Соломин неспешно похлопал себя по карманам и равнодушно пожал плечами.
— Понятно, — констатировал коллега, помогая тому подняться и вписаться в проход. — Спишем на боевые потери.
— Вчера только с Кавказа вернулся, — пояснил второй собровец — тот, что целовал Кате руку. — Мы, как водится, за это дело приняли по чуть-чуть, а после дежурства планировали продолжить — с выездом на природу. Маленький вызвался закупить для пикника качественное горючее и… пропал. Ксиву-то у него на всякий случай забрали, а то прецеденты уже бывали, а вот мобильник оставили — для связи. Ну и дензнаками снабдили, ясное дело. Мобильник, судя по всему, он посеял сам. А дензнаки… Деньги у тебя остались, дегустатор?
— Кошелек в гостинице, у дежурной, — пояснил Елагин, — а тысячу водиле за мигалку отстегнул.
— Ох, Солома, погубят тебя понты…
Соломин, услышав знакомый голос, остановился и посмотрел на Елагина.
— А-а-а… Слушай, а ты — нормальный мужик… Не козел. Нам такие нужны… Я от… от… коремендую. Как раз место освободилось… Не, без балды… Завтра же приходи на… ик!.. замен… Нет! Завтра мы… не сможем. Послезавтра тоже не сможем, поскольку будем отходить от завтра. Тогда… в понедельник!
— У меня образования нет…
— Так у нас тоже!
На этой душевной ноте собровцы попрощались и покинули дежурку.
Сергей с неосознанной тоской наблюдал, как они подошли к своему микроавтобусу, как остановились и закурили, продолжая подтрунивать над перебравшим коллегой. А тот добродушно улыбался, вместо того чтобы вцепиться им зубами в глотку.
Высокие отношения. И без пафоса. Настоящие мужики. Вот бы к ним работать. Наверняка будет что-то поинтереснее пьяных и распродаж, хотя распродажи по-своему хороши. Но все это одна сплошная бытовуха, а рядом кипит совсем другая жизнь. Драйв. Риск. И жизнь настоящая, а не болото, в котором он увяз по самое некуда. Да что я теряю в конце концов?
Елагин сорвался с места и выскочил из дежурки так, что прекратившая писать рапорт курсантка уронила помаду, которую сжимала в левой руке.
Собровцы уже садились в машину. Один из них, услышав оклик с крыльца, задержался. Сергей подбежал к нему.
Катя видела, как он о чем-то спросил уезжавших. Собровец окинул его оценивающим взглядом и стал что-то объяснять. Выслушав его, Елагин благодарно кивнул и, махнув на прощание рукой, вернулся в отдел.
Там он снова присел к столу, взял чистый лист бумаги и начал быстро писать.
— Коля, не знаешь, шеф уехал уже?
— Он раньше десяти теперь не уезжает. Комплексная проверка на носу. Кажется, во дворе колдует.
— Отлично. — Сергей потер руки, словно смывая с них позорное прошлое. Потом посмотрел на Катю и подмигнул ей: — Всё! Ухожу… Из-за тебя, между прочим. Надо было спину прикрывать…
Начальник отдела подполковник милиции Юрий Иванович Серебряков (если его удостоверение тоже не врало), облаченный в старый сержантский китель с одним погоном, вытер руки промасленной ветошью и, аккуратно прикрыв капот стареньких «Жигулей», двумя пальцами взял рапорт. Пробежав бумагу глазами, он с беспокойством посмотрел на Елагина.
— Приболел? Как мальчишка десятилетний, ей-богу. Ладно, я все понимаю: рыба — она ищет, где, как говорится, где мясо… Но почему в СОБР-то, а? Только не надо рассказывать, что хочешь быть в первых рядах борьбы с терроризмом.
— В первых — нет. Но там еще много рядов.
— Тьфу ты, мать твою! А здесь кто тебе не дает? Преступность — она же с улицы идет. Работай — не хочу!
— Юрий Иванович, у них сейчас вакансия, офицерская должность. И образования не надо. Кто ж меня, дурака необразованного, офицером возьмет?
— А у меня вакансий — целых восемнадцать штук. Из них пять — офицерские! — поднял грязную пятерню Серебряков. Потом вздохнул и миролюбиво добавил: — Ну подожди хоть до Нового года, если невтерпеж. Сам знаешь: четыре поста вообще без людей. Кто улицы патрулировать будет — я один?
— Почему? Можно с заместителями.
— Вот тебе шутки, а мне головная боль каждый раз. Генерал наш на последнем совещании вообще выдал: «Я, господа, почему-то на улицах постовых совсем не вижу. Скоро забуду, как милиционер выглядит. Вы их что, специально прячете?» Было бы кого прятать.
— Юрий Иванович, я и так три года на посту! — вытянул четыре пальца Елагин. — Мозоли дубинкой натер — не прокусить.
— А ты думаешь, в СОБРе этом у тебя мозолей не будет? Еще побольше. Они хоть тебя берут?
— Если экзамены сдам по рукопашному бою и огневой.
— Ну-у-у… — Шеф протянул бумагу обратно. — Вот, когда сдашь, тогда и приходи.
— Без письменного согласия руководства на перевод кандидата к экзаменам не допускают. Подпишите, Юрий Иванович! Пожалуйста…
— Товарищ подполковник, не надо! — раздался вдруг звонкий голос тургеневской барышни, примчавшейся на звуки матерной речи, как собака на свист. — Пожалуйста, не подписывайте! Пожалуйста… Это Сергей Сергеевич из-за меня.
— В каком смысле?
