Больше всего не желал Александр Борисович, чтобы рейс по какой-нибудь причине отложили. Из-за погоды. Совсем низкая облачность, противное сеево — не то дождь со снегом, не то, наоборот, снег с дождем. Да к тому же — только тут, в аэропорту, сообразил — ведь, мать честная! — сегодня ж пятница! И мало того — тринадцатое число! Нарочно не придумаешь. Но, вспомнив Ирку и скрестив, по ее обычаю, указательный со средним пальцы, он сплюнул через левое плечо и смело направился к стойке регистрации.
Заполнение декларации заняло несколько минут. Вещей при себе нет. Золота — тоже, ни на пальцах, ни на шее. Часы — обычные. Валюта? А какая у командированного особая валюта? Ту, что выдали в конторе, Саша как-то забыл поменять на марки или доллары. Поэтому выручил, как всегда, Грязнов. Он велел Денису посчитать и поменять дяде Саше… хм, Александру Борисовичу, по сегодняшнему курсу, ну… на пятьсот долларов. Два миллиона, когда-то мифическая сумма, была немедленно выложена на стол. Господи, кто бы мог подумать, что он станет настоящим миллионером! А вот ведь нате вам, и еще осталось. Это уж, когда вернется, понадобятся, жить-то надо… Хоть и миллионеру.
Сразу после пограничного контроля (а как звучит: секьюрити!) он перешел в руки Европы. Желаете откушать? Нате вам шведский стол. Выпить? Ноу проблем! Но Саша не был новичком: чай, даже в Америку однажды летал! Его эти глупости не интересовали, ибо обслуживание у «Люфтганзы» было на высшем уровне. А коли так, следовало сохранить в желудке место для хорошей пищи, а не случайного силоса.
Саша быстро понял, что не прогадал. Потому что, едва взлетели, очень милые, совсем не похожие на немок, стюардессы проворно засновали по просторному салону «боинга», готовя пассажиров к первому завтраку. Руководил этой милой длинноногой командой не то пилот-недоучка, не то старший стюард. Вид у него был, во всяком случае, почти неприступный, а золотых шевронов по всем возможным местам — в избытке. А еще он напоминал полномочного посла какой-нибудь самой маленькой островной империи, где все блестящие причиндалы высокородства передаются по наследству. Видел однажды Турецкий такого посла — он переливался в буквальном смысле всеми цветами радуги.
Но юмор ситуации заключался в данный момент в том, что «посол», как тут же про себя стал именовать этого мужика Саша, почему-то выбрал мишенью своей любезности именно Турецкого. Не его соседа справа — полного, тяжело сопящего господина в странном парчовом жилете, и не соседку слева через проход, за которой Саша и сам бы с большим наслаждением приударил, так мило и ненавязчиво меняла она элегантные позы, ловко вскидывая ногу на ногу и демонстрируя в глубоком разрезе короткой юбочки нечто интимно-розоватое. Не прошло и десятка минут, как «посол» склонил в вежливом поклоне белесо-золотистое темечко и произнес по-русски:
— Будем пить аперитив?
— Будем, — охотно согласился Турецкий, принимая бокал слабенького алкоголя, пахнущего анисом.
Через несколько минут — новый поклон:
— Сейчас завтрак. Будем водка, шнапс, пиво?
— Пиво, — сказал Саша, вспомнив совет Генерального прокурора Российской Федерации.
— Нет, — заметил услужливый «посол» — надо «Столичная». Пиво — потом.
Вместе с благожелательной улыбкой Саша получил граммов, наверное, тридцать водяры в большом стакане. А еще через несколько минут вместе с вопросом-утверждением: «Можно повторять?» — еще такую же порцию.
«Для тринадцатого числа совсем неплохо, — подумал Турецкий. — У нас бы только первую и единственную дали бесплатно. А дальше — гони монету. Хорошо в Европах, черт побери!»
После вкусного завтрака Саша слегка откинул спинку сиденья, думая немного вздремнуть, но перед ним снова выросла фигура «посла»:
— Наверно, надо немного выпить? — Вопрос был, конечно, по существу.
— А! — таким вот образом высказал Саша все свое отношение к прошлому. — Давайте! И выпить, и закусить.
«Посол» слегка дернулся, чтобы идти выполнять заказ, поскольку порцию водки он уже держал на подносе, но тут же склонил вопросительно голову.
— Прошу извинять. Вас ист дас «закусъить»?
Оказывается, он не знал значения такого всемирно известного слова! А когда, поставив перед Сашей водку, он отправился за сандвичем (примерно таким образом объяснил ему Турецкий, что такое легкая закуска), Саша остановил пробегавшую мимо стюардессу и спросил по-английски, кто этот симпатичный молодой человек и почему он так старательно хочет напоить пассажира, девушка смеясь ответила, что Вальтер — у них старший стюард и в настоящее время стремительно изучает русский язык Начиная, естественно, с самого необходимого в России. Турецкий смеялся как ребенок, а позже объяснил Вальтеру, обратившись к нему: «герр Вальтер», чем, вероятно, поразил его до глубины души, что вообще-то всем иным напиткам лично он предпочел бы хорошее баварское пиво. И стюард все оставшееся время полета старался доказать русскому пассажиру, что в Баварии варят действительно самое вкусное пиво.
