Обнаружив по карте эту улицу на севере столицы, я в два счета доехала до Тушина. Быстро нашла большой дом желтого цвета с подъездами во дворе. Добралась до сто семьдесят девятой квартиры и позвонила. Зная, что Савостин живет у своей любовницы в Оружейном переулке, совершенно не ожидала никого увидеть, но дверь распахнула убогая бабка в стареньком халате и платке, закрывавшем почти все лицо.
– Чего тебе, доченька? – прошамкала бабуля. – Потеряла кого?
– Слава Расторгуев здесь живет?
– Тута, – подтвердила старушенция, – а ты ему кем приходишься, милая?
– Сестрой, – сообщила я, – вот, навестить приехала.
– А он у жены находится, – пояснила бабка. – Оружейный переулок, езжай туда, эту свою квартирку он моей дочери сдал за триста долларов в месяц. Видала, как люди деньги делают? Ни пахал, ни сеял, а урожай снял, триста долларов, бешеные тысячи…
Провожаемая причитаниями, я спустилась вниз. Так, подготовительная работа проведена, можно теперь действовать. Осталось только отшлифовать кое-какие детали.
Недалеко от проезда Стратонавтов вольготно раскинулся дешевый вещевой рынок. Я побродила между рядами и приобрела все необходимое. Потом отъехала в укромное место, подняла стекла и принялась принаряжаться. Сначала нацепила жуткую плиссированную темно-синюю юбку турецкого производства. Данный апофеоз швейного искусства превратил даже мою почти мальчишескую фигуру в некоторое подобие абажура. Сверху замечательно выглядела белая блузочка, купленная у веселых быстроглазых вьетнамцев. Море рюшечек, кружев и бисера. Из хорошенькой кофточки во все стороны торчали незакрепленные нитки, но это, право, такая ерунда! На голову водрузила темно-каштановый парик. Купила я его в свое время за жуткие деньги, и волосы выглядели как настоящие.
Теперь пришла очередь лица. Просто удивительные метаморфозы происходят при использовании самых простых средств. Брови намажем погуще, подведем жирной линией веки, на щеки положим свекольный румянец. Помада бешено-оранжевого цвета…
Я поглядела в зеркало и осталась довольна. Оттуда глянула усталая тетка лет пятидесяти пяти, изо всех сил старающаяся быть модной. Тушь с ресниц осыпалась и слегка размазалась, но я не стала убирать черные пятна.
Уже в Оружейном переулке с омерзением влезла в бесформенные тапки из искусственной кожи, внутри которых написано – «итальянский стиль». Прихватила матерчатую сумку и двинулась к подъезду.
Дверь открыл сам Савостин. Я сразу узнала его и лишний раз порадовалась, что так тщательно подготовилась к встрече. Лицо хозяина казалось добродушным, такой же мясистый нос и безвольные губы, как у Жанны Яковлевны. И глаза точь-в-точь как у сестры, карие, большие. Только у Савостиной они лучистые, ясные, спокойные, а у Сергея взгляд волка – недобрый и тяжелый.
– Кто там, Славик? – раздался женский голос из глубины квартиры.
– Не знаю! – крикнул мужик и спросил: – Вы к кому, гражданочка?
Я изобразила смущение и, переминаясь с ноги на ногу, принялась бестолково излагать суть дела:
– Дык, вот, это самое, понимаете, простите, конечно, за беспокойство, Расторгуева ищу, Славика.
– Я, – ответил спокойно Савостин.
– Расторгуев Святослав Николаевич, 1949 года рождения?
– Он самый, – без тени смущения соврал уголовник и принялся обшаривать меня изучающим взглядом.
Жаль, что не нарисовала себе карандашом варикоз на ногах! Ну, погоди, посмотрим, как тебе понравится продолжение.
– Славик?! – робко спросила я. – Чегой-то ты так изменился, сердешный? Прям не узнать, хотя ведь и я не помолодела. Или не признал?
– Лицо вроде знакомое, – попытался вывернуться Савостин, но я уже зарыдала в голос, стараясь не размазать макияж.
– Ох жисть проклятая, да что же мы с собой сделали, ой, мамонька наша не дожила, вот горе-то, горе.
Савостин, совершенно не понимая, что происходит, маленько прибалдел. Но тут в коридор вышла миловидная женщина лет сорока в фартуке. За ней приплыл чудесный запах жареного мяса.
– Кто это, Слав? – спросила она.
Савостин замялся, и я решила внести в ситуацию ясность:
– Сестра я им единственная, только меня не узнает, да и понятно, сама его еле-еле признала. Был худенький да маленький, а теперь закабанел. Старость-то не красит!
– А вы, часом, не ошиблись? – недоверчиво спросила женщина.
– Вот, – радостно сообщила я, подсовывая ей квитанцию из «Мосгорсправки», – гляньте, адреса-то не знаю, пришлось разыскивать, целых двадцать рублей отдала. Как в Москве все дорого! Поехала на проезд этот, а там бабка сюда отправила…
– Квартиру сдаю, – буркнул Сергей.
Его глаза лихорадочно перебегали с меня на женщину.
– Так что ж мы стоим в дверях, – приветливо улыбнулась хозяйка, – проходите.
Мы направились в кухню.
– Ты, Славик, говорил, что родственники умерли, – удивилась женщина.
– Да у меня, Иришка, и прямь почти никого не осталось, – промямлил Сергей.
