– Давай, – она впихнула меня внутрь темного коридора, – располагайся в комнате, я сейчас.
И, щелкнув выключателем, исчезла за поворотом километрового коридора. Я огляделась. Стою в центре довольно просторного и хорошо обставленного холла. Чешская трехрожковая люстра с неэкономными стоваттными лампочками освещает стеллажи, забитые книгами, и коричневый палас. Справа виднеются две двери. Я толкнула одну и оказалась в большой квадратной комнате с эркером. Все здесь говорило об устойчивом достатке хозяев. Старая, но хорошо сохранившаяся «стенка», новая велюровая мягкая мебель непрактичного цвета топленого молока. В углу огромный телевизор «Филипс», видеомагнитофон и гора кассет. В центре стола вазочка с крекерами.
– Кофе будешь? – раздался за спиной звонкий голос.
Я обернулась. В комнату вошла худенькая девушка лет девятнадцати, с лицом, намазанным кремом. Удивленная столь фамильярным обращением юного существа, я кивнула.
– Тогда двигай, – велела девчонка, и мы пошли по коридору. Квартира казалась необъятной, на каждом шагу открывались все новые и новые помещения. Наконец добрались до кухни. Девица вытащила кофе, да не какой-нибудь, а «Кап Коломбо» по двести рублей за банку и пачку «Парламента».
– Хочешь?
– Спасибо, – вежливо сказала я, – курю только «Голуаз», от остальных кашляю…
Девчонка начала пускать дым, потом с чувством произнесла:
– Спасибо тебе.
– За что? – искренне удивилась я.
– Видишь, как получается, – пояснила девчонка, – пожадничала, думала, не заметят, что на чужой территории встала, а он уж тут как тут, подсученыш сраный! И ведь больно-то как бил, небось синяки будут! Если бы не ты, в кровь изувечил бы. Гнида, вошь сифилисная!
– Вошь не переносит сифилис, только тиф, – поднял во мне голову преподаватель.
– Ай, какая разница, – отмахнулась девка.
– Так это ты, бабушка-монашка, – дошло наконец до меня, – ну даешь, в жизни б не подумала! Старуха так дышала, прямо кровь сворачивалась от жалости!
– Еле-еле сипеть научилась, – захихикала девчонка и вытащила из шкафчика довольно неплохой пятизвездочный коньяк. – Ну, давай, за встречу и знакомство, – сказала «старуха» и щедро плеснула ароматную, коричневую жидкость по рюмкам.
Я отказалась, сославшись на аллергию, и принялась энергично расспрашивать девицу:
– Как же додумалась монашкой-то приодеться?
Девчонка ловко опрокинула еще одну рюмку и рассказала:
– Федька надоумил, хозяин, он и к делу пристроил, у него знаешь какие мастера работают – слепые, безногие, параличные…
– Как же ты в этот бизнес попала?
Девица глотнула еще коньяку и слегка опьянела. Самая хорошая стадия для доверительных разговоров. Выяснилась довольно обычная по нашим временам история.
Зовут «монашку» Галей, и лет ей всего ничего – только что исполнилось двадцать. Семья вполне добропорядочная, папа – кандидат физмат наук, всю жизнь протрудился в НИИ имени Курчатова. Чем он там занимался? Каким-то твердым телом. Любимая мама пахала там же, в одном с мужем отделе. По прежним, советским, временам жили прекрасно. Институт выделил своим сотрудникам отличную квартиру, даже слишком просторную для троих, зарплата позволяла откладывать на машину… Летом ездили в Коктебель или в Сочи и уж, конечно, не экономили на питании. Но главным было другое.
То ли во всем Курчатнике, то ли только в отделе, где работали Галочкины родители, сложилась удивительная обстановка. Люди трудились самозабвенно, не тратя времени на скандалы и склоки. Впрочем, так часто бывает в коллективах, где идет творческая работа. Физики были полны гордости – ведь они помогали крепить мощь и обороноспособность великой страны, своей Родины.
Потом все рухнуло. Институт не закрылся, но зарплату не выплачивали месяцами, рубль стремительно катился вниз, доллар поднимался в обратном направлении. Кое-кто из ученых, плюнув на патриотические чувства, стал крепить мощь и обороноспособность другой страны – Америки. Но только не Галины родители. Они по-прежнему каждый день ходили на работу, занимались в своем отделе какими-то непонятными расчетами и очень гордились своей неподкупностью, честностью и умом.
Моральной закалки, которую Галочка получала в раннем детстве, просто не хватило для новой жизни. Идеалы пали при виде красивой одежды, обуви и косметики. Но все это можно иметь только за наличные. А денег у девушки не наблюдалось, не считать же в самом деле капиталом стипендию в шестьдесят рублей!
Может быть, Галина жизнь сложилась бы по-другому, окажись она в таком вузе, где студенты учатся. Но девушка поступила в автомобильно-дорожный. А студенты МАДИ день-деньской простаивают в подземном переходе под Ленинградским проспектом с бутылками пива в руках. И разговоры крутятся вокруг шмоток и автомобилей.
Галя, одетая в связанные мамой кофточки, естественно, не принадлежала к элитной тусовке, хотя изо всех сил пыталась туда прорваться. Но где взять деньги на кожаные мини-шортики, блестящую куртку и ботиночки-копыта!