Как-то за пивом постепенно отошли в сторону окружавшие Турецкого со всех сторон заботы. Он как бы запретил себе вспоминать, зачем, с какой целью летит сейчас в Германию. Будто, перенеся кипу дел из своего сейфа в меркуловский, он напрочь отрешился и от необходимости думать о них. Однако несколько мелких гвоздей все-таки не давали возможность почувствовать себя до конца свободным. Не удалось переговорить с Толей Равичем. Секретарша в офисе сообщила, что патрон находится в городе и дома будет только ночью. Но она обязательно сумеет передать ему просьбу Турецкого встретить его в аэропорту Франкфурта. Еще она сказала, что если он сам не успеет, то обязательно найдет возможность прислать кого-то из своих сотрудников, надо, чтобы господин Турецкий внимательно прослушал объявление по радио.
В принципе-то, конечно, не беда, если и не встретят, уж как-нибудь по-английски Саша сумеет объясниться со справочным бюро. Да и офис городской криминальной полиции — тоже, вероятно, не Бог весть какая тайна. А там есть герр Ханс Юнге — дэус экс махина, как сказал бы латинянин — то бишь Бог из машины, типично театральный термин, перешедший в нашу грешную действительность: десяток лет назад — секретарь райкома партии, а сегодня — рояль в кустах… Тут особых сложностей Саша не видел.
Печалил разговор с Ириной. Естественно, она не ревела, не обвиняла в нежелании побыть с семьей, понимала, что ему просто необходимо отдохнуть, иначе он свалится, а семья в прямом смысле подохнет с голоду. Но за всеми этими фразами стояла горчайшая правда. И выражала она лишь одно: очень, чрезвычайно плохи твои дела, Александр Борисович. Нельзя так дальше жить, ибо это уже и не жизнь вовсе, а одно сплошное мучение. И обещание примчаться к ним в самые ближайшие дни было понято Ириной как еще одно очередное обещание, которое способно быть нарушенным любым словом или указанием вышестоящего начальника. И никто ни в чем не будет виноват, потому что такова эта сучья жизнь и сволочная профессия.
Турецкий долго не мог отделаться от ощущения какой-то общей безнадеги после сумбурного разговора с женой. А тут еще этот младшенький бензинчику подлил! Поздно уж было, когда Олег позвонил Грязнову и попросил передать трубку Саше. Сказал, что вопрос с Иркой он уже практически решил и осталось ожидать лишь Сашиного звонка из Германии. Спросил, встретят ли, не нужна ли еще какая-нибудь помощь от него. Турецкий бурчал в ответ нечто благодарственное и нейтральное, а сам думал, что надо действительно бросить все к черту, уйти в белодомовские служащие, перекладывать со стола на стол никому не нужные бумаги и при этом пользоваться всеми благами, которые прежде были доступны Совету Министров, Верховному Совету и прочим верхним организациям, вместе взятым. А если разрешат при этом еще и советы давать, так извините, ради этакой жизни можно поступиться очень многими принципами. Если вообще не всеми.
Стюардесса объявила о скорой посадке в аэропорту города Франкфурта-на-Майне, а Саша получил от любезного герра Вальтера последнюю порцию водки.
А дальше все было как в лучших аэропортах мира. Самолет приземлился, к нему присосалась труба-коридор, и пассажиры, не надевая пальто, беззаботно протопали в огромный, сверкающий зал. Плащ, кейс да зонтик — вот все Сашино добро, и с ним он спокойно и неторопливо прошествовал к паспортному контролю. Вообще-то говоря, на отдых так не ездят. Но Турецкий был готов ответить любому интересующемуся, что той пары рубашек, носков, трусов и прочей мелочи, что уместилась в кейсе, ему вполне достаточно для первого дня пребывания. А в дальнейшем — к услугам любой магазин. Разве не по-европейски? А чем же мы хуже других?..
Пройдя все кордоны, он вышел наконец в зал, где толпились встречающие, и огляделся: никто к нему не кинулся. Что ж, будем внимательно слушать, сказал он сам себе, и снова рассеянным взглядом окинул лица встречавших. В этот момент кто-то вежливо тронул его за локоть. Саша обернулся. Рядом стоял рослый молодой человек с явно славянским лицом — русоволосый, нос вздернутой кнопкой, голубые наивные глаза.
— Извините, — сказал парень с легким, напоминающим прибалтийский, акцентом, — это вы, — господин Турецкий?
— Я, — кивнул Александр Борисович. — А с кем имею честь?
— Очень приятно, — ушел от прямого ответа встречающий. — Мы вас ждем. Очень приятно, прошу, там машина. — Он тут же предупредительно, но настойчиво, как — помнил Саша — делает это обслуга за границей, почти выхватил у Турецкого кейс и зонтик, оставив только плащ, взял Александра Борисовича под локоть и увлек сквозь толпу к выходу. Шагал он широко и свободно, помахивая кейсом и не забывая при этом освобождать проход гостю. Турецкого так заняла эта необычная встреча-пантомима, что он как-то и не глядел по сторонам и опомнился лишь тогда, когда оказался на улице, а к самой бровке тротуара, где он остановился, подкатил шикарный серый автомобиль.
Из машины вышли двое и пошли навстречу.