Глава государства, не обеспечивший личной безопасности подданных, способствующий расколу общества, а тем более санкционировавший орудийный расстрел граждан, должен предстать перед народным судом или застрелиться.
Американская телекомпания Си-эн-эн загодя удобно расположила телекамеры в ожидании большой крови. Ночью они уже знали о предстоящем штурме, поэтому с разрешения городских властей заняли крыши нескольких высоких зданий напротив Белого дома.
Точно передал атмосферу тех смутных часов по свежей памяти их свидетель, известный русский поэт Георгий Зайцев в стихотворении «Я видел.», написанном 5 октября 1993 года.
Над Белым домом черные дымы,
И Си-эн-эн показывает миру,
Как танки бьют, как беззащитны мы…
И вся Москва уже — подобна тиру.
Чернеет обожженная душа,
Когда снаряды русского замеса
Взрываются, обыденность круша,
И защищают чьи-то интересы.
Душа черна (расстрелян русский Съезд!),
Как Белый дом, черна и молчалива.
И зреет, зреет яростный протест
Неслыханного русского мотива.
После побоища на следующее утро Николай побрел, как побитый, к расстрелянному дому. Белый дом стоял закопченный и безглазый. Дымились кое-где оконные проемы. Около стадиона лежали неубранные трупы молодых людей. Пройдя метров пятнадцать, он наткнулся на тело паренька лет восемнадцати в клетчатой рубашке и синей джинсовой куртке. Он лежал на боку. Два входных пулевых отверстия были чуть видны на спине. На вылете пули разорвали брюшину и часть бедра.
«Изверги, против своих, против мирного населения применяли пули со смещенным центром, или, как их называют в народе, «кувыркающие», — подумал Стороженко.
На углу дома лежал еще один мужчина лет тридцати. На левой стороне груди на сером свитере виднелось пятно запекшейся крови. Правый глаз был закрыт, а левый почему-то безразлично смотрел на стоящее рядом дерево. У книжного киоска лежали пятеро убиенных, полуприкрытых невесть откуда взятыми белыми рушниками. На груди одного стояла пластмассовая иконка св. Николая. В окоченевшую кисть руки другого павшего старушка вставляла свечку, как в подсвечник…
Николай завернул за угол дома и в сквере наткнулся на девушку с простреленной головой. На спине тоже были видны следы от пуль. В бледных пальцах судорожно сжатой правой руки — комья коричневой земли и скомканные осенние листья. Огромное бурое пятно под ней и вокруг нее.
«На такую бойню мог пойти только двуногий упырь, а не президент — «вождь нации», каким выставляет себя вчерашний секретарь «самого большого обкома партии», как он всегда подчеркивал», — подумал Стороженко.
Кругом очевидцы апокалипсического действа и волнующие рассказы, повествования, жалобы, злость, обида, проклятия и слезы, слезы, слезы.
— Власть, допустившая такую кровь, — преступница по всем статьям, — говорила молодая женщина. — Некоторые победители призывают к мщению. Но кому мстить? Еще не похороненным, лежащим в скверах вокруг Белого дома, гробам, обугленным трупам на этажах парламента, оставшимся вдовам и сиротам? Кому, кому? Общество расколото. Создается впечатление, что власть не знает, как вывести страну из тупика…
И словно уловив всю глубину последних слов женщины, Николай продолжил про себя:
«Не знают правители выхода — это так, поэтому, нервничая, совершают ошибки и преступления. Они генераторы всяких бед. Я не доверяю президенту, ищущему везде врагов. Ему всегда кто-то мешал. Вчера мешала Компартия, Советы, а сегодня помешали депутаты парламента. Что дальше — вновь поиски скрытых врагов? Избави бог нас от таких поводырей. Сегодня нам нужны спокойствие и взвешенность, а не преследование инакомыслящих и азартная мстительность. В доме, который нам строят нынешние либералы, неуютно и страшно будет жить.
Все политики выступали и выступают от имени народа, но перед тем же народом никогда не отчитывались ни цари, ни генсеки, ни президенты, и так вниз по вертикали. Государством должны править не серые посредственные люди, а избранные, действительно великие личности, тогда и государство будет процветать, и народ раскроет свои созидательные силы. Драки в народе — от бессилия и глупости властей.
То, что произошло — преступление! Общество потеряло Конституцию. Ее просто растоптали и расстреляли. Мы стали жить вне поля Закона, не по праву Закона, а по закону Права сильного…»
За все время октябрьского безумия Стороженко спал мало, осунулся из-за переживаний и странствий по вздыбленной недавно и взбудораженной теперь Москве. Он словно растворился в событиях. Вечерами, когда становилось не по себе от лжи «говорящих голов» с телеэкрана по поводу недавних событий, Николай включал диктофон, с которым он ходил к Белому дому, и слушал записи исповедей простых граждан, некоторые из которых могли быть и убитыми. От чего делалось жутко.