— Я научусь бить людей. Честное слово, научусь! Мне только…
— Значит, так, товарищ курсант! — перебил Серебряков и выразительно покосился на Сергея. — Марш в учебный класс изучать район обслуживания. Через полчаса приду и проверю. Чтоб все проходные дворы знать как собственную квартиру! А мы тут с… с Сергеем Сергеевичем… сами, как говорится, решим, что подписывать, а что нет. Кру-гом!
— Да… Извините! — Пунцовая от смущения Катя неумело повернулась на сто восемьдесят градусов и побрела обратно в здание.
— Ты, Елагин, что — совсем сдурел? — напустился шеф на Сергея, когда за Никулиной захлопнулась дверь. — Чему молодых учишь?
— Я ж не в том смысле.
— А в каком?
Серебряков опять посмотрел на бумагу.
— Я тебе еще раз говорю: выбрось ты это из головы. Не дергайся. Их все равно скоро расформируют. У нас же для тебя, как говорится, все перспективы. По осени из военкомата демобилизованных подкинут, и я тебя в участковые переведу. Слово даю.
— Юрий Иванович, но пока-то не расформировали. И потом, вы уже сколько времени мне обещаете, что…
Елагина вдруг прервал громкий, похожий на взрыв петарды хлопок, донесшийся откуда-то изнутри здания, и последовавший за этим отборный, первоклассный мат, до которого Никулиной расти и расти. Постовой с начальником тревожно переглянулись и, не сговариваясь, бросились в дежурку. Запахло терактом.
Примчавшись, они получили заряд ярчайших эмоций. Все было красным: и воздух, и стены, и потолок, и мебель, и морячок в клетке, по-прежнему безмятежно дремавший с раскрытым ртом. Зато теперь его фланелевая рубашка вполне гармонировала с его состоянием Перекрасился и помощник дежурного Коля Жиленков. Он ошарашенно стоял посреди комнаты и сжимал в руке картонный цилиндр, из которого еще сочился красноватый дымок.
— Что, бля, случилось?! — гаркнул на него «сержант-подполковник», обретя, наконец, дар речи.
— Вот… Серега сказал — согревающий пакет. Двести граммов. Я за веревку дернул, а он как…
Шеф выхватил у Жиленкова из рук цилиндр и, прочитав маркировку, отшвырнул его в угол комнаты.
— Ты что — идиот?! При чем тут двести граммов? Это же А-Эс-Пэ! Аварийный сигнальный патрон, для тонущих. Он ракетой и красным дымом сигнал подает, чтобы с берега или с самолета видно было.
— Да я ж не знал. А Серега…
— Ах, Серега?!
Юрий Иванович бросил на Сергея испепеляющий взгляд и в этот момент обнаружил, что все еще держит его рапорт. Бумага тут же была изорвана в мелкие клочья и отправлена в урну.
— Ну, Елагин… Я ведь предупреждал, что дошуткуешь когда-нибудь. Дошутковал! У тебя контракт до декабря, кажется?
— До ноября, — буркнул Сергей.
— Вот и отлично. Хрен тебе моржовый, а не СОБР!.. Марш на пост! А ты… — Шеф снова повернулся к Жиленкову. — Ты отсюда не выйдешь, пока все здесь не вылижешь. Все до единого пятнышка. Чтоб как… в операционной! А не то… Не то — вон, к Елагину пойдешь. В напарники… Окно открой!
Еще раз окинув взглядом окутанную красным туманом дежурную часть, Серебряков зло сплюнул красной слюной и исчез. Следом за ним, выждав несколько секунд, вышел расстроенный Елагин.
Оставшись в одиночестве, Коля Жиленков распахнул окно, огляделся и тяжело вздохнул. Вот ведь попал! Это ж теперь за неделю не отмоешь. А с потолком что делать? Его вообще мыть нельзя — заново белить придется…
Взгляд его вдруг просветлел — он заметил морячка. Поглядев на него несколько секунд, как инквизитор, подбирающий способ казни для приговоренного, Николай поднял с пола прекративший уже дымить патрон и отпер решетчатую дверь. Войдя в каморку, он вложил картонный цилиндр морячку в руку. Уже снаружи, запирая решетку, помощник дежурного загадочно улыбнулся, словно акула, почуявшая свежего туриста-купальщика.
«Да пошел ты», — мысленно простился с начальником Сергей, сбегая по лестнице. Опять облом. А счастье было так возможно, руку протяни, и вот… Доприкалывался. Серьезней надо быть, товарищ сержант. «Товарищ неудачник», — заклеймил себя Елагин. На площадке второго этажа возникло препятствие в виде подружки и следачки Вороновой. Как кстати. В этот момент видеть ему никого не хотелось, а разговаривать тем более.
— Что тут у вас случилось? Почему стрельба?
— А… — махнул рукой тот. — Красные в городе.
Он собирался продолжить путь, но Светлана тронула его за рукав.
— Погоди! Сережа, я спросить хотела… — Она одернула юбку. — Ты кафель класть умеешь?
— Кафель? — Елагин намек понял, но виду не подал. Не до того. — Понятия не имею, как это. Не пробовал никогда, если честно. Что, на распродаже купила?
— Да, в хозмаге на Гагарина. Гастарбайтеров не хочу нанимать. Дома ведь целый день никого — мало ли что. Может, попробуешь? А я приготовлю что-нибудь, посидим потом…
— Не, Свет. Рад бы, но… кафель — нет. Только испорчу.
— Так если не пробовать, то никогда и не научишься. Может, все же рискнешь?..
Намазав раствором последнюю плитку, Сергей налепил ее на стену, кое-как втиснув в свободное пространство, легонько придавил и, выждав несколько секунд, осторожно убрал руку. Ура, плитка осталась на месте. Он отодвинулся на пару шагов и критическим взглядом окинул содеянное.