Было понятно, что несмотря на очевидность генетической истории языка, выдвижение смешанного яфетизма против генеративности работало против арийского происхождения современных мировых языков.
Но Марр увидел главное: что компаративисты, работая с частями, никогда не выходят на понимание целого. А он вышел на это целое – на яфетический язык. Свято место пусто не оказалось и здесь. Иначе говоря, недостатки теории всегда провоцируют проблемные начинания, у которых, к сожалению, есть основания. Как минимум негативные. Тогда возникает вопрос: а стоит ли держать недостатки и в них копаться, вместо того, чтобы двигаться вперёд и не отдавать приоритеты профанам?
Чтобы это сделать, нужно, во-первых, определить, чего у Марра больше – марризма или политического заказа. Представить, что человек чудачил от своего вдохновения в те времена попросту невозможно. Это значит, что была подоплёка. А подоплёка как раз и объясняет популярность Марра у официальной власти: это была идея Одного Мирового Языка на основе пролетарского, низового, народного яфетического языка, к которому идут все языки мира, временно переживающие стадию разделения. Как видим, с троцкистской логикой заказа было всё понятно. Что научные аргументы перед таким сокрушительным заказом?
Политический заказ и политические реверансы не добавляют научных аргументов и не являются критерием отраслевой научности.
Далее, защитники Марра обращают внимание на лингвистический энциклопедизм Марра, мол, его познания в кавказских и мировых языках делали его выдающимся ученым ещё до революции. Он ещё до революции получил статус академика. Это позволяет нам сделать вывод, что энциклопедизм нельзя рассматривать как гарант научности, но не более чем относительное и предварительное условие к этому. Не более.
Но Сталина энциклопедизмом было не удивить. Да, уважал, но не более. Чем же объяснить такое отношение к Марру? У нас есть версия, но только версия, что Марр догадывался о единстве звукового состава индо-европейских языков, которая была разделена письменностью. Это то, что будет в эмиграции отстаивать евразиец Трубецкой. Кстати, часть евразийцев очень тяготела к сталинизму. Именно на этом и только на этом основании можно предполагать, что Сталин его держал в обойме, полагая, что тут можно найти основы единства мирового языка.
Апории сталинского языкознания
Сталинское языкознание не входит в курсы по языкознанию. А напрасно. Не последний был человек по влиянию в мире, и что он думал о языке до сих пор не безразлично, поскольку Сталин в историю никак не уходит, несмотря на многие пожелания. Актуальность сталинской проблематики делает актуальным и его теорию языка – одну из самых озвученных им лично частей сталинизма.
Книгу «Марксизм и вопросы языкознания» после выхода в свет в 1952 году, без сомнения, прочитал весь компетентный мир. И нам не грех, поскольку нас интересует уникальная попытка Сталина выбраться из-под классовой теории марксизма путем марксизма же. Сталинская теоретическая изворотливость – один из интересных опытов, потому что опыт оказался неудачен, несмотря на неограниченную власть. Далее, опыт оказался невостребован в силу массы лингвистических апорий, которые Сталину были неинтересны, поскольку он был политиком.
Политик в амплуа языковеда – это занятно. И опыт этот крайне важен, поскольку говорит о главном: если ты принял ошибочную доктрину в качестве основы, то как эту основу ни правь – она задушит любые положительные начинания.
Итак, Сталин после войны подошел к проблеме объединения народа, имея на вооружении теорию классовой борьбы (войны) и конфликт базиса и надстройки: если, по марксизму, базис определял надстройку, то как Сталин, представитель надстройки, руководит базисом – то есть экономикой? Марксизм это великая и всесильная идея, утверждающая, что материя первична, а идеи вторичны! Это как? Множество антагонизмов, живущих по манихейским формулам, рвали на части народ-победитель.
Проблема внутреннего примирения страны, в которой, конечно же, образовались новые классы, требовала хотя бы одного объединительного элемента в надстройке, потому что базис вроде бы уже был объединён – базис-экономика была в руках надстройки-государства. Марровская, точнее, троцкистская версия мирового яфетического языка уже не работала, и теория Марра уже после его смерти в 1934 году была отставлена. Но официально признанной теории языка не было. Что-то надо было делать: и Сталин решает преодолеть классовый антагонизм языка (ведь, напомним, существовали два классовых языка), придя к идее общенационального языка – который проникает как в базис, так и надстройку, снимая при этом внутренний классовый антагонизм.
Сталин крайне рисковал, поскольку сразу попадал в стан ревизионистов, потому что это был, конечно же, отказ от классовой теории марксизма. Более того, сталинская теория языка как общенационального явления осталась после него в советском языкознании и стала предметом справедливой критики, например, албанской компартии во главе с Энвером Ходжой (Hoxha).
