— Отказался.
— То есть?
— Хотели налить... — Медведь прикусил язык. — Конечно же, спасибо сказали.
— Значит, так. — Шеф снял очки. — Сейчас срочно летите в адрес к этому, как его...
— Никольскому...
— Никольскому. Опросите соседей, родственников. Не стесняйтесь, в данной ситуации кашу маслом не испортишь. Будем надеяться, что личность установлена безошибочно. Важны могут быть даже самые мелкие подробности, детали, сведения. Думаю, вас инструктировать не надо. — Медведь кивнул. — Связи, связи — главное. — Медведь снова мотнул головой. — И по результатам срочно шифровку в Тулу. По готовности покажете мне.
— Яволь!
Дважды повторять не требовалось. Шеф практически слово в слово повторил то, что Медведь мысленно уже определил для себя. Он просвистел по коридору, как торнадо.
— Зеленый, по машинам! — Медведь уже нахлобучил кепку. — Едем в гости к родственникам Никольского.
— Может, сам? Без меня? — Дважды попадать в одну воронку не хотелось.
— Не боись! Я с тобой. Давай, давай... — Медведь был уже на полном взводе. В таком состоянии давать ему руль было нельзя. Зеленый выгнал машину из гаража сам. Но и без руля от Медведя был сплошной дискомфорт. Он буквально дымился от нетерпения: окна потели, как в грозу.
Никольский жил у черта на куличках. Этот район приятели разыскали по карте, но даже она была лишь приблизительным ориентиром. Дома нумеровал явно пьяный. После двадцать пятого был сразу сорок первый. Указанный в справке ЦАБ дом тридцать семь почему-то следовал после тринадцатого. Подивившись этому обстоятельству, опера вошли в подъезд трехэтажного строения с признаками полной инвалидности: одна стена подпиралась массивной двутавровой балкой. «Хорошо, что не развалился до нашего приезда», — усмехнулся Зеленый. На втором этаже, чиркнув спичкой, они обнаружили нужную квартиру со множеством звонков на косяке.
Дверь открыла женщина в халате. О таком писал еще Петр Вяземский.
Жизнь наша в старости — изношенный халат:
И совестно носить его, и жаль оставить...
— Господин Никольский здесь живет? — Медведь полез за удостоверением.
— Господин Никольский здесь жил. — Голос женщины был знаком по телефонному разговору. — Сейчас не живет. Но если вы такие же господа, как и господин Никольский, то я вам скажу...
— Мы не господа, мы товарищи! — Медведь махнул красными корочками.
— Ну тогда проходите... товарищи. Что вы стоите, как памятник Ришелье?
В квартире оглушительно пахло жареной рыбой. И от этого запаха, и от интерьера на Медведя накатил приступ щемящей ностальгии. Он погрузился в райский уголок своего детства — коммуналку пятидесятых. По стенам лохматились жгуты открытой проводки на фарфоровых изоляторах, крутилось несколько счетчиков электроэнергии, в тусклом свете двадцатисвечовой лампочки серебрилась подвешенная на гвозде детская жестяная ванночка. Велосипед без педалей... Связка лыж с финской войны...
По такой квартире Медведь мог пройти с закрытыми глазами, не задев ни одного предмета и не споткнувшись о сундуки в углах.
Для Зеленого, жителя цивилизованной берлоги периода хрущевской оттепели, квартира была диковиной.
— Ну, так что товарищам от меня надо? — В комнате женщина приосанилась, скрестила руки на груди. Повеяло соцреализмом, не хватало только скалки.
— А почему вы решили, что именно от вас?
— Потому что я, можно сказать, жена, как вы выразились, господина Никольского. Или я не я буду.
— Тогда давайте знакомиться. Как вас зовут? — Сам Медведь представляться не спешил.
— Надежда Яковлевна. Фамилия, к сожалению, Никольская. Но мы с ним даже не однофамильцы...
— Очень приятно. Хотелось бы задать вам несколько вопросов.
Женщина кивнула — мол, валяйте.
— Где мы могли бы сейчас разыскать вашего мужа?
— Я думала, что как раз это вы мне и расскажете. Если милиция не знает, где господин Никольский, то о каком порядке в государстве можно говорить... — В речи женщины слышался неистребимый акцент. Ко всем своим достоинствам она была еще и «с Одессы».
— При чем здесь милиция и государство?
— Потому что уж кто-кто, а милиция должна знать, где болтается этот поц. — Надежда Яковлевна начала заводиться.
«Видно, здорово он ее достал».
— Он уже месяц здесь не появляется и, надеюсь, не появится. Еще вопросы есть? Я буду не я, если этот господин Никольский еще хоть раз переступит порог дома порядочной женщины.
— Извините, я повторю свой вопрос. Не знаете ли вы, у кого можно найти вашего супруга? Кто его друзья, товарищи...
— Собутыльники.
— Пусть даже так...