Голоса только этих людей отражали правду происшедшего.
В разное время двухнедельного спора блики законности и юридической правоты виднелись на лицах той и другой стороны, но дальнейшие действия ветвей власти грешили то великой гордыней, то большим испугом. Стороны искали своих врагов среди своих, сначала по горьковскому принципу «кто не с нами, тот против нас», а затем — «если враг не сдается, его уничтожают».
В общем, Россия стояла на пороге гражданской войны, в которую хотели ввергнуть ее народ политиканы. Но вот что удивительно: ни с той, ни с другой стороны в сшибке не погиб ни один чиновник, ни один депутат. Пали смертью праведников люди честные, верившие в незыблемость верховенства Закона над Правом, в святость слов, записанных в неотмененной народом Конституции. Пали безымянные Великие люди Великого народа. Они были действительно патриотами. Такие защищали Москву в 41-м.
Но вот в книге «Крестный путь России» генерал Н. Леонов, депутат Госдумы IV созыва, приводит слова из повести И. Бунина — «Деревня». Кстати, это одно из коренных произведений сорокалетнего в то время писателя — зрелого мастера слова, писавшего явно без юношеской запальчивости и старческого плоскомыслия:
«Какой же это великий народ, если он всю свою историю просидел в грязи, в курных избах, ходил в лаптях, ел хлеб с мякиной не каждый день, давил тараканов, спивался и терпел, терпел без конца всю бездну творимого над ним насилия. Только и было великого: терпение да подчинение».
«А ведь во многом он прав! — говорит Леонов. — Как и ему, мне жаль расставаться с иллюзией о своей принадлежности именно к великому народу. Власть в страшные 90-е годы, безусловно, обращалась с русским народом не как с великим, а как с безответным стадом трусливых и жадных скотов».
В черные дни зловещего октября 1993 года правители были слепы и глухи, они стояли по разные стороны баррикад на своей родной, ими же истерзанной земле. Поэтому в тот миг Николай вспомнил слова:
И там, и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас — тот против нас!
Нет безразличных: правда — с нами!»
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других…
Так мог сказать только Максимилиан Волошин.
Добрые люди молились, чтобы из сшибки политиканов не началась гражданская война.
Мы все обманулись, нас всех обманули. Власти дрались за место под солнцем, а пострадали простые люди. Конституции нет. Парламент разгромлен. Оппозиция притихла. Лжедемократы хотят сильной руки. Либералы заняты дележом госсобственности.
Нет, такая рука ни сейчас, ни потом не поможет обществу.
Нынче нужна не твердая рука, а умная, трезвая, думающая голова!
А еще Николай поверил в мысль, что когда-то придет время и будет правый суд над мерзавцами-политиками, допустившими столичное позорище с трупами в черных целлофановых пакетах, вывозимыми из сгоревшего парламента самосвалами.
Как не вспомнить великого Грибоедова, устами грубияна Чацкого, сказавшего:
Где, укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы?
Не эти ли, грабительством богаты…
Те, кто это затеял, не были «отечества отцы», они думали лишь о корытах!
Глава двадцать перваяВойна в чечне
Война есть процесс, который разоряет тех, кто выигрывает его.
Начало грозненской трагедии в Чечне Стороженко воспринял как конец ельцинизма, считая бесшабашность решения «всенародно избранного» президента миной замедленного действия, заложенной под основы российской государственности. «Режим, — рассуждал Николай, — обожжется на этой авантюре. Власть и бизнес через доллары и нефть сошлись в одном — война выгодна для собственных карманов. Эта война планировалась. Недаром Кремль дал добро на оставление в Чечне 50 % оружия гарнизонов бывшей Советской армии. А в республике его было много, очень много. Не парадокс ли?!
А еще после 1991 года из нас постепенно вытекало чувство, объединяющее людей в один народ! Нас рассорил выпеченный на ельцинской политической кухне суверенитет, которого разрешалось брать столько, сколько кто захочет проглотить».
Чеченская проблема возникала для России в моменты ее наибольшего ослабления. Стоило потерпеть поражение Российскому государству в ходе Крымской войны, как Шамиль поднял восстание, которое было подавлено, а самого предводителя пленили и поселили с семьей в Калуге, где он присягнул на верность российскому трону.
В период революции 1917 года и Гражданской войны большевики переманили горцев на свою сторону и использовали их в борьбе против терского и кубанского казачества — главных врагов в тот период для советской власти. Лозунг «За самоопределение народов!» поднял уровень национального самосознания кавказцев. Вайнахскому народу (в основном чеченцам и ингушам) власть дала возможность создать Чечено-Ингушскую АССР.