— Вот такое приключение приключилось со мной нынеча. Простите за тавтологию. — Он поднес бутылку шампанского к ее бокалу. Она закрыла его рукой.
— Коньяк, пожалуйста.
Банкир удивленно взглянул на нее.
— Коньяк, я сказала! — Голос Лидии Максимовны, еще десять минут назад нежный и воркующий, стал хриплым, резким.
Морозов открыл коньяк. Чуть плеснул.
— До краев.
В бокал ушла почти треть бутылки. Лидия Максимовна молча и не глядя на Морозова выпила.
— Значит, он заказал тебя? — Она провела пальцем по краю бокала. Стекло издало отвратительный звук. — Да?
Морозов пожал плечами.
— Миленько, миленько... — Лидия Максимовна что-то соображала.
— Да, он так сказал... — Морозову стало плохо. Он ощутил, что надежда на сочувствие рушится. — А что?
Более глупого вопроса придумать было нельзя.
— Что? — Терехова заливисто захохотала. — Что?
Смех неожиданно оборвался.
— Смотрю я на тебя и не пойму, ты умный или прикидываешься?
— А что? — снова машинально произнес Морозов.
Теперь ее глаза стали узкими и злыми.
— То, сынок! То! Но прежде чем я тебе это «то» скажу, выпей. Не скупись, лей щедрой рукой. Тебе сегодня можно.
Морозов наполнил свой бокал.
— Теперь давай выпьем знаешь за что? — Себе Лидия Максимовна налила сама. — Давай выпьем за упокой рабов Божьих Германа и Лидии.
Она залпом выпила. От удивления Морозов отставил бокал.
— Что не пьешь? Там не дадут. — Она раскраснелась. Сквозь слой косметики как-то резко проступила рыхлая кожа, обозначились морщины. — Да, именно так.
Она потянулась за сумочкой. Неловкой рукой тронула ремешок. Сумочка упала на пол. По паласу рассыпалось ее содержимое — косметика, кредитные карточки, какая-то мелочь, пачка сигарет, зажигалка, упаковка презервативов.
Нагнувшись, Терехова подняла только сигареты и, не разгибаясь, прикурила. Затем выпрямилась и откинулась на спинку стула.
— Так вот, милый. Я не знаю, кому и для каких заложников ты отдал лимон, но я знаю другое: если этого лимона не будет завтра к обеду, то... — Она выпустила струю дыма. — То у меня будут не меньшие проблемы.
— Что же делать? — просипел Морозов.
— Бороться и искать...
— Но как? Неужели ничего нельзя...
— Если хочется, то можно. То, что ты подставил меня ненамеренно, я понять могу. Чисто логически. Ну, не знал ты... Хотя те проценты, которые тебе полагались, могли бы побудить твои дряблые мозги соотнести причины и следствие... Или ты полагал, что это за твои красивые глазки, за твой красивый х... тебе тысячи баксов отвалят? Нет, мальчик. Ты начал серьезную игру... Да Бог со мной. Зачем ты Альфреда подставил?
За последний час Морозов задавал себе этот вопрос десятки раз.
— Дурак, — он опустил голову.
— А дураки не должны размножаться. Или ты не знал? — Лидия Максимовна пристально посмотрела на него. — Вижу по глазам твоим глупым, что знал. И тем не менее?
— Я к тебе хотел...
Терехова удивленно посмотрела на него. Такого она не ожидала.
— И ты?..
Морозов кивнул.
— А тебе сколько лет?
Теперь настал черед удивляться ему.
— Просто я анекдот вспомнила. Идет молодец по лесу, а навстречу ему Баба-Яга. «Попался, — говорит, — сейчас я тебя съем». — «Не ешь меня, бабушка, все, что хочешь, сделаю». — «Ну, тогда трахни меня. Если понравится, выполню твои три желания». Задумал молодец желания: дачу, машину и жену красавицу. Закрыл глаза и исполнил все в лучшем виде. «Понравилось, бабушка?» — «Очень понравилось, добрый молодец», — да и пошла восвояси. «А машина?» — кричит он. «Э-э, дурачок. Такой большой, а в сказки веришь».
— К чему ты это?
— А к тому, мой дорогой, что делу время — потехе час. А потеха, даже самая приятная, — всего лишь потеха.
Она снова закурила.
— Но за слова твои сладкие ценю. Никогда не знала, что простой пистон станет оружием массового уничтожения. Дай, я тебя поцелую, Хуанито ты мой.
— Что же делать?
Терехова опять налила себе коньяка.
— Не много? — Морозов не верил своим глазам. Бутылка была уже пуста, но Лидия почти не пьянела.
— Нормально. Прикинем. Итак, шанс, что деньги вернутся, все-таки есть, а потому не будем драматизировать. — Она снова становилась той самой Тереховой, которую и любили, и боялись. Челюсти капкана уже открылись. — Так, со мной ясно. Теперь с тобой. Арнольд хоть и шишка, но в этом лесу не он один... Кто на тебя наезжал в первый раз?
— В смысле?
— Не в автомобильном, а прямом. Кто в первый раз наезжал на банк?
— Я не знаю его, но у него морда такая... — Морозов развел руки. — Синяя какая-то.
— Господи, никак Монитор?
Морозов пожал плечами. «Ну и кликуха!»
— Тогда это в корне меняет дело. Дай-ка свой телефон...
Через двадцать минут в кабинет вошел парень с необъятной, удивительно фиолетовой рожей. Лидия Максимовна тепло обняла его.
