По существу ясно, что Деборин всеми силами противостоял расширенному формату Института Философии, понимал, что марксизм и ленинизм попросту проиграют интеллектуальную конкуренцию западной традиции.
Сталин настоял.
Почему?
Четвёртое. Сталин понимал, что он не строит ни марксизм, ни ленинизм – а ему нужен другой исторический опыт. Это сегодня мы знаем, что победа в Октябре 1917 года привела Ленина к невероятной растерянности – он не знал, что строить.
А вот Сталин знал, что надо строить. Именно поэтому он выдвинулся вперед в начале 20-х годов. Ведь для многих до сих пор секрет, как фигура второго ряда стала лидером страны и мира. А объяснение есть – Сталин просто опирался на интеллектуальный опыт предков и предшественников. Правда, об этом не особо распространялся. И Сталин не сомневался, что нужны новые умы для генерации какого-то совершенно нового строя. Хотя бы потому, что строящееся вокруг имело все признаки времянки. Этого не заметить было невозможно.
Есть основания считать, что Сталин был добросовестным мыслителем, в том смысле, что он должен быть убежден, что идея, которую он прорабатывает, не просто вспухла в его сознании произвольно, но она вызрела в почве, выжила генетически, утвердилась исторически – а он её только отразил и озвучил.
Осознавал ли Сталин риски создания нового Института, который по определению будет демонтировать и марксизм, и ленинизм. Что, кстати, история подтвердила. Нет сомнения, осознавал. Он понимал риски – но он пошел на них – опять-таки веря в потенциал русского народа. Колоссальные риски. Если риски ставок в 1930 году на мужика для индустриализации страны более-менее просчитывались, потому что руками русские работали всегда хорошо и моментально учились, то вот интеллектуальные риски при смене марксизма-ленинизма были громадными. Тем более традиции «русской философии» он тоже не особо принимал.
Пятая причина – создать отечественную интеллектуальную касту на новых основах – взамен деборинской генерации. Сталин уже к сороковым годам осознал, что партийные умники перерождаются в демагогов религиозного типа, у которых вместо набора реликтовых фраз ничего нет. Война приостановила процесс деградации умов – потому что жанр войны не требовал больших умствований, а вот после войны вопрос встал во весь рост – прирастив СССР странами народной демократии, пришлось вникать в интеллектуальные тонкости разных стран.
То есть речь шла о национализации отечественного интеллекта, который должен вырасти сам и дать новые.
Но с какой константы начать? Причём речь шла не о лозунге, а механизме, на который надо сделать ставку. Сталин для форматирования философского мышления стал вводить в невиданном масштабе Логику. Во все школы, в институты, в систему подготовки. И он начал получать результаты. Можно по-разному относиться к Зиновьеву, его логическим трудам, Шафаревичу (математическая логика), Николаю Кондакову, автору гигантского «Логического Словаря» (1975 года издания), Ильенкову (с его «Диалектической логикой»), но они вышли из «заказа на логику» Сталина, сами того не зная, и двигали вперед философию и на равных дискутировали на мировом уровне.
Это значит, что Сталин, убрав Ленина, дал рост отечественной мысли, которая сегодня в некоторых вопросах и аспектах опережает все западные конкурентные группы. Мы – плод той решимости Сталина.
Не случайно Хрущёв моментально прикрыл научную работу Института – переведя их в институт комментаторов западных разработок. Другие «философы», когда Сталин умер, вылезли и стали клеймить его как тирана, продолжая опять втюхивать марксизм и плодить врагов государства, потому что истинный марксизм – это антигосударственная теория. Таким образом они способствовали уничтожению СССР.
Но Сталин победил хотя бы потому, что его импульс дал вырасти и десяткам оригинальных умов и вообще подсадил на логику миллионные массы.
А вот лозунг Сталина 1953 года до сих пор актуален: «Без теории нам смерть!»
Маркс и Сталин об интеллигенции
Одной из манипуляций Маркса было провокационное упрощение известной с самых незапамятных времен индоевропейской иерархии варн (в европейской традиции – сословий). Это брахманы-жрецы; кшатрии-чиновники и военные, государство, власть; вайшья – предприниматели и землевладельцы; шудра – наёмные рабочие и вообще всякий обслуживающий персонал; и наконец, неприкасаемые – те, кто по различным причинам выпал из системы, чандала, далиты, роль которых в том, чтобы давать урок всем остальным, это бактерии и свободные радикалы, в противостоянии с которыми организм оттачивает свой иммунитет, их не должно быть много. Сложившиеся варны, которые ещё неправильно называют кастами (каста, это скорее, профессия) не взяты с потолка. Главное в варнах не то, что там запрещён переход из одной в другую (в разных индоевропейских обществах было по-разному), а то, что они есть просто разделение на элементы любой деятельности, как целого, и друг без друга существовать не могут.