– Чтой-то ты несешь, – возмутилась я, – а брательники, а Лизка с Катькой, а снохи – чем мы тебе не родня? Ишь какой, уехал в Москву да загордился! Ясное дело, деревенские уже не нужны! Ты вон сколько годов дома не казался! Меня вот не признал!..
– А вы откуда приехали? – поинтересовалась Ира.
– Деревня Рябиновка Тульской области, – пояснила я.
– Звать-то твою сестру как? – обратилась Ира к Сергею.
Тот опять почувствовал себя не в своей тарелке, но в мои планы не входило пока разоблачение самозванца.
– Анна Николаевна, мы свои ведь, Нюшей зовите, не привыкли мы к отчеству.
– Вы, Анечка, наверное, проголодались, – хлебосольно заметила Ира и наполнила тарелку удивительно вкусным мясом и картошкой.
Я принялась уничтожать угощенье, походя вываливая нехитрые новости. Лизка без мужа родила троих, Катька при супруге, но лучше б осталась одинокой. У нее семеро по лавкам, а хозяин пьет в темную голову. Зато у брательников полный порядок – оба работают фермерами, свиней разводят, и снохи попались работящие…
От обилия негаданных родственников у бедного Сергея Яковлевича небось голова пошла кругом, а я все сыпала и сыпала подробностями, без конца тормоша очумевшего мужика.
– Дом-то материн еще совсем хороший – помнишь, Славк, там сарай был кирпичный?
– Ну! – буркнул Савостин.
– Весь развалился, – радостно сообщила я, – а вот изба стоит, добрая, пятистенок, печка не дымит, и картошки можно хоть десять соток посадить. Вот из-за дома-то я и приехала. Мать померла, а мы, дети, наследники. У братьев и сеструх у всех по своему дому, да и у меня хороший сруб. Материн продать хотим. Но без Славы никак нельзя. Так что надо ему в Рябиновку ехать и с родными потолковать.
Выпалив последнюю фразу, я поняла, что доконала мужика вконец. Сейчас он постарается отправить куда-нибудь Иру и начнет выпроваживать меня по-быстрому. Так и вышло.
– Слушай, Ириш, – пробормотал Савостин, – сходи на угол, будь другом, купи бутылочку, выпьем за встречу.
Ира покорно убежала. Чтобы не дать Сергею расслабиться, я быстренько спросила:
– Слышь, Славик, а она в курсе, что ты сидел?
Савостин заскрипел зубами:
– Нет.
– А ты с ней по-честному жить собираешься или как с теми бабами? Ну, когда брачными аферами промышлял.
Савостин вылетел из-за стола и заорал:
– Слушай, Анька, убирайся назад в свой Зажопинск, никуда я не поеду. Делайте с домом что хотите, меня только не трогайте, столько лет не виделись, и еще век бы не встречаться. Хочешь, денег дам, только уматывай, пока Ира не вернулась, у вас своя жизнь, у меня моя.
Я посмотрела на его слегка порозовевшее лицо и с обидой сообщила:
– Не родственный ты, Славик, а куда же родимое пятно с подбородка дел? Свел, что ли?
Савостин затрясся от злости.
– Ну, говори, сколько тебе дать, чтобы отвязалась?
Отлично, клиент дозрел, и мы одни. Я посмотрела на него и совершенно другим тоном, голосом человека, который полжизни объяснял людям лексику и фразеологию иностранных языков, произнесла:
– Договориться мы, Сергей Яковлевич, безусловно, попробуем, надеюсь, что достигнем консенсуса, но деньги мне не нужны.
Даже если бы с потолка вдруг хлынул внезапно золотой дождь, Савостин не удивился бы больше. Рот мужика уехал в сторону, словно каретка пишущей машинки, глаза почти вывалились из орбит.
– Вы кто? – только и сумел выговорить он.
– Сестричка, Анна Николаевна, из деревеньки Рябиновки, – ухмыльнулась я, – а где, кстати, ваша родина, знаете, Славик?
Савостин молчал.
– Не знаете, – констатировала я, – а родственники-то живы? Не боитесь, что вот так, не ровен час, прибудут в гости с гостинцами? Если уж, господин Савостин, вы решились поменяться судьбой с Расторгуевым, то хотя бы уточнили кое-какие биографические данные для порядка. А то может случиться конфуз!
Но многократно сидевший Савостин уже успел прийти в себя и спокойно осведомился:
– Так что хотите за молчание?
– Всего лишь имя, фамилию и адрес человека, который попросил вас с Котэ Джапаридзе отправить в «Милосердие» девочку полутора лет.
Сергей Яковлевич помолчал секунду и сказал:
– А зачем вам?
– Ну, господин Савостин, это не разговор! Время идет, сейчас явится Ира, то-то она обрадуется, узнав правду. Ведь кругом тридцать восьмая получается! Если вы Расторгуев, значит, брачный аферист, а если Савостин – то вор-рецидивист, к тому же не отмотавший срок до конца!
На лице собеседника нехорошо заходили желваки. Я поспешила заметить:
– Надеюсь, понимаете, что пришла на встречу не одна? Меня ждут внизу.
Сергей тяжело вздохнул:
– Да вот хотел знакомому помочь.
Оказывается, к нему с просьбой обратился Котэ. У того есть довольно хороший приятель, тоже когда-то сидевший, – Алексей Лесников. Правда, попал Леша в тюрьму только один раз, потом взялся за ум и сейчас занимается коммерческой деятельностью – конфетами торгует. У него завязался роман с молодой женщиной, а у той – дочка Оля от другого мужика.