальше – не моя забота.
Исповедь не требовала таких деталей, но отец Василий не мог даже слова промолвить.
– Вот и сейчас я привез партию, но где его сгрузили, не знаю, об этом Парфен никому не говорит, – мужчина перевел дух, все-таки исповедь давалась ему нелегко. – Скоро его перегрузят на «Мерседесы» и вместе с фруктами повезут дальше – в Тольятти, Самару… в общем, я всего не знаю. Я ведь простой охранник.
– Раскаиваешься ли ты в грехе своем? – через силу выдавил отец Василий.
– Раскаиваюсь, – холодно сказал мужчина. – Чего бы я сюда пришел, если бы не раскаивался. Не хочу, чтобы этим дерьмом народ травили.
Священник смутился. Это была очень необычная исповедь. А точнее, пока это вообще не было исповедью. Мужчина определенно ни в чем не раскаивался.
– Очень важно, – продолжал отец Василий, – чтобы вы осознали свой грех и совершенно искренне раскаялись перед Отцом Небесным.
– Я въехал, – кивнул прихожанин. – И хочу, чтобы ты, батюшка, тоже въехал: Усть-Кудеяр делают перевалочной базой для афганского героина.
– Важно не то, буду ли я это знать, – преодолевая душевное смятение, пояснил отец Василий. – Не для меня вы это делаете, а для себя. Поймите, важно, чтобы вы сами осознали порочность этого пути и сошли с него, чтобы искренне уверовали в личное спасение.
– Я просек, – кивнул мужчина. – Я раскаиваюсь.
Это было очень странное раскаяние – без единой слезы, без дрожания губ или рук и вообще без эмоций.
– Очень важно, – вытер ладонью лоб священник, – чтобы вы поняли, что только от искренности вашего покаяния зависит ваша дальнейшая судьба!
– Ну…
– Что – ну? – отец Василий чувствовал себя так, словно говорит не с человеком, а со шкафом или магнитофоном. – Как я отпущу вам ваш грех без вашего раскаяния?
– Я же сказал, что раскаиваюсь, ты что, батюшка? – недоуменно развел руками прихожанин. – Что я не так сделал?
– Формально вы все правильно сделали, – поморщился священник. – Но разве вы сами не чувствуете, что не смогли по-настоящему покаяться перед Господом? Что в сердце своем вы так и остались нераскаявшимся грешником?
– А чо еще надо? Ты скажи, я сделаю, – мужчина даже не понимал, чего от него, собственно, хотят.
– Вы должны хотя бы усвоить основные понятия…
– Понятия? – переспросил мужчина. – Не знал, что вы тоже по понятиям живете.
Отец Василий схватился за голову.
Он промучился с прихожанином еще минут сорок. Но все было бесполезно, ему так и не удалось втолковать человеку, чего от него хочет Бог. И чем дольше длился разговор, тем сильнее становилось ясно, что этот человек просто не знает, что такое любовь, что такое вера и что такое покаяние.
Отец Василий не любил, когда приходилось так поступать, но выбора у священника не было, и он так и отправил прихожанина с неотпущенными грехами.
– Но исповедь моя, как – считается? – озадачился мужчина.
– Разумеется, – расстроенно подтвердил священник.
– Ну тогда я пошел?
– Идите.
Едва храм опустел, отец Василий на подгибающихся ногах подошел к иконе Николая Чудотворца и пал на колени. Давно уже он так горячо не молился.
То, что происходило в Усть-Кудеяре, пока он уговаривал себя делать свое маленькое дело и не вмешиваться ни во что другое, было чудовищно! И самое жуткое, что он ничего не мог поделать. Тайна исповеди оставалась тайной при любом стечении обстоятельств.
«Господи! Да какая же это исповедь?! – чуть не плакал священник. – Он ведь даже и не думал покаяться!» И все-таки ничего поделать было нельзя, и страшное, богопротивное дело легло на его сердце тяжелым, неснимаемым камнем.
Лишь после молитвы отец Василий немного успокоился – дал Господь разума. Он вышел из храма и неторопливо, прогулочным шагом, побрел домой.
Постепенно по мере сопоставления фактов ему стало предельно ясно, что исповедь действительно была фальшивой. Разумеется, это ничего не меняло – он по-прежнему обязан был сохранить все, что услышал, в абсолютной тайне. Но пища для размышлений вместе с этим выводом появилась.
«Зачем пришел ко мне на исповедь этот странный человек? – спрашивал он себя и сам же отвечал: – Чтобы я знал о пришедшей в Усть-Кудеяр партии героина. А вовсе не для того, чтобы обрести покой и веру под сенью православной церкви».
«А зачем ему было нужно, чтобы я знал об этих наркотиках? – задал он следующий вопрос и тут же получил ответ: – Затем, чтобы я принял какие-то меры».