— Почему вы так думаете?
— Потому что он оговорился.
— Оговорился? Высший?
— А вы не заметили? Вспомните. Сначала он сказал, что они не создавали новой Вселенных. Так?
— Да.
— Вот. А потом сказал, что ему известно о «пуповине» на Земле.
— Нет. Он имел в виду, что ему известно о ключевом значении Земли.
— Все равно. Даже, если и так, то всё равно он слишком быстро отключился. Как будто заранее знал, что мы ему скажем. Сделал вид, что удивлён, поблагодарил, и — все. Как хотите, Координатор. А я нутром чую, что дело тут нечисто.
— Вы слишком подозрительны, Распорядитель.
— Возможно. Но не забывайте, что происходящее касается нас самым непосредственным образом. Мне даже трудно предположить, что из всего этого может получиться, потому что на моей памяти ничего подобного не случалось. Две Вселенные! Шутка ли? И там, во второй Вселенной, заметьте, мы с вами никакой власти не имеем.
— Я не понимаю, чего вы хотите, Распорядитель?
— Все очень просто, Координатор. Я элементарно хочу жить. И хочу, чтобы жила моя, вернее, наша Вселенная. Понимаю, что это звучит безумно, но отчего бы не предположить, что вторая Вселенная была создана затем, что первая по каким-то причинам стала уже не нужна?
— Извините, Распорядитель, но это звучит как бред. Я даже не хочу комментировать подобные высказывания, поскольку это совершенно бессмысленно.
— Я не сказал, что это так и есть. Я сказал, что такое возможно. Пусть чисто теоретически. Но возможно.
— Если бы я не знал, что мы с вами не можем ни при каких обстоятельствах сойти с ума, словно какие-нибудь Низшие, я был бы уверен, что вы рехнулись, Распорядитель.
— Лучше бы я на самом деле рехнулся, Координатор.
— Ладно, хватит. Считайте, что я озаботился вашими параноидальными страхами.
— Насколько озаботились?
— Настолько, что обещаю подумать над тем, что мы можем сделать в данной ситуации.
— Надеюсь, Координатор, что вы не будете думать слишком долго, потому что в противном случае, может не хватить времени для действий.
— Я буду думать ровно столько, сколько необходимо, Распорядитель. Вас же я убедительно прошу без моего ведома в этом направлении ничего не предпринимать. Совсем ничего. Вы меня хорошо поняли?
— Я понял, Координатор.
Прозрачная крыша ангара рассеивала прямые солнечные лучи, поэтому внутри было достаточно светло и прохладно.
— Вот они, — сказал Хан. — Можете брать любые, на выбор. Или один большой, если хотите все вместе. С управлением справится даже ребёнок, и разбиться на них тоже совершенно невозможно.
— Защита от дурака? — спросил Дитц.
— Да. Если даже направить гравилет на полной скорости в стену, ничего не выйдет. Автомат перехватит управление.
— А отказ двигателя? — поинтересовался Велга.
— Система продублирована трижды. Но даже, если случится невероятное, и откажут все три, то на вас будут антигравы — специальные пояса, которые не дадут вам упасть. Сейчас я вам все покажу, потом вы попробуете сами и — вперёд. В радиусе сотни километров и на высотах до пятисот метров будете свободны как птицы. Решили, кто полетит?
— Всех учи пользоваться, — сказал Велга. — А мы потом разберемся.
На обучение ушло в общей сложности около полутора часов и, когда Велга, Майер, Хейниц и Стихарь вылетели на разведку, по местному времени было девятнадцать тридцать и до темноты, которая, как рассказывал Хан, наступала здесь почти мгновенно, сразу после заката солнца, они вполне успевали.
— По-моему, Хан обиделся, — сказал Хейниц, когда управляемый Валеркой гравилёт поднялся вверх на полторы сотни метров и направился к югу. — Получается, что мы ему вроде как не доверяем.
— Если и обиделся, то не слишком сильно, — сказал Велга.
— На обиженных воду возят, — заметил Стихарь, не оборачиваясь. — Да и как им доверять, после того, что случилось? Доверились уже однажды, благодарю покорно. Нет, вы как хотите, а не нравится мне все это. Правильно ты, Руди, говоришь. Нам такое общество всеобщей справедливости, где людей без всяких объяснений суют в зону, на фиг не нужно. Мы уже в таких обществах живали, знаем. Но то были наши общества, родные, можно сказать, и свои в доску. Мы в этих обществах родились и выросли. А здесь… Нет, ну обидно ведь! Только-только я раскатал губы пожить при настоящем коммунизме и — на тебе. Как серпом по …молоту. Эх, нет в жизни счастья!
— Ты бы лучше меньше трепался, а больше по сторонам смотрел, — посоветовал Майер.
— А чего тут смотреть? Внизу — сопки, вокруг — небо…
— Кстати, о небе, — сказал Велга. — Что это мы так низко летаем? Прямо как и не бравые разведчики. А ну-ка давай вверх по максимуму. Только не резко. Полегоньку.
— Есть, командир!
Валерка принял ручку на себя, и гравилёт, задрав нос, принялся набирать высоту.
Двести метров. Двести пятьдесят. Триста двадцать…
С напряжением и тайной надеждой они неотрывно следили за меняющимися цифрами на альтиметре.
Четыреста пятьдесят…
— Ну, давай… — прошептал Майер.
