Знати (X в.) — знатный ‘известный’ (1611) → знатность ‘родовитость’ (1722)
Знаток ‘специалист’ (1731)
значащий ‘значительный’ (1731) → значащий ‘имеющий смысл’ (1780)
Значити(1676) → значительный (1834) → значительность ‘важность’ (1847)
значимый (прич.) →значимость‘значение’ (1907) = значительность
Значение ‘содержание, смысл’ (1731) → ‘понятие в слове’ (1907)
знакомый (1632) → знакомость (1709) = знакомство (1731)
Знакъ → знаковый ‘относящийся к знаку’ (1864) →знаковость ‘знаковый (1569) характер чего-л.’ (1973) ’метка’ → ‘знак’ (1731)
В цепочке переходов посредством предикативного усилия происходит снятие типичных признаков, выраженных именем прилагательным: значимость есть значимое, знаковый есть относящийся к знаку, а знаковость — имеющий знаковый характер и т. д. При этом образы и понятия до линии «значимый — значимость» представляют собой феноменальные сущности (субъекты), а за этой линией — сущности ноуменальные, отражающие помысленные объекты.
В исходе развертывания семантической парадигмы лежит корень *gno- ‘высшее знание’, в его финале — удвоенный суффикс *ot-tь → -ость (ср. доброта — добрость), отражающий наивысшую степень отвлеченности и тем самым — готовая форма для выражения современного понятия. Дальше эта семантическая парадигма развиваться не может. Генная память корня, его концептум (ген, как и жена ‘рождающая’, того же корня, что и знать) развили все возможные к настоящему моменту связи и отношения, доведя до логического конца развитие концептума в его явлении (в понятии концепта). Символ, созданный в XV в., путем накопления типичных образных признаков обернулся системой строгих понятий, в которой мысль вернулась к исходному противопоставлению разума и глагола — смысла и формы: знатность как форма и значительность как содержание на уровне феномена (явления), и знаковость формы при значимости смысла на уровне ноумена (сущности). Значимость знака осознали, выявили и зафиксировали в эпоху развития символизма (что вообще характерно), а внешнее его проявление — знаковость — уже в наше время, быть может, потому, что теперь казаться стало более важным, чем быть.
В последовательности переходов осуществляется «принцип Потебни»: субстантивация имени прилагательного (знаковый) выражает качество нераздельно от субстанции, слито с нею на правах символа; существительное с суффиксом -ость с отвлеченным значением качества выражает качественность саму по себе (знаковость), вне её носителя, поэтому она более отвлеченна, чем прилагательное — абстракция в полной мере. Это замечание относится ко всем образованиям на -ость, которые представлены в Словаре и которые отражают современную русскую ментальность «научного периода» ее развития.
Для начала возьмем на вооружение формулу Н. Д. Арутюновой: «Семантические типы формируются на пути от текста к смыслу, а не наоборот». Все новые оттенки смысла возникают в тексте — отсюда такое значение приобретают «классические тексты», т. е. такие тексты, которые и «породили» новый смысл.
Предыдущий пример дает основания для предварительных обобщений.
Грамматическая парадигма образуется общностью основы — парадигма структурируется набором окончаний.
Семантическая парадигма образуется общностью корня, т. е. сводит все однокоренные образования к общему концепту.
В обоих случаях принцип создания парадигмы чисто метонимический — удвоением формантов с выделением основного.
Только полная парадигма дает ключ к раскрытию концепта. Рассмотрим это на примере концепта «суть», состоящего из лексем сущее как первоэлемент в цcл., существо, др.-рус. существие (то, что существует), существенное как действительное при исходном суть и новых сущее (1731), существование (1782), сущность (1790), существенность (1847). Суть — присутствие во множестве как сущее и сущность в постоянном существовании существа.
Все однокоренные можно представить как образы сути, тогда как сама суть — символ.
Следовательно, образы символа предстают как образные понятия — своеобразные заготовки актуальных понятий, в свою очередь создаваемых сочетанием с прилагательным, уточняющим содержание нового понятия, ср. сытое существование... истинная сущность... полное сущее... (см. словарные статьи). Исходя из совокупности слов, представленных в семантической парадигме, можно установить концепт — «сущий».
