вода — его объем: вольная вода — глубина, матерая вода — фарватер, сочная вода — половодье, мертвая вода — от которой срастаются кости порубленного воина, оживающего затем от живой воды, земляная вода — половодье при вскрытии рек, целебная вода — содержит в растворе соли, и т. д.
Академический словарь: «Вода — прозрачная бесцветная жидкость, представляющая собой в чистом виде химическое соединение водорода и кислорода, содержащаяся в атмосфере, почве, живых организмах и т. д.» — при сохранении образных понятий мертвая вода, святая вода и др., и новых по происхождению сухая вода — дистиллированная, тяжелая вода, жесткая вода.
Эта иллюстрация подтверждает, что Словарь Даля — в его толкованиях русский ментальный словарь, составленный в то время, когда о ментальности и концептах даже не помышляли, а русская ментальность еще существовала в своей полноте и силе. Концептуальное определение исходит из основного символа с физическим и психологическим (образ и символ) содержанием, минуя понятийное, состав которого выдает его западноевропейское происхождение. Мы уже не один раз убедились в том, что понятие представляет собою вре́менное замещение символа, необходимое в целях прагматического действия; образные понятия исполняют ту же функцию.
Задание:
На каких основаниях строится иерархия концептов; какую роль при этом играет концептум?
«Поскольку новых простых слов придумывается очень мало, значительная тяжесть в фиксации новых структур знания — новых концептов или, точнее, концептуальных структур, приходится либо на регулярную полисемию, либо — в большинстве случаев — на словообразовательное моделирование» (Е. С. Кубрякова). Отталкиваясь от этого суждения, рассмотрим принципы оформления концепта в словесном знаке.
Сложное переплетение содержательных форм создает классификационную путаницу и часто затушевывает смысл этих форм, но всегда действует в одном направлении: отражает результаты наглядного, образного или ассоциативного мышления в цельной его ценности, максимально приближаясь к выражению концептума в актуальном концепте.
Определенно общеславянские слова — все символы, древнерусские — особенно ранние по образованию — образные понятия, т. е. те же символы, но «мягкого» смысла: понятие в образе. Все новые образования, преимущественно производного характера, и особенно с конца XVII века суть чистые понятия, представляют собою полное выражение концепта в актуальном значении. Например, концепт «знак» исторически представлен последовательно словами имя — это символ общеславянского единства славянских диалектов, знамя — это образное понятие древнерусского языка, знак — уже законченно и однозначно понятие. Слова старославянского и раннего церковнославянского языка суть символы по определению: они замещают греческие концепты, т. е. получены в наследство от античной культуры. Точно так же символами являются выражения, теперь толкуемые как метафоры: «из глубины сердца». Метафорой оно было в устах Иоанна Златоуста, в греческом оригинале славянского перевода. Глубина предстает как непостигаемая потаенная сущность, и в славянском тексте становится символом.
Трудность состоит и в том, что часто оказывается сложным разграничить общеславянские (древнейшие) и древнерусские слова, поскольку первоначальные древнерусские тексты еще не выделяются из церковнославянских, а эти через старославянский язык связаны с общеславянским. Слово знамя определенно общеславянское, но в старославянских текстах не представлено (есть только знамение), а в разговорной речи имело узкий конкретный смысл; свое развитие семантика слова получила в древнерусском языке. Трудно разграничить эти источники и потому, что с точки зрения современного языка, в ретроспективе, и те и другие представляют собою символы, хотя и разной насыщенности; кроме того, понятие «древнерусский язык» растянуто во времени на шесть веков и может включать в себя поздние славянизмы. Тем не менее, спектр из трех составляющих: языческий общеславянский — христианский древнерусский — современный — в подавляющей массе слов представлены выразительно и в законченных формах.
В отличие от самого концепта, его содержательные формы представлены в словесной форме, но различным образом. Слова А. А. Потебни о том, что «разница между образом и понятием та, что чувственный образ есть неразложимый комплекс почти одновременно данных признаков... Иное дело, когда я этот чувственный образ... превращаю в понятие: одновременность известного количества признаков превращается в последовательность» — сегодня нуждается в уточнении. Суть уточнений в том, что переход от образа к понятию — не момент, а развитие.
