В случае принятия Вами решения работать со мной очень прошу тщательно спланировать операцию по выходу на встречу…»
Дальше опешивший администратор ресторана «Советский» уже не мог читать, у него перехватило дыхание. За долгие годы работы он повидал всякого. Загулявшие клиенты теряли кошельки, паспорта, порой собственных жен, а однажды оставили секретные документы. Но чтобы шпионское письмо?! Такого на его памяти еще не случалось. Зарвавшиеся шпионы превратили визитную карточку столицы — ресторан «Советский», где отдыхали идейно выдержанные и политически зрелые строители развитого социализма, в отхожее место для своих грязных делишек.
Растерянный взгляд администратора метался между виновато переминавшимся швейцаром, притащившим, будь он трижды неладен, этот злополучный кейс, и пачкой из-под сигарет «Мальборо». В душе он уже не раз проклял себя за то, что черт его дернул открыть ее. Вместо сигарет на стол вывалилась эта проклятая шпионская писулька, которая раскаленным углем жгла ему руку.
Отшвырнув ее в сторону, он принялся лихорадочно дергать ящики письменного стола. Среди кипы бумаг нашел пожелтевший от времени листок и дрожащим пальцем набрал номер телефона. После долгой паузы в трубке что-то щелкнуло, и звенящую тишину кабинета нарушил властный голос. Глотая слова, администратор пытался зачитать шпионскую записку. Загадочный собеседник, не дослушав до конца, перебил и потребовал: «Оставить все как есть! Держать язык за зубами! И дожидаться моего приезда!»
В тот же день записка и кейс перешли в руки контрразведчиков. Предварительное изучение ее содержания говорило о том, что написана она далеко не сумасшедшим и не человеком с улицы. Ряд косвенных признаков указывали на то, что автор имел прямой доступ к сведениям, составляющим государственную тайну, а использование специфической терминологии, которая характерна для лексики сотрудников спецслужб, говорило о том, что аноним являлся выходцем либо из КГБ, либо из ГРУ.
Прошло еще какое-то время, и контрразведчикам удалось выжать из того, что попало им в руки, фамилию автора анонимного обращения к иностранной спецслужбе. Им оказался некто Иванов.
Таковых в одной только столице проживало несколько тысяч. Однако это не остановило сотрудников 3-го Главного управления КГБ СССР и УКГБ по городу Москве и Московской области. В результате кропотливой работы они сумели сузить круг подозреваемых до одного десятка. К августу 1981 года с большой долей уверенности уже можно было говорить о том, что автором «шпионского» обращения являлся не кто иной, как сотрудник центрального аппарата ГРУ Генерального штаба Вооруженных Сил старший лейтенант Александр Васильевич Иванов. Это подтверждалось данными сравнительной графологической экспертизы. По заключению специалистов криминалистической лаборатории ЦНИИСИ ОТУ КГБ СССР, исполнителем записки являлся именно Александр Иванов.
Теперь оперативникам предстояло ответить на ряд ключевых вопросов. Приняли ли американские спецслужбы предложение Иванова? Перешел ли он от слов к делу? А также установить нанесенный им ущерб и минимизировать потери для военной разведки. Ответы на них предстояло найти руководителю одного из ведущих отделов военной контрразведки полковнику Михаилу Кудряшову, его заместителю полковнику Алексею Молякову, подполковнику Анатолию Терещенко и другим сотрудникам 3-го Главного управления КГБ СССР, привлеченным к операции.
Первое, что они сделали, так это постарались выяснить, что же могло подтолкнуть молодого офицера, выросшего в благополучной, материально обеспеченной семье и имеющего хорошую перспективу служебного роста, к совершению тяжкого преступления — измене Родине. Видимых причин не имелось. Воспитывался Иванов в семье фронтовика, где царил культ армии. Детство и юность прошли под впечатлением рассказов о войне отца и его боевого товарища, прославленного маршала. Поэтому будущее юного Иванова было предопределено — ему предстояло стать офицером!
После окончания школы он без особого труда поступил в Военный институт иностранных языков. Учеба и поведение «блатного» курсанта доставляли много хлопот не столько ему самому, сколько преподавателям. Тень маршала надежно оберегала Иванова от праведного гнева начальников, которые, скрипя зубами, терпели его далеко не детские шалости. А он, словно играючи, плыл по течению жизни, и казалась, что удача и успех сами шли ему в руки. На старшем курсе Иванов выгодно женился. Супруга оказалась дочерью полковника — и не «окопного», а полковника из центрального аппарата ГРУ.
К моменту выпуска из института у новоиспеченного лейтенанта Иванова имелся полный «джентльменский набор»: жена, хоть и не красавица, но зато тесть с положением, квартира в Москве и «зеленая улица» к высоким должностям, которую обеспечивало магическое слово «маршал». В этом его движении не было остановок. По окончании института он был направлен на спецкурсы ГРУ и после оперативной переподготовки в 1979 году получил назначение в аппарат военного атташе при советском посольстве в Болгарии. Определяющую роль в этом сыграли не столько способности, которые у него, несомненно, имелись, сколько солидная протекция. Да еще какая! Уважаемый маршал и старый фронтовой товарищ отца в очередной раз пошевелил пальцем, и вопрос был тут же решен. Разведчик, «не нюхавший пороха», сразу же взлетел на должность помощника военного атташе. Москву Иванов покидал уверенный в себе и своем радужном будущем.
