Собственно прогресс свободы и эмансипации в истории и определяется тем, насколько тот или иной народ или человек уже способен мыслить технологически и методологически. Кадры и техника есть производительные силы – базис общества, всё остальное – надстройка. Сам Маркс, вслед за Гегелем, говорил о «естественном состоянии», а вот состояние «господства – рабства» для него было разнообразным. Признавались азиатская, наиболее откровенная форма «господства – рабства», чуть более прогрессивная античная форма, ещё более продвинутая феодальная, европейская форма, и… современная капиталистическая форма, которая всё ещё есть господско-рабская модификация, правда, замаскированная. Гегель поторопился назвать современные ему государство и общество обществом свободных людей. Кроме политической эксплуатации и политического «рабства – господства», надо убрать экономическую эксплуатацию. А сделать это способен нынешний современный раб, пролетарий, который, трудясь, становится свободным, в отличие от капиталиста-господина, который деградирует, потребляя. Вот когда процесс настоящей эмансипации закончится, тогда и будет всеобщее счастье, коммунизм.
По отношению к России Маркс был ещё большим русофобом, что и Гегель. Сотни цитат из собрания сочинений Маркса и Энгельса могут это подтвердить. Маркс презирал славянство вообще и русских в частности. Писал десятки статей о Крымской войне, о внешней политике России и проч. А вот характерная и очень актуальная (замени Польшу на Украину) цитата, произнесенная во время учреждения первого интернационала в Лондоне (!). Кстати, на самом деле, это был митинг в поддержку Польского восстания в России. Но, «чтоб два раза не вставать», провели и митинг за свободу поляков и учредили… интернационал: «Бесстыдное одобрение, притворное сочувствие или идиотское равнодушие, с которым высшие классы Европы смотрели на то, как Россия завладевает горными крепостями Кавказа и умерщвляет героическую Польшу, огромные и не встречавшие никакого сопротивления захваты этой варварской державы, голова которой в Санкт-Петербурге, а руки во всех кабинетах Европы, указали рабочему классу на его обязанность – самому овладеть тайнами международной политики, следить за дипломатической деятельностью своих правительств и в случае необходимости противодействовать ей всеми средствами, имеющимися в его распоряжении; в случае же невозможности предотвратить эту деятельность – объединяться для одновременного разоблачения её и добиваться того, чтобы простые законы нравственности и справедливости, которыми должны руководствоваться в своих взаимоотношениях частные лица, стали высшими законами и в отношениях между народами»[11].
Однако, если быть точным, внутри марксовой концепции, в отличие от Гегеля, появляется шанс для России ещё успеть войти в историю. Коль скоро современные государства – это ещё не конец, ещё господско-рабская форма, то Россия может скакнуть в царство свободы, обойдя Запад на повороте. Сам Маркс поначалу скептически к этому относился, но в конце жизни русские марксисты его скепсис поколебали. Чем черт не шутит? Действительно, русские общины (правда, не феодальные, а уже освобожденные) могут соответствовать коммунистическому идеалу. Именно этой версии придерживался и Ленин в споре с меньшевиками. Да, Маркс говорил в принципе, что революция может произойти в развитых странах, где много пролетариата, в странах, которые прошли буржуазную стадию и движутся к новой стадии истории. Но не Маркс ли говорил, что сам пролетариат становится революционным только потому, что он выброшен из общества и, как Архимед, переворачивающий Землю, будучи вне общества, может перевернуть его? Но самым маргинальным пролетариатом будет не пролетариат промышленных стран, потому что с ним-то как раз капиталисты делятся наворованными в колониях прибылями. Самым маргинальным, а значит, и революционным будет пролетариат, который находится на задворках капиталистической системы, которая уже не делится на страны, а является мировым целым. Поэтому революция случится не в богатых странах, а в слабом звене мирового капитализма – в России. Правда, по Ленину, конечно, роль этой революции – перевернуть весь мировой капитализм, а не только российский… Сталин же пошел ещё дальше: для него отстёгивание от мировой капиталистической системы означало шанс на построение коммунизма в отдельно взятой стране.
Итак, мы можем видеть, что марксизм – вариация гегельянства, поэтому то, что XIX и XX века прошли под знаком марксизма, только укрепило бы Гегеля, будь он жив, во мнении, что он видит предсказанное им же долгое окончание истории, понятой как прогресс свободы.
Маркса представляют как некоего новатора в философии, как великого человека, который дал человечеству, откуда ни возьмись, путь в светлое будущее, так что даже история разделилась на время «до Маркса» и «после Маркса». Ведь после марксизма, и, как говорят, по причине его появления, возникли мировые революции, возникли страны с новым общественным строем, рухнула колониальная система, шли мировые войны…
На самом деле, всё было предопределено предшествующим ходом истории, в которой данные баталии – это эпизод.