Весь шлак, который накопился в душе этой дамы, она вывалила на головы двух оперов. Медведь только успевал отсекать залпы ненужной информации, сортируя полезную и важную. Подобные информационные фонтаны с одесского Привоза он относил к категории экологически опасных. Они несли заряд радиоактивной злобы на мужа, его друзей, власть в лице начальника ЖЭКа, на экономику и политику, а в итоге — на все человечество. Характеристики были по-одесски убийственными: впору предупреждать об ответственности за заведомо ложный донос.
Наконец поток иссяк. Поникла и сама Надежда Яковлевна.
— Еще что? — спросила она усталым голосом.
— У вас его фотографии нет? — Медведь решил грести широким неводом.
— Не знаю, сохранилась ли... — Надежда Яковлевна полезла в тумбочку. Домашний архив — кипа фотографий со смятыми углами — хранился в огромном целлофановом пакете. На снимках были младенцы-голыши — память о детстве, старики и старухи, люди в мундирах, какие-то свадьбы, похороны....
Многие фотографии были порезаны. На них явно не хватало некоторых персонажей.
— Вот потому и говорю, что, может, не сохранились...
«Никольского в порыве злобы отрезала».
Однако среди развала лиц, пейзажей и жанровых сцен Никольский все-таки нашелся. В солидном двубортном костюме он сидел за столом в компании импозантных мужчин. Снимок был цветной, следовательно, свежий.
— Вот он, красавец! — Надежда Яковлевна снова стала закипать. — А это тот самый Ухарь, будь он трижды неладен...
— Можно мы возьмем? — Медведь уже пристраивал фотографию в свой бумажник.
— Что с вами поделать? Берите.
Провожая, она все-таки поинтересовалась.
— А что он натворил?
— Да так... — уклонился Медведь. — Есть кое-что.
— Поймаете — дайте на всю катушку...
По дороге Медведь с Зеленым еще раз просеяли информацию и вычленили главное. Все должно быть изложено коротко, но ясно. От работы на компьютере Медведь уклонился, предоставив подготовку справки коллеге. Однако желание принять участие в процессе перевесило технические проблемы. Медведь стоял за спиной Зеленого и страшно ругался, когда тот делал ошибки.
— Ну что ты печатаешь? Что печатаешь!
К исходу получаса Зеленый осатанел.
— Уйди, старик, пока... Я сейчас что-нибудь страшное сделаю. Не бери грех на душу. — Тон был угрожающий. — Уйди, а то я никогда не закончу.
Медведь оскорблено набычился.
Через несколько минут все было готово.
«По полученным в процессе опроса Никольской Н.Я. данным ее супруг, Никольский С.Н., ушел из дома около месяца назад и с тех пор в квартире не появлялся.
Как предполагает источник, он выехал из Москвы к родственникам в Тульской области (адрес не известен). С того времени он не писал и не звонил. Причиной отъезда стала размолвка между супругами, возникшая на бытовой почве. Как отметила Никольская, ее муж последнее время нигде не работал, что явилось причиной материального неблагополучия.
Периодические стычки в конце концов переросли в серьезный скандал. Как заявлял он, его не интересуют грошовые заработки, на которые она его толкает, он способен добывать большие деньги, о которых она (его супруга) не может даже и мечтать.
Насколько известно Никольской, ее муж вел переговоры с рядом крупных фирм, которые закончились ничем. Причина — уголовное прошлое. Тем не менее он продолжать утверждать, что все равно разбогатеет, за один раз добыв «может миллион, может больше» (речь идет об иностранной валюте).
К нему периодически приезжали мужчины, которых Никольская не знает. Все разговоры они вели без ее присутствия, предварительно выставив ее за дверь.
Однако Никольская отметила, что среди приходящих были мужчины с именами Евгений (возможно, Левченко), Андрей, а также «Ухарь» (возможно, кличка).
Ухарь неоднократно бывал у них дома, что дало Никольской основание подозревать, что ее муж знаком с ним давно. Сам Никольский как-то упомянул, что был с ним в одном лагере. Ничего более существенного Никольская не сообщила.
В процессе беседы от нее была получена фотография. Справа от Никольского источник опознала Ухаря.
На основании вышеизложенного полагаем целесообразным принять меры по установлению Ухаря...»
— Чего-то в супе не хватает... — Медведь покрутил носом. — Вроде все так, и тем не менее что-то... — Он еще раз прочитал документ и, не разгадав тайну, понес его к шефу.
— Да-а, — протянул тот. — Ты знаешь, чем от твоей справки тянет?
— ?
— Коммунальной кухней, а не оперативным документом. — Шеф был прав. От текста за версту несло жареной рыбой. — Сразу видно, что со стервой беседовал
— Как вы догадались?
— Видишь ли... Лексика, она как вирус. С кем поведешься, на том языке и заговоришь. Будет твой собеседник говорить через слово «так сказать», и через пять минут выражение-паразит войдет в твой лексикон. Так и тут...
Медведь развел руками.
— Значит, срочно проверить это и это... — Шеф подчеркнул две строчки жирной чертой.
34
По мере «приближения денег» автобус стал проявлять признаки беспокойства. Он трижды выходил на связь, и каждый раз тон становился все более агрессивным. Партнер террористов на том конце был явно растерян. Гусаков читал каракули оператора, который спешно расшифровывал разговоры.