сообщили?
Девушка неопределенно кивнула и, почему-то вспомнив про паспорт, достала его из сумочки и протянула мужчине.
— Вот… Милиционеры сказали, надо захватить.
— Ах да, спасибо! — кивнул тот и передал документ следователю, который уже развернул бланк протокола. — Вы не волнуйтесь, мы постараемся вас долго не задерживать. Евгений Борисович, приступайте.
Следователь заполнил лицевую часть протокола, занеся туда анкетные данные Марины, предупредил об ответственности за дачу ложных показаний, дал расписаться и задал, наконец, первый вопрос:
— Скажите, Марина Андреевна, вам знаком Паленов Роман?
«Блин, — промелькнуло в голове у девушки, — видно, Ромка влип со своими дисками!»
— Рома? — переспросила она. — Да…
— А Сергей Елагин?
— Да, знаком…
— Расскажите, что произошло между ними седьмого августа, в парке? Вы ведь при этом присутствовали?
«Нет, не диски… Это из-за драки».
— А что, Рома заявление написал, да?
— Угадали, — кивнул головой Журов, едва заметным жестом остановив Краснова. — Написал. Вот мы и хотим вас выслушать. Как свидетеля.
— Так он первый начал! Мы с Сергеем гуляли, а он из кустов выскочил — и с кулаками. Только Сережа его и не бил вовсе. Он его…
— Погодите, погодите… Что ж, Роман ни с того ни с сего на Елагина с кулаками набросился? Он же не сумасшедший. Причины какие-то должны же быть, правда?
Марина смутилась.
— Ну, просто я раньше с ним… с Ромой то есть… встречалась. Потом перестала. А после и с Сережей познакомилась.
— То есть у вас с Сергеем Елагиным серьезные отношения? — уточнил Краснов.
— Ну да… Серьезные.
— Получается, у Паленова с Елагиным были реальные основания для взаимной неприязни, так? — снова вступил в разговор Журов. — Ревность, допустим?
— Не знаю… Сережа знал про Ромку, я от него ничего не скрывала. А драку, я вам еще раз говорю, Ромка сам затеял. Он вообще последнее время дурной стал. Во вторник даже в гостиницу к нам с гранатой приперся, Наталью, напарницу мою, перепугал до смерти.
— С гранатой? — Подполковник заметно оживился. — А Елагину вы об этом рассказывали?
— Да. В тот же вечер.
— И что он?
— Сказал — разберется.
Журов выразительно покосился на Краснова. Тот продолжал быстро, от руки заносить показания Марины в протокол.
— А каким образом разберется — не сообщал?
— Ну, просто поговорить хотел… Наверное. А что еще? Не убивать же…
— Отлично… То есть вы подтверждаете, что между вами и Елагиным любовная связь, но Романа он в парке не бил.
— Ну… Подтверждаю.
— Прочитайте и распишитесь, — Краснов развернул протокол и протянул Марине авторучку.
Она пробежала глазами текст, поставила подпись. Потом попросила:
— А можно я с Ромой поговорю? Он заберет заявление.
— Увы, Марина Андреевна, уже не заберет… — вздохнул следователь, опуская глаза.
— Почему?
— Паленов убит, — ответил за следователя Журов.
— Что?!
— Его застрелил ваш любовник Елагин… Видимо, «разобрался», как и обещал…
Марине вдруг показалось, что стены кабинета начали таять, словно мороженое в микроволновке. И стул под ней — тоже. Чьи-то сильные руки (кажется, это был москвич, он ближе всех стоял) подхватили ее, не дав упасть. К визуальным галлюцинациям добавились слуховые — помещение наполнили звуки мчащегося поезда. Последнее, что она расслышала, был женский голос: «Блин, так же нельзя… Выйдите, пожалуйста…»
Девушка очнулась уже в кресле. Окно за ее спиной было настежь распахнуто, кофточка расстегнута, а на груди лежал влажный носовой платок.
— Вот, выпейте!
Женщина в форменной одежде, сидя тут же на корточках, протянула стакан воды. Марина сделала несколько глотков и, благодарно кивнув, откинулась на спинку.
— Вы должны меня помнить, Марина. Мы виделись с вами недавно, в парке. Вы с Елагиным тогда гуляли. Меня Светлана зовут.
— Да… Сережа говорил, что вы еще в пионерском лагере подружились. Скажите, он правда Ромку застрелил?
— Да уж не шутим, — кивнула Воронова. — Якобы — при задержании.
— Якобы?!
— Я же там не была, подробностей не знаю.
— И что теперь?
— Теперь? — Светлана с тревогой оглянулась на дверь. — Теперь у нас мало времени, поэтому слушай меня, девочка, очень внимательно. Если докажут, что это — убийство на почве ревности, ему светит пятнадцать лет… Да-да, пятнадцать! Поэтому все зависит от того, что ты будешь говорить. А говорить надо, что между вами ничего нет и не было. Никакой любви! Просто встречались иногда, время проводили, но без каких-либо перспектив и тому подобное. Понятно?
— Но я же уже…
— Отказывайся от показаний… Ври, что хочешь…
— Но как же? Я ведь люблю его!
— Если любишь, то и молчи об этом! Ради него…
В коридоре послышались шаги. Воронова поспешно поднялась на ноги.
— Всё, они идут.