Концептум «об» (ср. архаизм облый ‘круглый’, в расхожей речи «опущенный» до воблы) реализуется в парадигме общий, община, общество, общение, общественность и т. д. (см. словарные статьи). Это также образные понятия, представляющие образы «общего». Они также создают актуальные понятия с помощью добавления содержания в форме прилагательного; ср. гражданское общество, элитарная общественность, русская община и т. д. Если концептум в переводе на современный концепт — это «круглый», тогда образные понятия формируются вокруг идеи «круга»: общество — гражданский круг, община — хозяйственный круг, общественность — элитарный круг и т. д. Этимологически лат. предлог ob в значении ‘внутри’ дал термин объект — в отличие от термина предмет он обозначает помысленную сущность явленного предмета.
Точно также концепт «знак» (см. выше) подводит к содержательности его концептума: его смысл — «известный». Особое место суффикса -ость требует дополнительных пояснений.
Действительно, почти все образования на -ость являются новыми, выражают понятие, снятое с образа символа, т.е. с постоянного эпитета, передающего типичный признак символа: знак — знаковый, знать — знатный. В отличие от старых, возможных еще в древнерусском языке, слов на -ость, которые образовались от коренных прилагательных типа бързый — бързость, лихой — лихость, новые требуют предварительного выделения признака в прилагательном (субстантиват), что всегда предшествует сложению с суффиксом -ость, это особенность современной ментальности, погруженной в понятия, и необходимо знать точный их смысл (содержание в признаке значения), исходящий из исходного образного символа. Такие слова также отражены в словаре, иногда в виде самостоятельной словарной статьи. Ср.:
Притъкнути → притъча
‘уподобиться’ (XI в.) → ‘символ’ (1076)
‘доказать вину’ (XII в.) → ‘пример, образец’ (XI в.)
‘приставить’ (XVI в.) → ‘довод’ (1156), ‘неприятное происшествие’ (1229)
притчина → причинный → причинность
Причинити → причина
‘сделать’ (1231) → ‘порядок; правила’(1599)
‘обвинить’ (1689) → ‘преступление, вина’ (1613), ‘повод, основание’ (1627)
В исходном (символическом) распределении притча представлена как словесная «причина» (довод), а причина — как действенная (повод), и совместно они создают синкретичный символ притчина, поскольку согласно русской ментальности причина есть случайно «приткнутое» к действию или событию условие, которое воспринималось как «повинное» в произведенном действии (словом вина обозначалась именно причина). В русской ментальности причина понимается как вневременная сила повода в деле и довода в споре, схваченных сознанием в их единстве как опорных для мысли вех, признаков или силы воздействия.
Притчина сначала понималась как ‘преступление, вина’ или ‘неожиданный поступок’ (1614), затем как собственно ‘причина’ (1731), причем форма притчина очень часта (так еще в сочинениях Н. А. Бердяева); она же распространяется и на прилагательное притчинный — причинный, выступающее первоначально в значениях ‘опасный’ (1637), ‘виновный’ (1649), в выражении причинное место ‘детородный орган’ и только в начале XIX в. получает современное значение ‘имеющий причину’. От последнего значения прилагательного и образуется понятие «причинность» ‘отвлеченно-формальная идея причины’, взаимным притяжением связывающая повод, условие, причину и следствие единством действия и цельностью понимания как целесообразной связи «всего во всем». Тем самым понятие «причинность» — это гипероним нового уровня, для которого причина является одним из гипонимов видового смысла. Типичные признаки эпитетов подтверждают это: причинность может быть внутренняя, всеобщая, живая, историческая, основательная, эмпирическая. В отличие от этого, причина всегда видимая, глубокая, действительная, истинная, конечная, необходимая, определяющая, простая.
Историческая справка. В. И. Даль в своем Толковом словаре причину понимал еще очень конкретно, как «начало, источник, вину, коренной повод к действию», а введенное им понятие «причинность» как «доведение до уверенности в чем-либо, исходя от причины к причине» — в последовательности действий. Свое значение в выработке концепта сыграло и прилагательное в другой форме: приточный — ‘иносказательный’ и ‘усердный’ (XI в.), затем ‘опасный’ (1492) и, наконец, ‘имеющий касательство к чему-либо’ (1589), откуда заимствован и смысл слова причина.
Из этого сопоставления понятно, почему «строгие понятия» так необходимы для ментальной характеристики национального сознания. Они вовсе не столь «строги», как кажутся, и притом не всегда понимаются правильно или всеми одинаково.