Тимофей, это несколько неожиданно. Я думал, что меня после предоставленного императором отпуска вернут назад на Дальний Восток, – Беневский пыхнул несколько раз трубкой, явно взволнованный такой вестью. – Однако известие. Это точно?!
– Про столицу и Военный совет точно. Император во время свадьбы сказал, но просил придержать эту информацию. Если что, я вам не говорил, – быстро произнес я.
Тимофей, мы же договорились на ты и просили, чтобы ты нас с Ниной называл отцом и матерью, – произнес тесть, явно обрадованный моей новостью.
– Я постараюсь привыкнуть… папа. Мне нужно время. Слишком долго я жил один.
– Привыкнешь, сынок. Обязательно привыкнешь. А новость просто отличная. Нина будет очень рада. А вот по поводу квартиры как-то неудобно получается.
– Чего же здесь неудобного. То зови мамой и папой, то с квартирой неудобно. Мы же одна семья?! Любым имением также пользуйтесь. К тому же у меня служба в основном в Гатчине проходит и, можно сказать, круглосуточно. Так что смогу вырываться только по выходным. А так Маша под вашим присмотром будет.
– Хорошо. Это было бы очень удобно. А то Порфирия Алексеевича, дядю Нины, стеснять не хочется. Он нам с Машей и так очень сильно помог.
– Вот и договорились. А квартиры пусть Маша с мамой выбирают. Им хозяйство вести, – усмехнулся я.
– Это тоже правильно, Тимофей. И извини, еще вопрос. Ты сказал, что мне пока служить в Военном совете. Что это означает?
– Насколько я предполагаю, в ближайшее время императором будут предложены в Государственный совет несколько указов по изменению законов. Также в Военном и Морском министерствах будут разрабатываться проекты по перевооружению армии и флота с учетом обобщенного опыта Китайского похода и новых технических разработок. Так что, возможно, отец, тебе придется стать одним из кураторов одного из проектов. Не знаю, как будет называться такая должность. Но это мое предположение.
– А что за проекты? Новое вооружение? – генерал, как старый боевой конь, забил копытом, услышав звук полковой трубы.
– Пока сам не знаю. Извините, Аркадий Семёнович, но большего сказать не могу.
– Понимаю, Тимофей. А что за изменения в законодательных актах. Или тоже секрет? – спросил резко поскучневший Беневский.
– Нет, не секрет. Во-первых, готовятся изменения в статуты награждения орденами и медалями. После их принятия будут награждаться солдаты и офицеры, совершившие предусмотренные статутом деяния, но при их совершении убитые врагом. А семьям погибших кавалеров будут выплачиваться денежные вознаграждения и пенсии, в зависимости от награды.
– Это правильно решил государь. Давно пора было внести такие изменения, – эмоционально откликнулся на мои слова генерал. – А еще что?
– Во-вторых, отменяется циркуляр «О сокращении гимназического образования», несмотря на сопротивление обер-прокурора Святейшего синода Победоносцева. Константин Петрович надеялся с помощью этого циркуляра остудить российское общество, ограничив передвижение из «неблагородных» слоев населения в разночинцы и студенты, основную движущую силу революционного подъема предшествующих лет. Но этого не произошло, а мы имеем дефицит в грамотных кадрах в любой сфере жизни российского общества, что тормозит его развитие, – горячо произнес я, вспоминая, как доказывал Николаю необходимость отмены этого циркуляра с аналитической справкой в руках по состоянию образования в империи.
Крепко Победоносцев вбил в голову самодержца, что тупым народом управлять проще.
– Замечательно. Империи нужны грамотные люди. Тем более рядом со мной сидит яркий пример того, на что способен человек из «неблагородных», если он яркая и гениальная, не побоюсь этого слова, личность, – Беневский положил потухшую трубку на стол. – Еще что-то интересное готовится?
– Да, готовится. Разрабатывается большой пакет норм в «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных», ужесточающих наказание за революционную деятельность. Последнее покушение на государя, волнения студентов и рабочих в столице – это всё целенаправленные провокационные действия, направленные на свержение, подрыв или ослабление власти империи или самодержца Всероссийского. И этих провокаторов и террористов с каждым месяцем становится всё больше. Необходимо срочно сбить эту революционную волну.
– Государь думает, что ужесточение наказаний позволит снизить или даже уничтожить революционное движение в империи? – поинтересовался Аркадий Семёнович.
– Я не знаю, что думает государь, но я считаю, что да! Ужесточение наказаний, особенно введение конфискации имущества, позволит снизить количество революционеров и тех, кто экономически поддерживает их, – я посмотрел на тестя, который недоверчиво покачал головой, и продолжил: – Я понимаю, что таких фанатиков-революционеров, как тот, что убил Дарью и при его захвате покончил жизнь самоубийством, или тот же Карпович, убивший недавно министра просвещения Благолепова, ужесточение норм права не остановит. Они готовы к смерти и готовы пожертвовать своей жизнью. Но таких единицы!