К тому же, когда другие девчонки небрежно вытаскивают из роскошных кожаных сумок «Парламент», «Давидофф» или, на худой конец, доброе старое «Мальборо», чувствуешь себя абсолютно нищей, раскуривая «Золотую Яву».
Чего только не перепробовала девчонка, пытаясь вырваться из нищеты. Бегала по ресторанам «Макдоналдс» с тряпкой и шваброй, сидела с сопливыми, противно ноющими детками, выгуливала собак, даже мыла машины, но все не то…
И тут судьба улыбнулась. На одной из студенческих вечеринок, в доме у глупой, но более чем обеспеченной Ляли Поповой, Галка познакомилась с Федей. Вот это принц! Костюм от Версаче, сотовый телефон, золотая печатка, блестящая иномарка и бумажник, битком набитый баксами.
Бурный роман продолжался месяц. За это время Галя приоделась и привыкла ужинать в ресторанах. Но ветреный Федька вскорости нашел другую, сказав Галочке «прощай».
Бывший любовник оказался не злым и решил пристроить брошенную подругу к делу. Тут-то и выяснилась правда. Никаким актером Федор не был и никогда не учился в театральных вузах. Принц оказался натуральным бандитом, курирующим в столице нищенский бизнес. Очаровательный Федя имел рубли с бабушек, инвалидов и параличных детей. Дело было поставлено с размахом. Из бедных, полуголодных Украины, Белоруссии и Молдавии привозили настоящих калек и определяли их в метро. Почему в подземки? Да потому, что улицы и проспекты «курировали» другие. Федина территория – метро, причем только определенные станции и переходы.
Инвалидов селили группами в специально снятых квартирах, кормили плохо, зато от души угощали дешевой водкой.
Бедолаги часто умирали, и на их место заступали следующие. Детям давали снотворное или вкалывали галоперидол – лекарство стоит копейки, а эффект потрясающий. У несчастного ребенка внезапно на глазах у всех начинаются судороги, а секрет в том, чтобы до укола влить в него хоть двадцать граммов любого алкоголя. И, пожалуйста, вот вам эпилептик. Дети долго не выдерживали, в особенности груднички. Впрочем, в них тоже недостатка не было. На любом вокзале можно найти новых.
Особая категория – это старухи. Если «чеченским» и «афганским» «ветеранам», параличным, сиротам с гармошками все-таки подавали, то бабки почему-то не вызывали особой жалости. Может быть, потому, что они злы, агрессивны и не столько просили, сколько требовали. Иногда какая-нибудь наивная старушка, думая подработать к пенсии, устраивались возле эскалатора в своей, так сказать, возрастной группе. Как правило, до вызова смотрящего дело не доходило. Смиренно просящие подаяние бабули забивали непрошеную сами. Крутые братки просто столбенели, глядя, как «убогие», «больные» старухи пинают поверженное тело несостоявшейся товарки подагрическими ногами.
Это самый нижний этаж попрошаек, дно нищенского бизнеса, чуть повыше располагались «постановочные». Те, кто прикидывается служителями культа, например.
– Не поверишь, какие мастера есть, – посмеивалась Галя. – Один, например, представляется крупным экстрасенсом. Подходит к тебе в толпе и так тихонечко говорит: «Извините, девушка, но не мог удержаться, знаете, у вас опухоль зреет». Заморочит голову, потом руками поводит и меньше ста рублей не возьмет. Сама не заметишь, как отдашь.
Еще дама бродит по метро. Зимой – норковая шуба, дорогая обувь, летом – фирменное платье, утонченный макияж. Никакой бедности или вульгарности. Подходит только к мужчинам средних лет и проникновенно говорит, показывая сотовый:
– Извините, бога ради. Украли машину, а мобильный в метро не работает. Дайте, пожалуйста, четыре рубля на автомат, мужу позвонить.
И тоже меньше ста рублей за заход, как правило, не получает. На самой верхушке бизнеса стоят те, кто клянчит в организациях, но про них Галя ничего не знает.
– Это какую фантазию надо иметь, чтобы такое придумать? – вырвалось у меня.
– Да у Федьки целый мозговой центр работает, – объяснила Галя, – мне и грим подобрали, и слова написали… Гляди, как все ловко сделали. Вот ящичек черненький, и печать свисает. У человека сразу доверие возрастает – значит, сама деньги вытащить не может… Опять же текст говорить надо соответственный, про праздники церковные помнить… Стоишь у дверей, народ бежит с работы бегом, у кого дети в садике, у кого жратвы нет… А я им так тихонечко приговариваю: «Подайте на храм. Сегодня большой день поминальный, помолюсь за всех покойных». Народ у нас суеверный, в бога-то верит, а в церковь ходить недосуг, вот и накидают полный ящик, чтобы я за них постаралась… А ты? Уж, извини, конечно, совсем не соображаешь. Встала с кулечком из «Рамстора»! Ха, да одно это название у человека злость вызывает, там все дорого. Опять же, глянь на себя! Молодая, да на тебе пахать и пахать! Эка невидаль – муж умер, да у половины баб никогда мужа и не было. Много подали?
Я покачала головой.
– То-то и оно, – повторила Галя, – так нельзя. Еще удивительно, что сразу тебя не прогнали. Ладно, ты помогла мне, а я тебе. Давай с Федькой свяжу, пусть к себе возьмет, будешь процент платить, и все.