Жанна Яковлевна сразу определила, что несчастному младенцу всего несколько часов от роду. Пока обрабатывала пуповину да посылала милиционера за детским питанием, привели и преступную мать. Найти ее не составило труда. Служебная собака сразу взяла след.
Перед Жанной Яковлевной предстала испуганная зареванная четырнадцатилетняя девочка. Настолько неопытная и глупая, что решилась выбросить ненужного ребенка прямо под окнами своей квартиры.
– И как у тебя рука повернулась на такое, – укорил девочку один из милиционеров, – отказалась бы уж лучше в родильном доме, раз аборт не сделала.
Размазывая по детскому личику слезы, девочка сообщила, что рожала дома, потому что в больнице спросят документы и вызовут родителей, а те ее просто убьют.
– Да если б можно было просто так ребенка отдать, – всхлипывала дурочка, – чтобы никто ни о чем не спрашивал…
Слова девочки застряли в голове Жанны Яковлевны. Будучи женщиной одинокой, не обремененной ни мужем, ни детьми, она могла себя посвятить неожиданно появившейся идее. Через год были преодолены все административные препоны, и «Милосердие» заработало в полную силу.
– Не хвастаясь, скажу, что спасли от смерти многих детей, – отметила Савостина, – причем не просто сохранили им жизнь, а еще и устроили в хорошие семьи…
– Значит, знаете, чем занимается Анна Степановна Мирная, – в лоб врезала я, – связаны, так сказать, с ее бизнесом…
Жанна Яковлевна попыталась увильнуть от ответа:
– Мирная? Директор детского дома? Встречаемся иногда на совещаниях. Деловая и профессиональная женщина.
– Ну, конечно, – ухмыльнулась я, глядя, как лицо Савостиной опять начинает медленно приобретать серый оттенок.
По-моему, с такими сосудами не следует врать, моментально все выходит наружу – то краснеет, то бледнеет.
– А цена на грудничка та же, что и на, так сказать, подросшего ребенка? – выкинула я из рукава последний козырь.
Жанна Яковлевна затравленно замолчала. Я пожалела, что поспешила назваться работником прокуратуры. Савостина напугана до безумия и ничего не скажет. Надо попытаться успокоить ее…
– Жанна Яковлевна, – завела я, стараясь, чтобы голос звучал убедительно и одновременно ласково, – видите ли, жизнь сейчас трудная, на одну зарплату не прожить, вот и пришлось мне подрабатывать частным детективом. Сразу предупреждаю, ваши дела с Анной Степановной меня совершенно не занимают. Только ответьте, откуда, каким образом попала в центр полуторагодовалая Оля?
Время сейчас и правда смутное. Если уж высокие чины Генеральной прокуратуры не брезгуют по проституткам шляться и при этом продолжают как ни в чем не бывало исполнять служебные обязанности, то рядовой сотрудник, промышляющий частным сыском, совсем не удивляет.
Савостина слегка расслабилась и горячо заговорила:
– Ни копейки из этих денег на себя не потратила. Центр – бюджетная организация. Из государственного кармана нам перепадают крохи.
А планы у Жанны Яковлевны гигантские. Сейчас собирается открыть анонимное родильное отделение. Еще мечтает о создании специальной гостиницы, куда могли бы обращаться женщины, терпящие насилие от родственников, – жены алкоголиков, беременные школьницы…
Во многих европейских странах есть такие дома, где несчастные могут пожить бесплатно недельку-другую, подлечить нервы… В России пока подобные заведения из области мечты.
Конечно, Савостина знала о «бизнесе» Мирной. Анна Степановна присылала к ней иностранцев. Сколько имела от каждой сделки Мирная – Жанне Яковлевне безразлично. Важно только, что ей перепадала ровно тысяча долларов, и все денежки шли в приют.
– На эти деньги мы смогли взять гинеколога, адвоката и еще одну няню. Купили памперсы и новое постельное белье, опять же обзавелись хорошей мебелью, – перечисляла Жанна Яковлевна. – Дело, конечно, подсудное, но, скажите, кому мы сделали плохо? Дети, несчастные, если бы не «Милосердие», погибли бы в помойках. А мы всех спасли и устроили: кого в наши семьи к положительным достойным родителям, ну а некоторых отправили в Америку, Германию и Францию, просто в великолепные условия. Груднички вырастут и знать не узнают про то, что сопутствовало их рождению. Да за деньги, вырученные за одного такого младенца, я еще десяти смогу помочь, а там, глядишь, и для женщин приют открою… Ну что тут плохого? То, что государство налогов недополучит? Так оно нас и так ограбило. Знаете, сколько денег на ребенка в детском доме отпущено? Двести пятьдесят рублей!
– В день? – спросила я.
– Ха, – фыркнула врач, – в месяц! Вот и крутись как хочешь. Думай, то ли ботинки воспитанникам покупать, то ли чулочки, то ли пальтишки… Про еду вообще молчу. В супе лапша за лапшинкой гоняется с дубинкой. А Анна Степановна старается изо всех сил…
Запыхавшись от страстной речи, женщина перевела дух.
– Неужели никто никогда не интересовался, откуда у центра столько денег?
– Оформляем как пожертвования анонимных спонсоров, – сообщила Савостина, – все просто.
– А девочка Оля откуда взялась?
Жанна Яковлевна снова приобрела пепельный цвет лица и почему-то нервно взглянула на телефон.