– Но они есть и будут, Тимофей. И ты сам говоришь, что их не остановить.
– Аркадий Семёнович, Карпович получил двадцать лет каторги, потому что его судили общеуголовным судом, где смертная казнь отсутствует. В связи с коронацией Николая Второго по амнистии ему уже скостили половину срока. То есть через десять лет этот Карпович, а может, и раньше, амнистии у нас часто бывают, выйдет на свободу. Думаете, он перевоспитается и забудет о терроре? – волнуясь, я опять сбился на вы с тестем.
Протолкнуть аналог пятьдесят восьмой статьи из будущего-прошлого было моей идеей. И в этом вопросе я сразу нашел поддержку у Победоносцева и его окружения.
– Я не знаю, Тимофей. Может быть, и перевоспитается. Нельзя лишать человека шанса, – задумчиво произнес генерал.
– А про его последнее слово не читали. Нашлись газетки, которые, несмотря на закрытый суд, смогли достать стенограмму суда и напечатать?
– Нет, не читал.
– Дословно не вспомню, но звучало примерно так: «Я был уверен, что буду судим военным судом и приговорен к смертной казни. Так я думал, и это не особенно устрашило меня. Но меня судят, оказывается, общеуголовным судом, и смертной казни нет в его распоряжении. Готового к смерти, меня, естественно, каторга не устрашит и уж, конечно, не исправит». И вот такой зверь выйдет через десять лет на свободу?! – я раздраженно махнул рукой.
– Может быть, Тимофей, ты и прав, – задумчиво произнес Беневский и начал чистить трубку.
«Может, и прав, а может, и нет», – подумал я, вспоминая, как пытался внедрить пятьдесят восьмую статью со всеми её параграфами, когда-то прочитанную в Инете, как старался изобразить их на бумаге, формулируя такие понятия, как «революционная деятельность», «измена», «террористический акт», «государственная тайна», «шпионаж», «саботаж», «хищение имперской собственности» и так далее.
Тот же Карпович, если этот указ императора был бы принят, получил бы вышку и конфискацию всего имущества семьи. Не хрена было воспитывать такого урода.
А взять понятие «революционный саботаж»?! Это есть сознательное неисполнение кем-либо определенных обязанностей или умышленно небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата. Наказание – лишение свободы на срок не ниже одного года, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до расстрела с конфискацией всего имущества.
Песня! Статья для всех промышленников, снабжающих деньгами революционеров, которых требовалось предостеречь от глупостей. Да и чиновники хорошо под эту статью подпадают. Сорвали поставки вооружения – саботажники, приняли бракованные изделия – изменники. Все просто, очевидно и доходчиво. Оставалось только сделать так, чтобы этот закон приняли, а потом заставить его работать. А дальше посмотрим на этих провокаторов.
Глава 8Резидент
Как я и предполагал, отгулять весь отпуск мне было не суждено. На восьмой день нашего с Машей медового месяца из Гатчины прибыл фельдъегерь с приказом Николая немедленно прибыть во дворец. Немедленно подкреплялось тем, что фельдъегерь прибыл с заводным конем. Видимо, действительно случилось что-то неординарное.
Быстро переодевшись в форму Аналитического центра, чмокнул в носик Машеньку и, попрощавшись с тестем и тещей, вскочил на коня. Вместе с фельдъегерем наметом вылетели из усадьбы и направились по дороге в Гатчину. По пути на станции фельдъегерьской почты сменили лошадей, в результате чего двадцать верст до дворца преодолели за два часа.
Приведя себя в надлежащий вид после такой скачки, в сопровождении лакея прибыл в кабинет его императорского величества, где кроме Николая находились Ширинкин и Кошко.
– Разрешите войти, ваше императорское величество, – дождавшись кивка императора, зашел в кабинет. – По вашему приказанию прибыл.
– Извините, Тимофей Васильевич, что прервал ваш медовый месяц, но без вас не обойтись. Присаживайтесь, господин полковник, – Николай показал рядом с собой на свободное кресло, а потом обратился к Кошко:
– А вы, Аркадий Францевич, кратко введите Тимофея Васильевича в курс дела.
– Если совсем кратко, то, участвуя в расследовании дела номер 347 по факту беспорядков на Обуховском заводе и в селе Смоленском, которое ведет следователь по важнейшим делам Санкт-Петербургского окружного суда надворный советник Кузьмин, удалось выйти на нашего денди, – произнес сыщик, потом усмехнулся и добавил: – И он действительно оказался лондонским.
– И кто же наш незнакомец? – сдерживая волнение, поинтересовался я.
– Бизнесмен из Англии Сидней Рейли. Работает под покровительством английского посольства в Петербурге, имеет связи среди влиятельных русских политиков, высокопоставленных чиновников, среди купцов и промышленников, – подал голос Ширинкин.
Ошарашенный известием о Рейли, который был мне известен в будущем-прошлом как английский шпион, действовавший в России после революции семнадцатого года, с недоумением посмотрел на генерала и Кошко.