Нападений на военнослужащих полка в населенных пунктах, при охране избирательных участков и при сопровождении доставки результатов голосования во Львов, не отмечалось.
Население к выборам относилось пассивно и в значительном количестве голосовало на дому в ящики-урночки, доставлявшиеся под охраной.
Вспомнился такой анекдотический случай. Въезжаю с охраной в одно из сел, останавливаюсь около колхозной конторы и вижу – флаг обклеен оуновскими листовками. Вошел с автоматчиком в контору, поздоровался с людьми и спрашиваю у председателя:
– Почему у Вас флаг облеплен листовками? Что, здесь были бандиты?
– А як же, были.
– Что же Вы сами их не задержали и не сообщили военным?
– Мне що жить надоело?
– Вы же кандидат в депутаты сельрады, беседуете ли Вы с народом, чтобы разъяснять обстановку и добиваться его поддержки?
– Ни.
– Так же Вас не выберут.
– А якщо не выберут, я всим по поллитры поставлю.
Потешных сцен подобного «патриотизма» встречалось немало, но как-никак, а выборы успешно состоялись и командование дивизии отметило общей благодарностью и отдельными поощрениями младших командиров и их подчиненных, наиболее ценным для них – предоставление отпуска на Родину.
Вскоре после возвращения во Львов встретился на территории полка с командиром И. Ф. Помазковым. Оглядев меня, как говорят «сверху донизу», заметил: «Да, вид у тебя не совсем подходящий для…». Я ответил, что полученный по вещевому довольствию костюм совсем истрепался во время работы по выборам, так как условия были хуже, чем на фронте, где, если не квартира, так хорошо оборудованная землянка всегда предоставлялась командованием для оперработника контрразведки. «Так должно было быть и при выходе полка на охрану избирательных участков – заявил Иван Фомич – Командиры батальонов обязаны были по твоему требованию определить в своих штабах официальное место для работы и отдыха оперуполномоченного. Это нужно было не только для тебя, а прежде всего для важного дела, которым ты занимался. В этом от оперуполномоченного требования к командирам должны быть категоричными, чтобы его обеспеченность была на уровне самих командиров как представителя органов госбезопасности, а не их подчиненного». Мое удивление от столь неожиданного упрека и наставление, которое я воспринял как отеческое, в целом были потрясающими, а поэтому автоматически ответил одним словом: «Виноват». Заметив мою ошеломленность, Иван Фомич доброжелательно посоветовал хорошо разобраться и доложить ему, если необходимо создание каких-то условий для негласной работы на территории полка. Вот такой мне достался командир.
Через несколько дней я зашел к нему и рассказал (предварительно согласовав с начальником И. С. Ходченковым), что у меня оформлено явочное место для приема негласных источников информации в кабинете ветврача (тогда еще в полку как в артиллерии, так и в хозслужбах лошадей было много), размещенном в двух комнатах одноэтажного особнячка, бывшего когда-то семейным домом, расположенным рядом с садом, примыкающим к тыльной границе территории полка. Место стало бы более конспиративным, если из второй комнаты сделать выход на противоположную от входа сторону к саду.
Выслушав подробности возникшей потребности, Иван Фомич констатировал: «Все ясно. Я могу открыться ветврачу, что знаю, для чего нужно сделать второй выход с открытой пристройкой, как и у входа и дать ему указание: кто и как должен сделать под предлогом общего ремонта домика специалистами квартирно-эксплуатационной части». Ветврач к такой постановке вопроса и линии своего поведения был полностью подготовлен, в итоге все прошло идеально. Здесь, не вызывая ни у кого подозрений, шла напряженная работа по контрразведывательному обеспечению режима секретности, укреплению боеспособности и воинской дисциплины полка. Доставшаяся мне по наследству конспиративная квартира в городе, недалеко от полка, в частном доме у пенсионера фронтовика, майора в отставке и его гостеприимной жены, тоже была очень удачной, вполне отвечала требованиям конспирации и, я бы сказал, комфортным условиям для приема людей – своих негласных помощников из числа офицеров и их жен. Свободных бесед, а при желании и угощения чаем. Хозяева, купив этот дом, в окружении близких связей не имели и всегда были готовы к гостеприимной встрече. Для них не лишним было и то, что предоставляемые ими услуги оплачивались, а морально получали удовлетворение, сознавая, что оказывают нужную помощь органам госбезопасности.
Находясь на приеме у командира полка И. Ф. Помазкова, я неожиданно узнал, что он дал указание начальнику ОВС (обозно-вещевой службы) майору Маргулису выдать мне положенное обмундирование отрезами из имеющегося в излишестве запаса материала, предназначенного для полковников и отличавшегося более высоким качеством. На мое изумление: «Зачем вы это сделали?», пояснил так, что на складе нет материала, положенного младшим офицерам. Порекомендовал мне не капризничать. Китель, брюки и гимнастерку – пошить у хорошего мастера, имеющегося в полку, а шинель из драпа и фуражку заказать в военторге, подчеркнув: «Оперуполномоченный должен ходить по полку и быть образцом для остальных офицеров», а когда, рассказал об этом своему начальнику И. С. Ходченкову, то он со смехом добавил: «Правильно, и ходить по полку так, чтобы, промелькнув, выполнить нужное дело и никто этого не заметил». Вот такие шуточки, прибауточки. Для оперработника же всегда было самым важным, что должно оставаться незамеченным, являлось – восстановить или назначить явку с негласным помощником.