– Ей-богу подбросили, иду на работу – смотрю, у дверей спит на старой куртке от тренировочного костюма.
Никакие мои просьбы и увещевания не пробили брешь в глухой защите. Савостина на все лады повторяла, что Оля просто лежала у ворот. Ни угрозы, ни предложение денег не поколебали врача. Она только упорно твердила:
– Клянусь всеми святыми, подбросили.
Устав от бесплодных разговоров, я пошла на выход и на пороге сообщила:
– Я вам абсолютно не верю, приду еще раз завтра и, если не скажете правду, доложу начальству о вашей «торговле».
Но Савостина неожиданно проявила твердость.
– Наговаривайте на меня сколько угодно, у нас все документы в порядке и доказать что-либо очень и очень трудно. А станете пакостить, сообщу, что вы вымогали у меня взятку, и свидетелей приведу. Так что уходите подобру-поздорову, вам незачем больше появляться, ничего я не боюсь.
«Да, – подумала я, закуривая на лестнице, – ничего не боишься, кроме одного – честно сказать, кто велел отдать Полину».
За дверью послышался голос Савостиной:
– Котэ?
Ага, звонит по телефону. Я приложила ухо к филенке. Ну, спасибо вам, московские строители, за двери из картона. Слышно так, будто стою в прихожей.
– Послушай, – взволнованно говорила Жанна Яковлевна, – во что ты меня втравил? Говорил, никаких сложностей не будет, а сейчас приходила баба из прокуратуры, въедливая такая, интересовалась девочкой.
Воцарилось молчание. Потом Савостина ответила:
– Нет, не сказала, но пообещала завтра опять появиться. Сейчас к тебе приду, не по телефону же говорить.
Я понеслась вниз по лестнице и села в «Вольво», радуясь тонированным стеклам. Примерно через полчаса Жанна Яковлевна вышла из подъезда. На ней был дешевый китайский костюм, на ногах растоптанные тапки из кожзаменителя. Похоже, она и впрямь все деньги вкладывает в центр.
Я завела мотор и последовала за ней. Очевидно, ей не приходила в голову мысль о возможности слежки, потому что она ни разу не оглянулась, а просто села в подошедший троллейбус.
Я пристроилась сзади и медленно двинулась по маршруту, тормозя на остановках. Минут через сорок троллейбус добрался до Крымского и развернулся на кругу. Люди стали выбираться из машины, Савостина вылезла последней и почти побежала к семнадцатиэтажному блочному дому с синими панелями. Я вошла за ней в подъезд и подождала в тамбурчике, пока не услышала скрип поднимающейся вверх кабины. Тогда я приблизилась к лифту и стала смотреть на окошечки над дверью, там мелькали номера этажей. Лифт добрался до шестнадцатого и замер. Отлично! Теперь можно ехать домой, а завтра узнаю, в какой квартире живет этот самый Котэ. Сдается, он не последнее лицо в данной истории.
Вспомнив, что в доме две маленькие девочки, я купила по дороге коробку с пирожными и мягкие игрушки и порулила в Ложкино.
Холл поражал невероятной, просто хирургической чистотой. В гостиной и столовой тоже все сверкало и переливалось. Занавески, ковры, плафоны, окна – нигде ни пылинки. Собаки бросились ко мне, распространяя запах шампуня.
– Одного не понимаю, – поразилась Ольга, отрывая глаза от газеты, – как Маруська за один день ухитрилась все вымыть. Представь себе, она даже за батареями вычистила!
Сидевшая в кресле Маня довольно улыбалась, потом увидела коробку с пирожными и завопила:
– Мусек, а корзиночки с белым кремом купила?
– Чем это у нас так вкусно пахнет и где Капа с детьми? – спросила я, глядя, как Манюня откусывает сразу от двух пирожных.
– Дети спят, ты на часы погляди, – вразумила меня Зайка.
И правда, уже десять, день пролетел незаметно.
– А Капа так устала, – сообщила Манюня, облизывая вымазанные пальцы, – представляешь, девчонки повалили в больнице какой-то шкаф! Небось крику было! В общем, она тоже спит без задних ног, а пахнет курицей, между прочим это я приготовила!
Я мгновенно сдернула салфетку, прикрывавшую большое блюдо, и обомлела! В центре, выставив ножки, лежала аппетитная курочка-гриль с поджаристой хрустящей корочкой. Привлекательную тушку окружали отварные картофелины, посыпанные укропом.
Мой бедный голодный желудок, в который за целый день упала только одна чашка кофе без сахара, судорожно сжался, рот наполнился слюной, как у собаки Павлова.
– Да уж, – заметила Ольга, – приходится признать, что Манька обошла меня по всем статьям. Что в уборке, что в готовке, просто талант! Глянь, какая хорошенькая птичка, это тебе не цыпленок из Сталинграда!
В 1991 году в Москве пропали все продукты. Каких только блюд не изобретали предприимчивые хозяйки в те голодные времена. В одном доме меня угостили самогонкой из томатной пасты, в другом – пирожками с колбасой по два рубля двадцать копеек. А котлеты из хлеба и макароны домашнего приготовления? Поэтому, когда в одно прекрасное утро дверь на наши кафедры распахнулась и секретарша декана прокричала: «На углу дают цыплят!» – все преподаватели помчались в магазин.