Он, как и адмирал Крышковец, тоже хотел побеседовать с Полиной Николаевной.
31. В морском походе
Корабль плыл среди звезд.
Дизель противолодочного корабля работал на малом ходу.
Сотрудники лаборатории «17-17» возились на корме у приборов, а Бебут с доктором Тукеевым сидели на носовой палубе.
Вокруг мягко дышала черноморская ночь.
На полубаке прожектор посылал в темноту дымящийся ствол матового света, а с правого борта бежала к низкой Луне чешуйчатая дорожка.
В эту ночь они находились в боевом походе.
Лаборатория проводила плановые испытания аппаратуры, обеспечивающей установку радиопомех вокруг РЛС, предназначенных для недопущения пеленгации местонахождения станции противником.
Работа была рутинной. В принципе, во время этой записи вполне можно было обойтись, как без научного руководителя лаборатории, так и, тем более, без прикрепленного к ней контрразведчика. Но, согласно инструкции, во время испытания системы они оба должны были находиться у записывающей аппаратуры и лично контролировать сохранение режима секретности.
Впрочем, при хорошей погоде, их совсем не нужно было заставлять провести ночь на судне, идущем вдоль Крымских берегов. Ермолай с Тукеевым выходили в ночное море с удовольствием.
Они отужинали в компании командира противолодочного корабля кавторанга Юры Чеглакова.
Его корабль, как правило, выделялся штабом флота для помощи лаборатории «17-17» в проведении научно-исследовательских работ на море. Юрию Петровичу это не нравилось. Присутствие на борту, как он говорил, «гражданской банды», нарушало привычный судовой порядок и оставляло после себя прикрученные в неположенных местах швеллера и крепления. Но, когда он попытался оспорить в штабе приказ о размещении на борту испытательной группы и оборудования, то получил такой нагоняй, что больше об этом даже не заикался. Внутренне он продолжал оставаться крайне недовольным, но по отношению к Тукееву старался показывать себя гостеприимным хозяином.
Вот и в этот выход в море, судовой кок, по его распоряжению, смастерил на ужин острую ушицу из черноморской скумбрии с помидорами и красным перцем. Под нее доктор с Бебутом приняли по рюмке холодной водки. Отягощенный командирской ответственностью и внутренним недовольством, Юра пить не стал, и сразу после ужина отправился в ходовую рубку. А Ермолай с Тиром Сулейменовичем устроились под открытым небом на полубаке.
Они раскинули складные брезентовые стульчики под броней носовой артиллерийской башни и предались ничегонеделанию, замаскированному под исполнение служебного долга.
Друзья рассматривали низкие звезды и со вкусом беседовали. Звезды с немым кошачьим любопытством рассматривали людей и внимательно слушали.
– Тир Сулейменович, мы закончили. – выглянул из-за орудийной башни лаборант Жора. – Аппаратуру отключаем?
– Если закончили, отключайте… Переходник снимайте отдельно от трансформатора! Не как в прошлый раз! – отозвался Тукеев.
– Тир Сулейменович, да, если их по отдельности снимать, это – полчаса лишней работы! – начал возражать лаборант. – Мы и так аккуратно снимем!
– Ты меня что, не понял? – окаменел лицом доктор. – Делайте, как сказал!
– Понял. Снимем отдельно. – дрогнувшим голосом заверил Жора и исчез за углом боевой башни.
Когда хотел, доктор мог быть непререкаемо властным. Один раз Бебут присутствовал на планерке в его лаборатории. На ней за какое-то небрежно выполненное задание научный руководитель так отчитал нескольких своих подчиненных, в том числе, лаборанта Жору, что Бебут ни за какие премиальные не захотел бы оказаться на их месте. При этом, доктор совсем не повышал голоса, да и вообще, говорил мало, но его большие колючие глаза протыкали человека насквозь, как боевые казачьи пики.
Да, что там, подчиненные! Однажды Тир Сулейменович схватился с совсем не подчиненным ему Юрием Петровичем Чеглаковым. Тот пять лет был командиром корабля и славился волевым характером. Когда Чеглаков попытался не разрешить установку на корме швеллера для крепления записывающего оборудования, африканские глаза доктора загорелись такой яростью, что бравый кавторанг на мгновение даже вытянулся по стойке смирно, будто стоял перед командующим флотом.
– Наслали этих шпаков на мою голову! До пенсии спокойно дослужить не дадут! – ругнулся он, однако больше не только не препятствовал прикручиванию к стойке ограждения злосчастного швеллера, но вообще в установку аппаратуры на подвластном ему судне не вмешивался.
Стук двигателя изменился. Сталь под подошвами слегка завибрировала. Выполнив задание, противолодочный корабль напра-вился к берегу.
– Так вот, – возвращаясь к прерванному Жорой разговору, продолжил Тукеев, – то, что у нашей планеты имеется сознание, мне представляется бесспорным. Вопрос в другом… – доктор замолчал и погладил своей большой ладонью гладкий бок бронерубки.
– В чем?
– В том, могут ли два эти сознания – человека и Планеты – установить между собой связь? Если это в принципе возможно, то перед нами открываются просто фантастические перспективы…
– Например? – спросил внимательно слушающий Бебут.