Слух о прославленном то ли дяде, то ли деде маршале бежал впереди него. В софийском аэропорту зеленого лейтенанта и его жену приехал встречать на двух машинах сам начальник аппарата военного атташе полковник Скалов. Широкая улыбка на его лице говорила начинающему разведчику, что заботой и вниманием он не будет обделен. Скалов повелительно мотнул головой, и водитель, сгибаясь под тяжестью чемоданов молодоженов, погрузил их в багажник «Волги». Сами они заняли места в машине Скалова. В Софии Ивановых ждала уютная, обставленная новой мебелью квартира, а служба началась не с приема дел у предшественника, а с похода по магазинам.
В тот же вечер среди сотрудников аппарата советского военного атташе в Софии пополз злой и завистливый слушок о том, что их ряды пополнил еще один «сынок-засланец», чтобы отбыть «дежурный номер», а затем занять руководящее кресло. Сам Иванов, при той «крыше», что имелась в Москве, не очень-то обращал внимания на злопыхательство «кухаркиных детей» из медвежьих углов — каких-то там Нижних Тагилов, Верхних Волочков и Богом забытых деревень Сявки. Для них и их жен Болгария и София, вероятно, являлись предметом мечтаний, но только не для него. К его сожалению, до Парижа он не дотянул. Париж ждал других. Папа с тестем тут были бессильны что-либо сделать. Как говорится, у маршала имелись свои дети.
Но долго Иванов не грустил. При таком начальнике, как Скалов, ему не пришлось убиваться на службе. Боявшийся не только маршальской, но и собственной тени, тот, не желая портить себе жизнь и наживать лишних врагов, закрывал глаза на «работу» своего помощника и старался как мог гасить недовольство подчиненных, прорывавшееся порой на партийных собраниях. Иванов, предоставленный самому себе, находился «в свободном поиске» оперативной информации и кандидатов на вербовку.
На светских раутах и во время ритуальных приемов в посольствах, где требовалось твердо знать свой последний стакан и не забывать подлить в бокал другим, чтобы с развязавшегося языка снять разведывательную информацию, он чувствовал себя как рыба в воде. Для рутинной, черновой работы годились «ломовые лошадки» — бывшие ротные старлеи и капитаны.
София — это, конечно, не Париж. Однако Иванов и здесь нашел для себя благодатное, но далеко не разведывательное поле. Легкий и приятный в общении, щедрый и хлебосольный, тем более за казенный счет, он, после того как жена уехала рожать в Москву, быстро нашел таких же, как сам, ловеласов. Информация, получаемая от них, с большим трудом тянула на разведывательную. Ее скорее можно было отнести к слухам и сплетням, распространявшимся около высшей политической тусовки, но Скалов молча глотал его докладные. Прошло время, и Иванов вскоре перестал заниматься даже этим.
Пришедшего на смену Скалову генерал-майора Кизякова и вовсе не интересовали оперативные комбинации и разведывательные операции. Он специализировался в ином направлении. Бывший выпускник Института физкультуры оказался в рядах военных разведчиков не потому, что обладал выдающимися способностям, которым мог позавидовать хваленый Бонд, а исключительно по протекции. В то время как возможные будущие Зорге убыли в Монголию, его тесть — большой партийный босс — вместо тесного и пропахшего потом спортзала нашел ему место получше.
На посту военного атташе в Болгарии генерала Кизякова больше занимало состояние собственного кармана, а также то, как лучше ублажить начальников в Москве. Основными объектами его «разведывательных» устремлений стали столичные магазины и антикварные лавки. В лице Иванова он нашел достойного помощника.
При такой поддержке тот быстро пошел вразнос. К тому времени у него окончательно разладились отношения в семье. Мало того что жена после родов отказалась покинуть Москву, так еще доброжелатели накапали о его амурных похождениях в Софии. После разговоров с ней телефон еще долго шипел, словно раскаленный утюг. Не остался в стороне от конфликта и отец оскорбленной дочери. Он смотрел волком на непутевого зятя и грозился «сослать его из Софии туда, куда Макар телят не гонял».
Все это действовало Иванову на нервы. Выход из положения он искал в пьяных загулах и шумных компаниях. О его похождениях были наслышаны в аппарате атташе. Сотрудники с возмущением говорили о «недопустимости подобного образа жизни для советского разведчика» не только на партийных собраниях, но и в ходе служебных совещаний. Кизяков, не желая выносить сор из избы, старался как мог гасить волну недовольства и с нетерпением ждал окончания срока командировки Иванова, но так и не дождался. Тот в конце концов сорвался и подложил большую свинью не только себе, но и Кизякову.