Что касается оригинальности текста, думается, Сталин пользовался консультантами, вроде академика В. Виноградова, но это касалось частностей – основа же проблемы авторства не вызывает.
Манихейский дуализм в марксизме имел глубокие корни, начиная от теории только-двух-классов (на фоне, например, четырнадцати Петра Великого) – пролетариата и буржуазии, из которых первый был воплощением добра и добродетели, а второй – воплощением мирового зла, заканчивая построением мировой дуальной модели – социализма и капитализма – с теми же оценочными параметрами (которые, правда, «капитализм» не признал и вернул социализму обвинение в рейгановском выражении «империя зла»).
Внутри социализма существовал «свой» дуализм в виде деления всей страны на производящий базис и производную надстройку. Базис имел однозначно серьёзноположительное значение, поскольку был связан с экономикой, а надстройка была, скорее, некой пристройкой – случайным сателлитом, системным казусом, который надо просто терпеть как человеческую недоросль. В надстройку попали все производные от экономики человеческие «изобретения»: сознание, искусство, право, культура, государство и прочее. Налицо был системный раскол на главное и производное, важное и неважное, своё и не своё. Этот раскол, основанный на вечном классовом антагонизме Маркса, становился угрозой национальной безопасности для страны в момент её высшего напряжения – войны и выхода из войны. Ведь системный раскол – это раскол в первую очередь среди людей. Деление на «беленьких» и «черненьких» никогда не приводило к успеху. И именно это стало препятствием для объединения народа.
Необходимость преодоления раскола нации осознавалась Сталиным ещё в тридцатых годах. Но если тогда он власти имел мало и боролся за неё с конкурентами, поэтому объединение было невозможно, то после войны появилась возможность снять открытый вопрос. С этой целью использовалась работа по языкознанию – работа, которая несла представление о том, что есть нечто надклассовое, общенациональное, снимающее противоречия базиса и надстройки.
Сталин сначала использовал манихейскую схему, которая очень удобна для всех видов войны, но понимал губительность манихейской схемы в момент объединения народа в целое. Он пытался её преодолеть, но, находясь в тисках марксистского манихейства, пытался преодолеть партийность и манихейство в языке, но также по-манихейски.
В работе по языкознанию «Марксизм и вопросы языкознания» он не сумел уйти от марксизма и остался лингвистическим манихеем, не сумевшим найти путь от расчленения целого. Причина одна – манихейство даёт сначала оперативный простор для насилия, но затем умирает от своих же бумерангов.
Мы выделим в тексте важные места и сформулируем апории.
Основным выводом этой работы может стать следующий: нельзя строить здоровое целое на раскольных основах, потому что его невозможно построить.
Цит. по кн.: Сталин, И. Марксизм и вопросы языкознания. – М.: Госполитиздат, 1952.
Примечание. Выделения в сталинском тексте сделаны нами.
Цитата 1. «Относительно марксизма в языкознании.
Ко мне обратилась группа товарищей из молодежи с предложением – высказать свое мнение в печати по вопросам языкознания, особенно в части, касающейся марксизма в языкознании. Я не языковед и, конечно, не могу полностью удовлетворить товарищей. Что касается марксизма в языкознании, как и в других общественных науках, то к этому делу я имею прямое отношение. Поэтому я согласился дать ответ на ряд вопросов, поставленных товарищами.
ВОПРОС. Верно ли, что язык есть надстройка над базисом?
ОТВЕТ. Нет, неверно.
Базис есть экономический строй общества на данном этапе его развития. Надстройка – это политические, правовые, религиозные, художественные, философские взгляды общества и соответствующие им политические, правовые и другие учреждения.
Всякий базис имеет свою, соответствующую ему надстройку. Базис феодального строя имеет свою надстройку, свои политические, правовые и иные взгляды и соответствующие им учреждения, капиталистический базис имеет свою надстройку, социалистический – свою. Если изменяется и ликвидируется базис, то вслед за ним изменяется и ликвидируется его надстройка, если рождается новый базис, то вслед за ним рождается соответствующая ему надстройка…»
Апория. Обратим внимание на манихейские предпочтения: не надстройка меняет базис, а наоборот, базис надстройку. Почему не предположить, что они меняются одновременно?
Необходимость загнать в манихейский дуализм одно по отношению к другому с тем, чтобы получить право на насилие истинного по отношении к неистинному.
Далее, почему не предположить постепенность изменений одного и другого: почему меняется целиком сначала одно, а потом так же целиком другое?