Маркс кладет в основу логики истории не свободу, а эволюцию техники и производительных сил, однако, в отличие от Гегеля, не показывает диалектики этой эволюции. Техника или производительные силы эволюционируют от чего и к чему? И почему именно так? Post factum можно показать, к чему и почему, но предсказать – нельзя. Тем более что техника вообще оказывалась не самостоятельным феноменом, а она подчинена логики свободы, потому что техника освобождает человека, и она и развивалась, собственно, по Марксу, только для того, чтобы освобождать человека от физического труда и давать ему свободное время для творчества. «Вкалывают роботы, счастлив человек» – как пелось в песне из советского детского кинофильма. Да и в понятие «производительных сил» надо включать не только машины и коммуникации, а самого человека, с его свободой и всеми иными способностями.
Таким образом, марксова «логика истории» оказалась в плену у гегелевской, оказалась всего лишь её вариацией. Эволюция свободы у Гегеля подчинялась закону логики, или даже математики. От единичности – через особенность – к всеобщности. И поэтому, постигнув этот закон, можно было заранее предсказать, куда будет вести логика истории. Знаменитая метафора В. Беньямина насчет горбатого карлика, который сидит внутри «шахматного автомата» и играет за куклу, – как раз про «исторический материализм» – куклу, внутри которой прячется гегелевская теология.
Современная либеральная мысль свела всю философскую западную количественную традицию анализа власти от Платона и Аристотеля до Гегеля к противостоянию «демократии» и «диктатуры»: шесть понятий (демократия, республика, аристократия, олигархия, монархия и тирания) для либералов – слишком много и сложно. Но и Маркс свел качественный анализ власти, известный тысячелетия (!!!), дающий пять понятий (брахманы, кшатрии, вайшья, шудры и далиты) всего к двум: противостоянию шудр и вайшья, буржуазии и пролетариата, кшатриев объявил «инструментом в руках господствующего класса», брахманов – «интеллигентской прослойкой», далитов – подвидом шудр (люмпены – подвид пролетариев). В XX веке А. Грамши и Франкфуртская школа, конечно, подвергли ревизии такое понимание интеллигенции и настояли, что коммуникация, а следовательно, и отвечающая за неё интеллигенция, ни чуть не менее, а даже более важна, чем экономика, производство и целерациональная деятельность. Марксист Милован Джилас реабилитировал и государство (кшатриев), доказав, что оно ничуть не меньше подпадает под марксово определение класса, чем все иные классы.
Но в популярной пропаганде до сих пор налицо примитивизация теорий власти и у либералов, и у левых. Но если консерваторы хотят быть конкурентоспособны, то им надлежит перестать думать, что самый консервативный консерватизм упирается в религию, например, в христианство. Надо идти ещё дальше назад, к истокам, которые богаты, а не вперед, в будущее, которое бедно. Надо идти к исконной индо-европейской философской матрице, это и есть путь всякого мудрого консерватизма, в противоположность поверхностному либеральному прогрессизму.
Собственно, цель истории только тогда и будет достигнута, когда будет эксплицировано всё богатство её начала. Истинными прогрессистами поэтому выступают как раз консерваторы, идущие к истоку, историки, а не футурологи.
Так же как Гегель верно сказал, что все моменты власти, которые находит количественный подход, присутствуют всегда (невозможно государство без первого лица, без элит и без народа), точно так же и моменты власти, обнаруженные при качественном анализе, присутствуют всегда (невозможно государство без жрецов, вождей, куркулей, обслуги, преступников). А уже тем более, невозможно «бесклассовое общество», точнее, чем оно является, мы расскажем ниже. Можно сколько угодно говорить, что в самых капиталистических странах правят капиталисты, но на самом деле реальная власть везде у «политического класса», то есть современных кшатриев… Определенные перекосы в системе могут быть, и эти перекосы как раз могут зависеть от исторических моментов и от геополитического положения того или иного государства. Скажем, в России в силу специфики географического положения и постоянных войн преувеличенное значение имело сословие воинов, а класс вайшья всегда был в подчиненном положении. И так можно посмотреть специфику каждой страны.
Рассмотрим все виды властей не в различных странах и пространствах, а во времени, то есть – в истории. Мы можем наблюдать, что по мере роста человеческой популяции, по мере усложнения политической системы и по мере роста разделения труда в экономике, происходит всё большая и большая дифференциация как самих вари, так и их общественных ролей, происходит изменение их мест в обществе. Понятно, что в более древних обществах, варна брахманов играла более весомую роль и по своему положению стояла выше всех. Так и было в древние времена. Власть жрецов и шаманов, пророков и