– Например, передавая сознанию Планеты наши желания, только выраженные не в словах, а в живых картинках, можно заставить планету принять их за свои.
– Ну и что это даст? – заинтересовался Бебут.
– Планета начнет их осуществлять, думая что воплощает в жизнь свои собственные мысли.
– Что, например, она может осуществить из наших скудных мыслей? – спросил Бебут.
– Очень многое! – откинулся на брезентовую спинку стула доктор. – Например, направляя сознанию планеты нарисованную в нашей голове картину, где в какой-нибудь объект ударяет молния, можно добиться, что Планета сделает это в реальности. А таким объектом может стать, скажем, радиолокационная станция противника, склад боеприпасов, штабной автомобиль…Да, что угодно!
– Неужели такое возможно? – поразился Ермолай.
– А почему нет? – доктор поерзал и уселся удобнее. – Только для этого нужен специальный переходник от одного сознания к другому. Прибор, который бы усиливал электромагнитные колебания человеческого мозга так, чтобы их могло услышать сознание планеты.
Мозговой усилитель.
– Мозговой усилитель? – переспросил Бебут.
– Я бы сказал, своеобразный трансформатор, который, как вам, конечно, известно, уважаемый Ермолай Николаевич, преобразует ток определенного напряжения в ток с напряжением иногда в миллионы раз больше, но той же самой частоты.
– А вы думаете, возможно создать такой прибор? – спросил Ермолай.
– Да. – кивнул доктор. – Считаю, что такой усилитель создать возможно.
Бебут повернулся к Тукееву и с нарочитой иронией спросил:
– Почему вы так в этом уверены, доктор? Вам сообщило об этом сознание Планеты?
Но доктор на иронию не обратил внимания.
– Сознание Планеты мне, к сожалению, ничего не сообщило. – доброжелательно ответил он. – А уверен я потому, что такой прибор уже создан.
– Создан? – удивленно проговорил Бебут.
– Да.
– Где же он находится? Кто же его создал? – спросил Бебут.
Тир Сулейменович помолчал, посмотрел на дрожащие во тьме огни Севастополя и спокойно произнес:
– Прибор находится у меня в лаборатории. А создал его я.
Этот разговор состоялся за месяц до Катастрофы.
32. Бебут предупреждает
Бебут хотел предупредить Теплинскую.
То, что быстрые внедорожники устремились к дому Теплинской, его не беспокоило.
Главный сыровар области, в самом деле, жила по адресу, который был в базе данных городской регистрационной палаты. Улица Высокая, дом №3, на углу Центральной площади. Она жила там с детства и никуда не собиралась переезжать. Это был тот же дом, где обитал и профессор Ненароков, только другое его крыло. Адрес, выданный компьютером, был верным.
Но, в отличие от бригады Крышковца, Бебут знал, где в этот час должна находиться Полина Николаевна. Ее нужно было искать совсем не по указанному компьютером адресу.
И майор двинулся вниз по холму вслед за директором маслосырзавода.
Не прошло и десяти минут, как Бебут был у знакомого дома.
На Кормиловск постепенно опускались легкие летние сумерки. Оба окна, под которыми в этот день Бебуту уже приходилось стоять и даже лежать в смородиновых кустах, были освещены.
Ермолай перемахнул через невысокий заборчик полисадника и заглянул в окно. Его закрывали пестрые занавески. В узкую щель между ними майор увидел: Полина была там.
Кроме нее в комнате находился Костя-Кот.
На этот раз майор не стал подслушивать. Времени не было. Он представлял хватку адмиральских ребят. Да и главное, как ему казалось в том момент, стало уже понятным.
Ермолай открыл калитку, ведущую из палисадника во двор и по дорожке, выложенной кирпичом, подошел к крыльцу из трех ступеней. Майор поднялся по широким лиственничным плахам, и, потянув на себя дверь, вошел. Он оказался в темных сенях. Из-под двери, ведущей в комнату, пробивался электрический свет. Майор подошел к двери и постучался. Подождал секунд десять и, не дождавшись ответа, открыл дверь.
Он вошел в комнату и увидел Полину и Костю-Кота, замерших с обращенными к двери тревожными лицами.
– Ты? – первым среагировал на его появление Костя-Кот. – Выследил, барбос! Ну, теперь берегись! – крикнул он и выхватил из-под стола обрез. – Руки в гору, а то дырок насверлю! Ну!
– Ермолай! – вышла из оцепенения Полина. – Ты как меня нашел?
– Руки, крыса бумажная! – щелкнул взводимыми курками Костя-Кот.
– Да, ты что, Костя? Ошалел? – озадаченно уставилась на него Полина. – Ну-ка, убери ружье сейчас же!
– Мама, он же нас ментам сдаст!
– Кому говорю! – сверкнула зелеными глазами Полина и взялась рукой за сдвоенные стволы.
– Сдаст! Он за мной следил! – полыхал злобой Костя.
– Ну! – прошипела Полина.
Костя-Кот, раздувая ноздри тупого носа, опустил обрез.