Расследования в особом отделе МВД округа «еврейского дела» закончилось тем, что генерал-лейтенант В. И. Бударев, взявший на себя вину следственного отдела, наступившего при аресте нескольких офицеров еврейской национальности на те же грабли при оценке обывательских проявлений, как при ранее допущенном аресте Зиновьева, из органов был уволен, устроился во Львове руководителем коммунального хозяйства, завоевав известную популярность за его заметное улучшение в удовлетворении многосторонних потребностей людей, а когда, спустя много лет, проходил многолюдный митинг на его похоронах, то слёзные прощальные выступления похвалы доходили до того, что он назывался отцом города.
В январе 1954 года вместо Владимира Ивановича прибыл генерал-майор Николай Григорьевич Кравченко, почётный чекист высшего профессионального искусства, отмеченного И. В. Сталиным, как уже мною ранее указывалось, по личной просьбе Ф. Рузвельта, присвоением подполковнику в 29 лет звания «генерал-майора» за раскрытие намечавшегося немецкой разведкой террористической акцией на Тегеранской конференции. Последние 4 года он результативно проявлял свой богатый опыт, унаследованный от чекистов 1-го поколения, в должности зам. начальника Управления особого отдела Группы Советских войск в Германии, обеспечивая организацию и развитие деловых контактов с МГБ ГДР.
Точно не знаю, кто и что доложил обо мне Николаю Григорьевичу (вроде бы лично В. П. Бударёв, положительно отозвавшись о моем принципиальном поведении при расследовании московской комиссией «еврейского дела»), но вскоре я был вызван на беседу и назначен оперуполномоченным второго отдела с обещанием при первой же возможности выдвинуть старшим оперуполномоченным. Беседа проходила в присутствии начальника второго отдела полковника Мирошниченко, прибывшего тоже из Германии, где в послевоенный период был начальником особого отдела в гор. Бранденбург.
Мне предстояло продолжать кураторство 2-го артиллерийского корпуса прорыва РГК, где начальником стал подполковник Г. Н. Перов, с которым вместе согласованно и целеустремленно проработали полгода. А в ноябре 1954 года был выдвинут страшим оперуполномоченным 2-го, теперь уже, сектора – направленцем Особого отдела КГБ Юго-Западного пограничного округа, где начальником был полковник Токарев, а заместителем полковник Давыдкин, в подчинении которых находилось 5 органов пограничных отрядов – 19, 20, 22, 29 и 79, охранявших участок границы от Калининграда до Керченского пролива в Крыму. Было где развернуться и с головою окунуться в напряженную работу, во многом специфичную, обусловленную тем, что погранвойска входили в состав КГБ и его руководство заинтересовано только в предупреждении всего негативного и тем более преступного, причем, в идеале, не на стадии проявления, а в зародыше, на стадии возникновения умысла их совершения. Разоблачения и уголовные пресечения здесь воспринимаются как безусловный факт упущений, допущенных в оперативной работе, деятельности командования и политорганов. Тесное их взаимодействие – важнейшее условие в системе общих предупредительно-профилактических мер.
При выездах в особые отделы погранотрядов выявлялось много недостатков, проверка заслуживающих оперативного внимания сигналов затягивалась из-за трудностей проведения контрольных явок с источниками их поступления. Приходилось сутками выжидать, когда оперработник сможет определить его в наряд по охране госграницы на наблюдательную вышку или у въездных ворот заставы. Вот тогда оперработник выполняет роль часового, а ты, иногда почти всю смену, уточняешь у источника поступивший сигнал, определяешь дальнейшие задания, линию поведения и действия по предупреждению заподозренного проявления. При этом каждый раз приходил к убеждению, что гарантированной надёжности в этом не достигается; она, нередко, остается под сомнением или ее вовсе нет, а это вынуждает к отводу подозреваемого с границы в отряд, обрекая полученный сигнал на затягивание проверки. Выход виделся в необходимости совершенствования системы, отведя в ней на заставах повышению роли резидентур, сосредоточив усилия оперработника на их квалифицированную подготовку, обеспечивающую надёжное замещение оперработника на период отсутствия на заставе, обстоятельное уточнение и оформление поступившего от находящегося у него на связи доверенного лица заслуживающего оперативного внимания сигнала. Мои предложения по совершенствованию оперативной работы в погранвойсках получили одобрение руководства сектора и отдела. Излагать их от своего имени представляется нескромным, а поэтому обращаю внимание на необходимость ознакомиться в приложении с имеющейся в материалах личного дела аттестацией от 19 февраля 1955 года, в которой начальник второго отдела Особого отдела КГБ ПрикВО полковник Мирошниченко, чекист старшего поколения, имеющий многочисленные заслуги за многолетний положительный опыт, достойный подражания, всесторонне характеризует положительные личные, политические и профессиональные качества, проявленные мною при кураторстве Особых отделов погранокруга и достижении положительных результатов в работе, в частности, отмечает: «В особых отделах 19, 22, 20, 79 погранотрядов, тов. Грачевым вскрыты серьезные недостатки в организации контрразведывательной работы в погранвойсках и окружении, а в особом отделе 79 погранотряда – нарушения решений ЦК КПСС в работе органов госбезопасности. Тов. Грачевым на месте оказана помощь этим органам в устранении недостатков в проверке материалов, заслуживающих нашего внимания».
