В бытовом сознании подобное разведение двух сущностей и представлено аналитическим удвоением слов. Например, дорога в современных словарях дается в четырех значениях, каждое из которых концептуально может быть выражено и своим собственным однозначным словом. Исходное значение ‘полоса земли, служащая для езды и ходьбы’ содержится в самом слове дорога; все остальные значения, которые приписываются этому слову: ‘пространство, по которому осуществляется движение’ содержится в слове путь (выражение на ложном пути вызывает представление о концепте «преодолевать (трудности)»); «направление движения’ — в слове тропа (проложить тропу вызывает представление о концептуальном смысле «пробивать (дорогу)»); значение ‘конечная цель движения’ выражено словом стезя (жизненная стезя вызывает представление о концепте «достигать (цели)»). Поэтому не вызывает удивления двоение в речевых формулах типа стежка-дорожка, тропки-дорожки, путь и дорога, которые показывают, что слово «дорога», представленная во всех представленных сочетаниях, обозначает род, а остальные три — виды путей-дорог.
Четырехчастность пространственных границ — обычная вещь в пространстве трех измерений, все слова метонимически расширяются до четырех граней; ср. еще слово глубина и т. д. Метонимии словарны, поскольку связаны с предметным значением денотата и прошли путь исторического развития — они отражают реальные отношения.
Удвоение имен было (и до сих пор является) способом образования образных понятий. В XVI—XVII вв. таких примеров множество, они восходят к народнопоэтической традиции двоения типа стыд и срам, горе не беда, радость и веселье, которые находят свое отражение и в некоторых библейских текстах. Все они выступают в роли «предпонятий», скрывая в себе указание на то, что, например, стыд и срам — не стыд, а срам, и не срам, а стыд — апофатический отрицанием утверждается новый признак номинации: сопряжение личного стыда и коллективного осуждения в посрамлении. Вот как, например, представлена разработка символа «вор» в текстах предпетровского времени: вор и зажигальщик — поджигатель, вор и богоотступник — изменник, вор-разбойник — бандит, воры и тати — собственно воры, воры и плуты — мошенники, воры блядины дети — богоотступники и т. д. Употребление слова «вор» является значимо родовой меткой отрицательного качества того, что следует за ним в качестве видового слова, и одновременно выступает новым признаком в образном понятии. Перед нами тот момент формирования «понятийного мышления» в соотношении «род — виды» (синекдоха), когда роль понятия выполняет сдвоенное слово. Еще в самом начале XIX в. Андрей Болотов на этом принципе строит повествование о своей жизни, образно пытаясь передать понятие о существенных ее моментах.
Современное сознание пользуется всеми типами словесных переносов, накопленных традицией и часто неосознаваемых как тропы ввиду их естественного «затухания». По этой причине пользуются родовым термином «перенос», «переносное значение» или даже «метафоризация», зачисляя в метафоры все виды и типы переносных значений. Обычная леность мысли современного интеллигента, перегруженного разными техническими сведениями и неспособного задуматься о тонкостях самого процесса развития переносных значений слова. Да и знаний об этих тонкостях маловато, не говоря уж о том, что «развитие», тем более «история» ныне не в чести — главное быстро «сделать дело»: не научная причина, а практическая цель стала задачей современной науки. Сам язык способствует этой позиции, затушевывая прошлые движения смыслов; например, все метонимические переносы в толковых словарях даются как законченно словарные, отстоявшиеся со временем, и приняты на вооружение современным сознанием. Мы увидели это на примере слова «дом».
Понятна постмодернистская забывчивость исторического накопления в слове переносных смыслов. «Уплощение» всех тропов, сведение их в общий синхронный ряд объясняется ремесленным характером современных художественных творений. Когнитивная лингвистика, направленная на изучение «смыслов языка» (не речи, и художественной меньше всего), как раз интересуется тем, что обходит своим вниманием современная прагматическая «поэтика». Оказывается, что исторически происходила смена тропов-переносов, а это шаг за шагом обогащало семантические возможности словесного знака, доводя его до совершенства. Наметим основные линии этого поучительного процесса, который носит «общечеловеческий характер», хотя в различных языках и развивался с разной скоростью, интенсивностью и конечным результатом.
Рассмотрим показательный пример, который позволит представить проблему аналитически.