Она снова была роковой женщиной.
30
Калиниченко открыл бардачок и вынул трубку радиотелефона.
— Будьте добры, два двадцать два.
— Соединяю.
Через несколько секунд отозвался водитель Гусакова.
— Где шеф?
— Позвать?
— Давай.
— Слушаю, Гусаков.
— Николай Степанович, я выехал.
— Да уже знаю. — Гусаков усмехнулся. Радиоперехват сработал оперативно.
— Иду без сопровождения...
— Как без сопровождения? — Гусаков поперхнулся. Это было дико и нелепо. — Как без сопровождения?
— Своих отправил с Арнольдом, а гаишники отъехали заправиться.
— С ума сошел? Высылаю прикрытие.
Такой легкомысленности от Калиниченко Гусаков не ожидал. В целом обстановка была нормальной, но именно в нормальной обстановке происходят самые ненормальные вещи.
Извинившись перед Олегом, Гусаков поискал глазами Тихомирова.
— Значит, такое дело... Возьми ребят с оружием и мухой навстречу Калиниченко. Он деньги без сопровождения везет...
Глаза Тихомирова блеснули, как перископ подводной лодки.
— Объяснять некогда. Задача ясна?
«Чего шеф всполошился? — Калиниченко вогнал трубку в нишу. Он понимал свой просчет и сам корил себя, но, как нормальный человек, пытался оправдать сделанную глупость. «Трасса спокойная. Вон и мигалка сверкает. Да и вообще — победителей не судят».
Проблесковые огни приближались. Фиолетовые лучи скользили по пластику салона. Калиниченко нагнулся поближе к боковому зеркалу. Их догоняла, судя по очертаниям, «Волга». Прежняя машина сопровождения ГАИ была «Жигули».
«Волга» поравнялась с ним, и сидевший за рулем человек махнул жезлом, приказывая остановиться. Он почему-то был без формы.
— Что за черт! — Калиниченко снял автомат с предохранителя. — Не останавливайся, — приказал он водителю. Тот нажал на акселератор.
Машина заревела, стрелка спидометра резко пошла вправо. Но «Волга» уже вышла на параллельный курс и ни на метр не отставала. Чуть выйдя вперед, она мигнула поворотником и стала прижимать их к обочине.
— Гони! — крикнул Калиниченко. Однако правые колеса уже шуршали по щебенке. Чуть дальше чернел кювет, ощетинившийся высокой травой.
— Осторожно, справа... — Но колеса уже скользнули вниз.
Что-то загремело, посыпалось. Пытаясь удержаться, Калиниченко схватился за ручку двери. Машина сделала оборот и, кувыркнувшись через крышу, впечаталась колесами в землю.
Очнувшись в кювете в нескольких метрах от машины — в салоне почему-то горел свет, — Калиниченко сквозь радужные круги перед глазами увидел человека, взбиравшегося по склону с мешком в руке. Это был тот самый холщовый мешок...
Калиниченко рванул автомат. Забитый трассерами рожок («Доверь салаге вооружение! Сколько раз говорил, что трассеры надо класть через четыре патрона!») выдал фейерверк. Пули летели четкой, невероятно красивой на темном небе пунктирной линией. Калиниченко не слышал очереди, но прекрасно видел, как несколько огненных точек впились в силуэт. От удара тот пролетел вверх по склону и упал ничком на обочину. Черные ботинки выделялись на фоне более светлого неба.
Не отпуская автомат, Калиниченко хотел подняться, однако нога подвернулась, и резкая боль заставила его опуститься на землю. Он почти не чувствовал голень. Нога была вывернута нелепо и неестественно. Калиниченко дотронулся до штанины. Чуть пониже колена торчало что-то твердое и острое. «Кость!» — подумал он, и боль снова бросила его на землю. В ботинке было мокро и горячо. Переждав нестерпимую боль, он осторожно лег и, подтягивая себя на руках, ломая сухую и жесткую, словно кустарник, траву попытался ползти к склону. Радужный, невероятно яркий калейдоскоп ударил в глаза, и Калиниченко глухо застонал. Он почувствовал, как липкий холодный пот моментально пропитал белье.
Голова кружилась, мешая сосредоточиться.
Он взглянул вверх. В небе полыхал отблеск фиолетового милицейского фонаря. Ботинки темнели на прежнем месте.
«Где деньги?» — только сейчас до Калиниченко дошел весь трагизм положения.
Превозмогая страдания, он потянул себя вперед. Через несколько секунд уже вся одежда была мокрой. Высокая трава скрывала воду на дне кювета. Под руку попалось что-то гладкое, скользкое. «Пластиковая бутылка»,— определил он. Калиниченко отбросил ее и снова подтянулся на руках. Он уже преодолел придорожное болотце, вымазавшись в жиже. Теперь ботинки были прямо над его головой.
Поверх них прошли яркие лучи галогенных фар. Скрипнули тормоза. «Кто там еще?» На помощь Калиниченко не рассчитывал. Он нажал на спуск, четко отмерив дозу. Три яркие точки ушли в небо.
— Не стреляй, свои. — Это был голос Тихомирова. Он первым спрыгнул вниз, скатился по склону и, ухватившись за ствол, вырвал автомат из рук Калиниченко. В таком состоянии тот был способен на самый дикий поступок.
— Ты как?
— Там деньги... — Калиниченко била дрожь.
— Черт с ними... Где водитель?
В свете потолочного плафона были видны спина, неестественно белая шея, алая полоса крови, тянувшаяся из уха. Он был жив.