Это было похоже на не очень резкое но неуклонное торможение, завершившееся ровно на пятистах метрах высоты. Словно невидимая гигантская рука плавно остановила летательный аппарат в воздухе и теперь продолжала удерживать его на весу, не пуская выше.
— Все, ребята, — сообщил Валерка. — Дальше не идёт. Жми, не жми — бесполезно. Все, как Хан и рассказывал. Силовое поле.
— Получается что-то вроде круглой коробки, — сказал Хейниц. — Только вместо стен — специальное поле, непреодолимое для физических тел. Да. При таком подходе и охраны никакой не надо. Отсюда не убежишь.
— Ага, — откликнулся Валерка. — Как магазин от ППШа. Но совсем плоский. А мы — внутри, словно пойманные букашки. Проверили крышку букашки — не открывается… Ну что, теперь стенки проверим?
— Давай, — сказал Велга. — Проверять так проверять. Сколько там до этой стенки осталось?
— Тридцать кэмэ мы пролетели. Значит, семьдесят. Десять минут, товарищ лейтенант. Если, конечно, лететь, а не ползти.
Боковая «стенка» оказалась столь же непроницаемой для гравилёта, как и «крышка». После нескольких бесплодных попыток протаранить невидимую вязкую преграду на разных скоростях и высотах, Велга отдал приказ опуститься на песок (сопки уже кончились, и под ними расстилалась пустыня).
После прохладного кондиционированного нутра машины сухой и горячий воздух пустыни затруднял дыхание.
— Ты смотри как жарко, — сказал Валерка и поглядел из-под ладони на уже довольно низкое солнце. — А ведь и вечер уже близко.
— В пустыне и должно быть жарко, — заметил Хейниц. — Хотя я никогда раньше не был в пустыне. Только читал. Глядите, варан!
Они посмотрели и увидели на гребне ближайшего к ним невысокого бархана большущую — не меньше метра с лишним от головы до кончика хвоста — буро-желтую ящерицу с массивной головой и мощными лапами. Обитатель пустыни, замерев, искоса смотрел на пришельцев круглым немигающим глазом, а из его пасти время от времени вылетал и мгновенно прятался обратно длинный узкий язык.
— Ух ты, — сказал Валерка. — Прямо крокодил! Цып-цып-цып… Эй, а это что?
— Что? — спросил Майер.
— Следы! Варан-то, смотрите, с той стороны прибежал, где стена. И как это может быть?
— А ведь и верно, — сказал Хейниц, всматриваясь. — Следы далеко тянутся. Мы ведь у самой стены сели?
— Точно у неё, — заверил ефрейтора Стихарь. — Я только чуть-чуть назад сдал, метров на десять, не больше. И сразу на посадку пошёл. Вертикально.
— Так, — веско произнёс Велга. — Вот об этом я на самом деле и думал. Машину не пропускает, а человека или животное… Ладно. Стойте здесь, а я попробую, — и он, повернувшись, решительно зашагал на север, в сторону близкой невидимой стены.
Майер, Хейниц и Стихарь, затаив дыхание, смотрели в удаляющуюся спину лейтенанта. Вот он, не снижая темпа, одолел два десятка метров, вот еще десяток… и ещё один… и ещё.
— Неужели получится? — недоверчиво пробормотал Хейниц.
И тут лейтенант остановился, повернулся к ним лицом, махнул рукой и крикнул:
— Эй, Валера!
— Я! — откликнулся боец.
— Садись в машину и попробуй подлететь ко мне!
— Понял!
— Он хочет проверить, — догадался Майер.
— Хорошая мысль, — кивнул Хейниц.
Валерка скользнул в кабину, приподнял гравилёт над песком и медленно двинулся в сторону Велги. Аппарат одолел несколько метров и встал, как вкопанный. Чуть слышно загудел двигатель — это Валерка прибавил мощности, но без всякого результата. Силовое поле все так же не пускало машину дальше определенной границы.
— Ну, вот и ответ на вопрос, — удовлетворенно сказал Велга, вернувшись назад по собственным следам. — Значит, выбраться отсюда можно. Что и требовалось доказать.
— Странно, что Хан не сказал нам об этом, — задумчиво произнёс Хейниц. — Неужели не знал? Трудно поверить.
— А мне не трудно, — заявил Валерка. — Сейчас я вспомню как это называется… А, стереотип мышления, вот! Попробовали раз-другой на гравилёте, не получилось и — всё. Значит, нельзя. И больше уже об этом не думали. Да и зачем, на самом деле думать-то? Еда есть, женщины есть, полная свобода в радиусе ста километров тоже есть. Да и законопослушные они все, хоть и с отклонениями. Воспитаны так потому что. Между прочим, я от бывших зэка слышал, что для побега особый кураж нужен. Не всякий на это способен, даже когда уйти можно по лёгкому. Психология такая у человека. Сказано сидеть, вот и сидят. А поведут на смерть — тоже пойдут, как миленькие.
— Стадный инстинкт, — сказал Велга. — Может, ты и прав. Но, честно сказать, я тоже пока не знаю, что нам делать с этим открытием. Уйти можно и это, разумеется, хорошо. Осталось только выяснить, куда именно нам идти.
— Э, разберемся! — беспечно махнул рукой Валерка. — Главное лично мне как-то сразу легче дышать стало.
— Это потому что воздух остывает, — усмехнулся Майер. — Солнышко-то, вон, уже совсем низко.