Тяжелыми душевными переживаниями мне досталась необходимость проявить принципиальность в решении вопроса в соответствующих инстанциях об увольнении из органов госбезопасности начальника Особого отдела 79 погранотряда полковника Савичева, при проверке работы которого были вскрыты немыслимые по тому времени факты фальсификации компрматериалов и необоснованного заведения дел оперативной разработки, приписок количества результатов по различным показателям в личной работе и органа в целом. Ранее Савичев был начальником Особого отдела Молдаванского погранокруга, переживал свое понижение и пошел по ложному пути: доказать, что он заслуживает большего и его понижение было ошибочным. Успокаивал себя в этом трагическом для полковника Савичева случае тем, что все вскрытые нарушения отражены объективно, без малейшего смакования и с чистой совестью.
В аттестации полковника Мирошниченко отмечалось, что оперативным документам мною дается правильная оценка и они грамотно составляются. Такой вывод вскоре представилась возможность мне подтвердить на высшем уровне и получить новый карьерный рост, ошеломивший своей неожиданностью меня и сослуживцев. В начале декабря 1955 года я был вызван вместе с полковником Мирошниченко к генералу Н. Г. Кравченко. Оказалось, что подготовленный заместителем начальника 2-го сектора полковником М. С. Аленовским доклад об итогах работы за истекающий год, для написания которого он на 2 месяца освобождался от своей руководящей работы, полностью его разочаровал, и он решил поручить кому-то другому из второго сектора переписать его. По рекомендации Мирошниченко выбор пал на меня – старшего оперуполномоченного, старшего лейтенанта, представленного 4 июля 1955 года в Москву для присвоения очередного звание «капитан», где в положительной аттестации появилась запись самая гордая для меня в то время: «Успешно окончил первый курс заочного юридического факультета Львовского Госуниверситета», а также еще более важная запись, позволявшая мне принять с достоинством поручение – переписать доклад по итогам работы за год в кротчайших срок – за 10–15 дней: «Принимает активное участие в работе партийной организации, является членом партийного бюро отдела. Пользуется авторитетом среди сотрудников отдела».
Работа над докладом началась сразу же. Генерал читал написанное и сразу же принималось решение, что оставить и как сформулировать, что вовсе исключить и какими важными положениями дополнить. Генерал требовал, чтобы во вступительной обобщенной «шапке» (его выражение) была кратко, но емко отражена организаторская работа руководств отдела и аппаратов в целом по выявлению решений ЦК партии и приказов председателя КГБ, а затем в обобщенном виде показать результаты работы (ранее общего их итога не было). При изложении каждого из направлений работы, опять – таки, небольшая «шапочка» о том значении, которое ему предавалось, о цифровых результатах, и изложение конкретных наиболее показательных примеров. В заключении дать критическую оценку выявленных недостатков, определить меры по их устранению и дальнейшему совершенствованию управленческой деятельностью отдела в подчиненных органах. Вспоминая об этом, должен признаться, что, получив задание и наставления по его выполнению, испытал неотвратимый, навязчивый и крайне беспокойный страх – боязнь, что не справлюсь с его выполнением. Но отступать некуда. Всю ночь провёл в бессоннице, постоянно вскакивал для записи возникавших мыслей, на следующий день они гладко клались уже в текст «шапки». К исходу дня ко мне зашел генерал. Открыв дверь, он с порога произнёс: «вот курит, аж из задницы дым идёт». Курил, как назло, действительно много и так бывало почти всегда: чем ответственнее работа, тем навязчивее вмешивается это порочное искушение. Но это осознается окончательно только с волевым решением бросить курить слишком поздно. Прочитав генералу написанное, получил одобрение, успокоился и следующую ночь спал спокойно, с твердой уверенностью, что я доверие оправдаю. Так оно и вышло. С помощью Николая Григорьевича, умного и спокойного генерала, был получен важный для дальнейшей службы опыт, доклад составлен и вовремя отправлен в Москву в папке – переплёте из сафьяновой кожи с позолоченным теснением полного председательского титула Ивана Александровича Серова. Доклад, со слов направленца третьего главного управления, его руководством был оценен в числе лучших. Это подтвердила и инспекторская комиссия, прибывшая 2 февраля 1956 года с плановой проверкой. В ее составе был начальник отдела кадров генерал-майор А. Н. Малыгин, назначенный на этот пост по партийному набору, о котором при беседе со мной сложились наилучшие впечатления и вывод: вот то место, где хорошо подготовленный партийный работник, овладевший искусством работы с людьми, занимает его достойно и является настоящим инженером человеческих душ. В непринужденной беседе, охватившей весь период пройденной мной жизни воинской, он в конце ее спросил о сроке пребывания в звании старший лейтенант, а узнав, что прошло уже 7 месяцев, как я представлен к званию «капитан», с возмущением заявил, что это безобразие, которому нет и не может быть никаких оправданий, при мне кому-то позвонил, рассказал о выявленном им бездушии, потребовал найти представление, ни в коем случае не возвращать его из-за устаревшего срока, в течении 2–3 дней провести приказ о присвоении очередного звания и доложить ему. Я сидел, слушал и восхищался: вот что такое настоящая работа кадровика и его забота о людях, а когда 9 февраля торжественно было объявлено, что вчера приказом КГБ № 109 мне присвоено звание «капитан», то в высказывании своей благодарности мне пришлось выпалить весь свой запас добрых слов восхищения.