Любой процесс требует цели и ценностной ориентации, которой он придерживается, требует правил игры, по которым он протекает. Это формулируют жрецы-брахманы. Это не обязательно религиозные люди, святые, пророки. Это и ученые, и художественная интеллигенция, создающая культуры, и вообще всякая интеллигенция. Далее, процесс требует направления, управления и исправления. То есть строгой организации всех элементов, чтобы они ему следовали, наказания, если не следуют и проч. Это делают государственные бюрократы, экзекуторы-военные, директора, менеджеры и проч. Процесс требует материальнохозяйственного обеспечения, то, что называется ресурсной и экономико-финансовой его составляющей. Это обеспечивают предприниматели, бизнес, и вообще всякие хозяйственники. Наконец, есть наёмный или принудительный труд, тот, кто будет всё исполнять, делать черную работу. И, наконец, есть те, кто мешает процессу, если бы их не было, не нужны были бы директора и дирижёры. Есть неприкасаемые – агенты энтропии и беспорядка, анархисты и бунтари, или просто неумехи и неудачники.
Все они нужны друг другу и без друг друга бессмысленны. Их отношения могут быть противоречивыми и конкурентными, но не антагонистическими. Например, начальник цеха и рабочий на заводе. Они могут быть психологически в конфликте, они могут реально спорить насчет справедливости зарплаты или инженерных решений, но друг без друга они не могут. Не может быть цеха из одних рабочих или одних бригадиров. На рынке продавец и покупатель всегда в конфликте. Интересы – противоположны. Один хочет дешевле купить, другой – дороже продать. Но это не антагонизм. В конце концов, установится динамическое равновесие. А вот рынка, где только продавцы или только покупатели – не бывает. Совсем иное, когда враждуют две системы, у каждой из которых есть всё, что требуется. Свои ценности, своя власть, своя экономика и ресурсы, свой народ и даже своя оппозиция. Другая система (пусть и с другими ценностями и властью, и даже особенно с другими) системе не нужна. И вот тут-то антагонизм как раз есть. Противоречия между государствами или цивилизациями более антагонистичные, чем противоречия между так называемыми классами. Классы это просто современное название для того, что называлось сословиями, а до этого – варнами.
Что делает Маркс? Он сокращает 5 варн до 2. Буржуа и пролетарии. И объявляет, что кшатрии – только «инструмент» в руках господствующего класса, неприкасаемые – просто люмпен-пролетариат, подвид пролетариата, а вот брахманы – интеллигенция, это «прослойка». Причем, объявляет, что противоречия между буржуа-вайшья и пролетариатом-шудра – антагонистические. Причём одни сосредоточие всего святого, а другие – всего дьявольского. Это делалось с провокационной целью, нарочно, Маркс выполнял английский заказ на создание в Европе «войны всех против всех».
Но когда теория создана, создана не путем углубления, расширения, уточнения, а путем примитивизации, упрощения, то с такой теорией (которая на самом деле – идеология и пропаганда) осмыслять действительность и разбираться в ней – невозможно. Поэтому приходится придумывать всякие ухищрения. Взять хотя бы дискуссии насчет интеллигенции – так называемой «прослойки».
Вообще революционеры не стеснялись переворачивать всё. Действительно перед переворотом на полмира в свою пользу перевернуть смыслы в свою пользу – дело почти незаметное. Но нам нужно отметить, чтобы понять, почему рухнул и тот, и другой.
Давайте сделаем усилие и скажем, чем отличается класс от прослойки? Это довольно увлекательное размышление, потому что мы постоянно обращаемся к слоеному пирогу, состоящему, в нашем случае, из двух плоских булок и слоя крема между ними.
Хорошо. Выяснили. Булки – это класс, а крем – это прослойка. Но напомним, что именно крем часто задает тон и смысл пирога. И часто даёт название (например, сливочный торт). Но это – к слову. Допустим, что две булки – сверху и снизу – дают главное.
Но если крем начинает количественно возрастать, его становится больше, чем булок? Это тоже прослойка? Тогда уж наполнитель. Когда прослойка становится больше обеих булок (и кстати, определяет цену) – это что? А когда крем увеличивается настолько, что совсем истончаются булки – это что? Одна сплошная прослойка?
Ленин вообще считал интеллигенцию «го-ном нации». Вот так прослойка! Этим он подчеркивал её продажность, причём продажность, прежде всего, правящим классам.
Очевидно, что какая-то часть интеллигенции и вправду служит другим классам, но лучшая её часть – нет, она служит обществу в целом, формируя его цели и ценности, двигает вперёд знание, искусство, культуру. В этой связи интересна дискуссия вокруг Флобера Ж.-П. Сартра и марксистов. «Они, – говорит Сартр о марксистах, – прекрасно объясняют мне, почему Флобер выражает интересы мелкого буржуа, они только не могут мне объяснить, почему всякий мелкий буржуа – не Флобер».
Можно спросить, а революционер как профессия – это куда? Не буржуа, не пролетарии. Но… служат пролетариату, типа. Пишут книги, статьи, журналистикой занимаются, собирают собрания, школы, учебы, затем устраивают показательные мероприятия – это какой род работы? Террор не рассматриваем. Давайте проведём массовое тестирование и зададим вопрос: к какой профессии, к какому сословию принадлежит тот, кто пишет, говорит, разъясняет, учит?