Образ представлен в любом слове постольку, поскольку оно является производным и связано со значением производящей основы: образность — от образный, образный — от образ, образ от раз(ить). Образ не имеет собственного значения, поскольку погружен в смысл, но в тексте представляет переносные значения слова. Образ вообще выражает индивидуальное понимание концепта в актуальном ряду действий.
Символ выражает свое значение в тексте; совокупность его значений составляет смысл символа. Это наиболее гибкая содержательная форма, национальная по сути и ускользающая по точности в своей форме. Если символ аналитическим термином представить как «образное понятие», легко увидеть последовательность перехода от психологической операции восприятия образа к логическим действиям понятия:
образ → образное понятие (символический образ) x → образное понятие → понятие
В представленном следовании образ объективен, он отчуждается от воспринимаемого предмета, становясь достоянием сознания, и, будучи понятым, становится «образным понятием» (буквально — образным пониманием), которое, накладываясь на однородные предметы, переходит в статус «образного понятия», то есть символа; «усушение» символа за счет утраты («стертости») образа порождает законченное понятие, на основе которого и строится строгое логическое мышление, полностью отвлеченное от вещной реальности, системой понятий создается «балет бескровных категорий». Точка х — исторический момент перехода от номинализма к реализму в начале XV века.
Русский культуролог П. М. Бицилли лет сто назад заметил относительно русского типа мышления:
Это мышление с недодумыванием, а «в основе закона недодумывания лежит, может быть, не столько умственная леность, сколько неспособность к отвлеченному мышлению».
Весь древнерусский период нашей истории, до конца XVII века, это было действие символических образов, которые словесно слагались путем удвоения слов: имя прилагательное как выражение признака и имя существительное как предметное представление (истинная правда), или удвоением имен (правда-истина). При этом типичный, образный или реальный признаки создают колеблющуюся сеть отношений, которая поддерживает символический характер выражения. Образное же понятие, оставаясь символическим, преобразовывало признак в имя: истинная правда → истинность, или новейшее волосатая рука → волосатость. Понятием словесная форма становилась тогда, когда образный оттенок термина снимался — чаще всего путем привлечения заимствованного слова; так, истинная правда стала правдой абсолютной, волосатая рука — блатом, а любовная игра — сексом.
Древнерусская ситуация вос-при-ят-ия христианских символов связана с моментом действия образного понятия; средневековое осмысление воспринятых символов в словесном образе славянского слова есть уже образное понятие. Внешне этот тонкий перелом в сознании как будто не дает решительных изменений между XIV и XV веками, в действительности же изменяется точка зрения на соотношение мира вещного и мира вечного, идеального. Номинализм склоняется в сторону реализма. Образ есть вид вещи, ее подобие, тогда как понятие, хотя бы поначалу и образное, есть уже идея вещи. Сознание все больше удаляется от действительности вещного мира, вещей, в сторону реальности идей, замещая одно другим, вещь понятием о ней. Символ уподобления (образное понятие) сменяется символом замещения (образное понятие). Средневековый словесный символ замещает исходный вещный символ (например, радугу как предзнаменование удачи). Образное понятие оказывается понятым и потому становится образным понятием. Поэты пушкинской поры, как и сам Пушкин, широко пользовались образными понятиями, а поэты Серебряного века сто лет спустя предпочитали уже «чистые» понятия, главным образом с суффиксами -ние и -ость (при этом доходя до изысканной изощренности: «Папиросность моей сигареты» у Бальмонта).
Каждая культура живет символами, и она — культура лишь в той степени, в какой символична. Различие эпох состоит в том, что для древнерусской культуры символична вещь, средневековая культура под символом понимает скорее слово (это вербальная культура), а современная символизирует преимущественно идею (в мысли о слове и вещи). Имя — оно же и вещь, слово — оно же и знамя (т. е. символ в узком смысле), а знак напрямую связан с отвлеченной идеей, которою знак заряжен в соответствии с понятием о нем. Символ всегда искали в том проявлении семантического треугольника, на которое опирались в поисках сущности, т. е., в конечном счете, концепта.
Древнерусский символ — знак уподобления, средневековый — знак замещения; и тот и другой — мифологичны. В древнерусском обиходе символичны ключ, оружие, вино, копье, меч, все вообще предметы быта. Борода и волосы — символ мужества. Они уподоблены друг другу. Средневековье пошло дальше: символ отчуждается не только от вещи, но и от идеи — символ сосредоточен