Проявленное командиром полка внимание к моему обмундированию не обошлось без прецедента. В полку в артиллерийском дивизионе проходил службу лейтенант Макаров П. А., который в марте 1944 года в боях под городом Сатанов, будучи тогда секретарем парторганизации артиллерийской батареи, совершил подвиг, за что был удостоен звания Героя Советского Союза. Так вот, он лично обратился к командиру полка и, сославшись на меня, попросил: «Прикажите майору Маргулису выдать такое же обмундирование и мне». И. Ф. Помазков ответил: «Когда будете отвечать не за артбатарею, а за полк в целом, приходите, распоряжусь выдать и Вам». Об этом мне рассказал сам Герой. Получилось так: он вышел из штаба и идет в артдивизион, а я ему навстречу – в штаб. Выслушав его искреннюю обиду, с сочувствием ее воспринял, уговорил его вернуться в штаб и извиниться перед командиром. На его вопрос: «В чем?», – сказал, что, во-первых, не надо было ссылаться на меня, а во-вторых, вы прибегли к наступательной тактике: «Клин клином вышибается», а он в данном случае оказался оскорбительным для командира и сработал на отраженное отталкивание – отказ в просьбе. Для себя его рассказ оценил как возможный резонанс, отголосок которого может отрицательно повлиять на мой авторитет, а поэтому договорились: вернуться в штаб и объясниться у командира полка, чтобы просьба Макарова была выполнена, а если это невозможно, то убедительным разъяснением снять у него возникшую обиду. Вначале зашел к И. Ф. Помазкову один и убедил его в обоснованности моей озабоченности и обиде Макарова: «Герой, есть Герой и с этим надо считаться». Иван Фомич через дежурного пригласил П. А. Макарова и при нем по телефону дал указание начальнику ОВС майору Маргулису об удовлетворении его просьбы и тут же предупредил, чтобы никакой болтовни на эту тему больше не было.
Соглашаясь, что прецедент возник из-за болтливости Маргулиса, я не исключал и его умышленной попытки вызвать ко мне неприязнь у офицеров, ко проверив и убедившись, что кроме Героя, он об этом никому не говорил, от своих подозрений отказался. Вот так проявляется и постоянный круговорот в чекистской работе: «Подозревать и проверять, доказывать подозрения, или отказываться от них». А в целом, перефразируя Маяковского: ради единого результата перелопачивать тонны проверок.
Одна из таких проверок совершенно неожиданно привела меня к разбирательству с майором Маргулисом. И опять-таки по поводу злополучного обмундирования. Занимаясь по ориентировке розыском автора анонимного антисоветского документа по почерковым данным, я во всех конторах, где есть в делопроизводстве накопление рукописных документов личного состава полка, проводил необходимую проверку. Просматривая одно из дел в ОВС, увидел накладную на выдачу полного комплекта обмундирования офицеру, который, увольняясь, заходил ко мне попрощаться перед увольнением в запас и высказывал неудовлетворенность тем, что ему не удалось получить положенное обмундирование из-за отсутствия его на складе. И вдруг накладная, что он все получил. Беру это дело, иду к начфину и вместе сличаем подпись офицера на накладной с его подписью о получении денежного довольствия. Ни малейшего сходства, никто ее подделывать и не собирался, поставлена произвольная закорючка и все. Вызываю в кабинет (имелся в штабе полка для старшего оперуполномоченного) майора Маргулиса, показываю накладную и прошу объяснить ее происхождение. Быстро взглянув и немного в оцепенении помолчав, он вскакивает, становится на колени и слезно просит простить, что «черт его попутал» и сделал это для того, чтобы покрыть на складе недостачу. Вот так появился в моей жизни второй Кувакин, помните кладовщика на складе в Путевой Колонне, где в юности я работал счетоводом. Успокоив Маргулиса, я прямо ему сказал, что очень не хочется за его доброту ко мне платить явной неприятностью для него, но скрыть я этого не могу из принципа должностного предназначения, да к тому же о подложной накладной знает и начфин. Поэтому предложил сейчас же пойти вместе с ним к командиру полка и пусть он решает, как с вами поступить. Короче, кончилось все тем, что была назначена полная проверка по всем убывшим офицерам и по двум из них выявлены такие же поддельные накладные. Начфин подсчитал стоимость невиданного по ним обмундирования, Маргулис внес в кассу деньги и начфин перевел их обманутым офицерам. Следственного дознания И. Ф. Помазков возбуждать не стал и Маргулис не подобру-поздорову, а с позором уволился на пенсию. Вот такой, честно скажу, не давший какого-либо удовлетворения, получился у меня первый результат, принесший горе конкретной личности. Ранее по представляемой регулярно информации по тем или иным нарушениям воинской дисциплины и порядка командованием принимались тоже строгие меры, но, как правило, дисциплинарного воздействия и при этом И. Ф. Помазков легализовал информацию по нашей договоренности так, что уполномоченный и его негласные источники, оставались законспирированными, да и увольнений со службы не было. Поэтому разоблачение Маргулиса вызывало двойное чувство: все правильно сделано, порок наказан, а с другой стороны – это не тот результат, который нужен контрразведчику, и что подобными результатами не следует соблазняться, тем более привыкать к ним, поскольку душевно это нелегко переживается. Вывод: их лучше предупреждать, а если необходимо в таких случаях разоблачение, то делать это через командование и органы дознания прокуратуры и никогда не выходить за основную черту – строжайшая конспирация в работе. Жертвовать ею по всяким мелочам дисциплинарного и даже уголовного порядка недопустимо. Сделав такой вывод на начальной стадии своей работы, придерживался соблюдения его в течение всей последующей многолетней службы.