1. Следы как сущность человека, в личном воображении представляющие образ человека, оставившего на земле эти следы. По существу перед нами остатки мифологического сознания, ставящего знак равенства между человеком и его следами; вынув след из земли и произведя соответствующие манипуляции, можно этому человеку навредить. Говоря «следы» и подразумевая человека, мы используем метонимию, простейший троп сходства по смежности, в режиме философского номинализма, основная установка которого «от вещи» преследует цель описать предметное значение слова или, в логических понятиях, объем понятия. Понятия как такового еще нет, оно выражено образно, а каждый образ существует сам по себе.
2. Расширение близкого контекста преобразовало метонимию в синекдоху: человечьи следы, оставил следы и другие парные формулы уточняли принадлежность «следов» или вводили логическую операцию опознания целого по части. Замещение одного другим есть признак символа, или образного понятия, а уклон в логические операции выдает новые формы мышления, не обязательно связанные с принятием христианства, как иногда считают. Это такое же сравнение по смежности, как и при метонимии, но более дифференцированное и четкое благодаря наличию других слов в речевой синтагме. Речевыми формулами долго пользовались в обиходе, и только «высвобождение» слов из состава такой формулы привело к «затуханию» данного тропа; пока формулы были живыми, тропеический их характер сохранялся. Возможность создания разных формул, одинаково составленных на синекдохе, вызывало новый тип противопоставлений их друг другу. Если образ воображался, то символ представлялся, а включение этого символа в идеальный ряд вводил его в равноценные отношения с самим описываемым предметом; философски это реализм, признающий равноценность вещи и идеи о ней, точнее — узко эссенциализм, утверждающий совместное их существование на равных основаниях. Отличие от предыдущего тропа в том, что теперь говорится не о цельной «вещи», а об её существенной части, описанной важным признаком выделения.
3. Дальнейшее расширение близкого контекста происходит уже в момент освобождения слова из состава формулы, становятся возможными грамматические новации. Так, высказывание оставил свой след представляет уже собственно метафору, это сопоставление по сходству функций весьма отвлеченного характера, отошедшего от конкретности первых двух тропов. Перевод ключевого слова в форму единственного числа достигает этого результата, поскольку такое имя, в отличие от формы множественного числа, напрямую представляет понятие о предшествующем символе; это символический перенос в контекстно развернутое понятие. В известном смысле, это уже не чистый реализм, а переход к концептуализму, который отличается тем, что вещь воплощается в слове, исходя из её идеи, полученной на втором моменте. Каждое слово, освобожденное из словесной формулы, представляет собой отдельную единицу, которая противопоставлена любому другому слову же, но не на принципе равнозначности, как при метонимии, а на принципах привативности, т.е. неравноценности противопоставляемых слов, ключевое из которых маркировано (отмечено) своим особым признаком.
Отличие первых двух моментов от третьего состоит в том, что метонимия и синекдоха представляют признаки различения целого, т. е. являются простым переименованием одного и того же, метонимия в цельном виде, синекдоха по отдельным, но существенным признакам. Метафора представляет готовый знак, который автоматически заменяет описываемый предмет. Так, след в приведенном метафорическом тексте никак не связан с реальным следом, оставленным ногой человека, а есть отчужденное указание на известные успехи, скажем, в науке или искусстве. Смысловой разрыв между тремя тропами в принципе проявляется и в других сочетаниях с тем же ключевым словом, например — пойти по следам (синекдоха) и пойти по следу (метафора). И здесь форма единственного числа обозначает понятие в идее, отличаясь от предметной собирательности множественного числа.
Объективное движение смыслов в такой именно последовательности подтверждается сопутствующей сменой указанных условий, а именно: номинализм — реализм — концептуализм в смене философских ориентиров познания нового в русской традиции; образ — символ — понятие в смене содержательных форм самого ключевого слова; различные признаки — знак по существу. Восхождение метафоры на уровень самостоятельного знака объясняет сохранение метафоры как тропа, в отличие от метонимического — метафорическое значение не стало еще словарным. Последовательное усложнение мысли в языковых формах путем замены тропов представляет неуклонное движение ко все более интеллектуализованным тропам, все дальше удаляющимся от предметности мысли в сторону идеальную. В современном сознании развивается новый абсолютный троп, развивающий смысловое наполнение слова новыми обертонами, — ирония. Например, высказывание оборвать след