Краснов дымил сигаретой на площадке между этажами отдела милиции, наблюдая через окно за оперативной обстановкой, с каждой минутой становившейся все тревожней и тревожней — преступность не спала. Из коридора сверху выглянула Воронова:
— Кофе будешь? Чувствую, до утра тут зависнем.
— Давай… Блин, ты сама как считаешь — из ревности парня… того?
— Не похоже на Елагина… Да и какая ревность? Паленов уже не конкурент был…
— Но обещал же разобраться?..
— Хотел бы разобраться — нашел бы другое место. А не на задержании…
— Почему? Очень даже удобно. Никаких вопросов. — Краснов пожал плечами и выкинул окурок в форточку, на милицейский двор.
— То-то я гляжу, ты с москвичом спелся.
— Да очень надо… Он велел Елагина в камеру упрятать, для начала по «сотке».[3] Пребывание в камере, говорит, еще никому не повредило. Наоборот, задуматься заставляет. Пошутил даже, что Кибальчич, мол, в тюрьме реактивный двигатель изобрел.
— Ну и садился бы сам. И изобретал бы сколько влезет, — скривилась Светлана. — Зачем Сергея приземлять? Куда он денется?! Посылай ты его подальше… Кто он для тебя? Никто. Подумаешь, из Москвы. А ты независимое процессуальное лицо.
— Послать-то можно, но… — Краснов, словно пионер, застуканный сторожем в колхозном саду, уставился в пол. — Якобы у него полномочия… Демкин велел оказывать любое содействие.
— При чем тут полномочия, если есть закон?
— Свет, я тебя умоляю… Мы, кажется, не в Америке живем. А у нас — сперва полномочия, а уж потом закон. Хочешь ты этого или нет…
Воронова нехотя кивнула головой.
— Мне, честно говоря, все это нужно как клопу велосипед, — продолжил плакаться Краснов. — С убийством на Караванной геморроев хватает, все сроки вышли, а тут еще и это…
— А что с убийством? Ты ж говорил, там все в порядке, человека везут. Из Саратова, кажется?
— Из Самары. А ты что, не слышала?.. Его, пока из Самары везли, снова упустили! Опер и участковый. Вот уж точно — козлы… Вечером сели в поезд, обрадовались, что в купе больше нет никого, запихнули мокрушника на верхнюю полку, двумя парами наручников к стойкам пристегнули — за руки и за ноги, как на растяжке, — и понеслось. На закуске, как обычно, сэкономили, в кратчайшие сроки нажрались до розовых слоников. А мужик, пока эти охламоны печень тренировали, из обивки полки гвоздик выковыривал. Это уже потом обнаружилось… И гвоздиком, видать, наручники-то и открыл! Утром ребята очнулись. Лежат на соседних полках, руки у каждого в браслетах, а цепочки, мало того что друг за друга зацеплены, так еще и под столом пропущены, навстречу друг другу. Так что конвоирам не то что с полки не встать — нос не вытереть. Поняли, в чем дело, стали на помощь звать. Проводник прибегает. Те ему: так и так, мы, мол, из милиции, находимся при исполнении. А у самих рожи помятые и перегар на весь вагон. Проводник в ответ: я вас, граждане пассажиры, понимаю, но и вы меня поймите: не слишком вы похожи на славных защитников правопорядка, да еще и при исполнении. Документики предъявите, будьте добры! Как же мы тебе их предъявим, говорят, если у нас руки заняты. Документы в карманах, там же, кстати, пистолеты и ключи от оков. Доставай, проверяй и расстегивай быстрее, у нас особо опасный преступник сбежал! Проводник по карманам пошарил, а там, как ты понимаешь, ни удостоверений, ни пистолетов, ни ключей, ни бумажников с командировочными удостоверениями… Он их на всякий случай расстегивать и не стал. Так и ехали до ближайшей станции. А там, пока разбирались, кто они да что, пока с нами связывались, пока информацию давали по маршруту движения поезда, почти сутки прошли. Вот, в обед депешу получил: «Принятые меры розыска преступника по горячим следам положительного результата не дали…» Хороши «горячие следы», а? Никто даже примерно сказать не может, когда тот с поезда соскочил.
— Н-да, — вздохнула Воронова. — Наш ответ Задорнову… Ну а ты-то тут при чем?
— Я — крайний, дело-то мое… «Не сумел должным образом организовать и проконтролировать транспортировку подозреваемого по месту проведения следственных действий…» Или что-нибудь в этом роде. Демкин велел завтра с утра план мероприятий по розыску — ему на стол. А тут еще этот Елагин…
Светлана сочувственно помолчала и вдруг предложила:
— Жень, ну хочешь я Елагина себе заберу? В смысле — дело. Тебе сейчас и вправду не разорваться, а у меня пока ничего горящего в производстве нет. С Демкиным договорюсь.
— Ты что — серьезно? — обрадовался Краснов. — Слушай, Свет, если так, то с меня горячий поцелуй и кружка пива. Клянусь собственным здоровьем, которое у меня одно, и другого на складе не выдадут!
— Ну-ну, дальше!
— У забора я его догнал, — продолжил Сергей. — Приказал лечь и положить руки за голову. Он вроде сперва нагнулся, руками в землю уперся. Я думал — ложится. А потом — раз на ноги, и в руке — булыган. Кричу — «брось», он не реагирует. Я и выстрелил. Статья шестнадцатая закона «О милиции» позволяет. Целился в плечо, но он отклонился, ну и…