Исторический след остается в каждом новом понятии, своим специфическим оттенком определяя национальное своеобразие ментальности. В частности, ироническое отношение русского к тому, что попритчилось (померещилось) как причина состоявшихся событий: они вполне могут быть искажены чужим действием или вмешательством и во всяком случае иметь другие основания в своем толковании.
Нельзя исключать и зависимость понятийных значений от калькированных слов, ср.:
отвлеченность (1847) ← отвлеченный (1782) ← отвлечение (1704 — или ранее) относительность (1790) ← относительный (1771) ← отношение (1704 — или ранее)
Здесь оба предшественника русских слов на -ость являются кальками: отвлечение от лат. abstractio и отвлеченный от лат. abstractus, отношение от лат. relatio и относительный от лат. relativus. Наличие кальки у признака (типичного признака символа) ускорило образование форм на -ость, которые появились еще в конце XVIII в.
Соотношение актуальных лексем при реконструкции концептума может приобретать самые разные позиции. Например:
Жал- — концепт в неопределенном значении ‘острая боль’
Жаль — исходная синкрета Осл.
Жалеть — символический образ Осл — ‘печалиться’
Жалоба — символ Осл. в значении ‘печаль’
Жалованье — символическое понятие XII в. др.-рус. от осл. жаловати ‘оказывать милость, сострадание’ — явно переносное значение
Жалость — в совр. понятие из Осл в значении ‘скорбь, печаль’
Таким образом, каждое отдельное слово современного языка представляет собою осколок явленного в мир концептума, материально заложенного в словесном корне: ведать, ведение, ведание, ведьма, ведун и т. д. — все содержат исходный первосмысл глубинного знания. Смысл слова направлен в обратной перспективе от его корня. Иначе слово предстает в поздней прямой перспективе от субъекта речи, все зависит от того, какие слова субъект знает, использует и какими особенно дорожит. Так образуются слои слов, у каждого свои, особенные и неповторимые. Можно заметить, что в крестьянской речи почти отсутствуют заимствованные слова и кальки высокого стиля, особенно новейшие. Только кальки на основе греческого языка как очень древние вошли в народную речь через язык церкви. Вся эта — наплывающая — масса слов образует вертикальную линию словоупотребления, тогда как линия горизонтальная создается общей потребностью думать, соображать и действовать в изменяющихся условиях жизни. Таков «русский крест» словесной массы — и в точке пересечения ее с живым функционированием ежеминутно образуются, используются и тут же исчезают миллионы словесных единиц, ведомых неведомой силой коренных концептумов.
В конечном счете, однокоренные слова, составляющие семантическую парадигму, укладываются в синергийные триады:
Категория «Справедливость» — это совместное (с-) право, устремленное к правде в достижении праведности. Категория «Действительность» — это касание (дѣ-) действа посредством действия внешних сил. Исходным является первый элемент — корень (прав-, дѣ-), который уже содержит в себе последующую специализацию значений, проявленных со временем.
Все представленные слова одного корня отражают общий концептум одной семантической парадигмы, но в разной степени, в этом смысле характерно высказывание эссеиста Льва Аннинского:
«В русской речи, как известно, суффиксы значат больше, чем корни. Вот и вслушайтесь: интеллигентский и интеллигентный — есть разница? Еще какая! А куда мы в таком случае прицепим слово интеллигент? К интеллигентности или к интеллигенции? Это вам не нюансы литературности, от этого приговор зависит...»
Рассматривая все поле представленных в Словаре концептов, мы определенно установим общую цепь слов, их выражающих и восходящих к общеславянскому языку как своей основе, но постепенно дробящихся на частные проявления концептума как в форме внешней (префиксация и особенно суффиксация), так и в содержательной (символические и понятийные). Это обстоятельство доказывает, что народная ментальность развивалась, никогда не пресекаясь никакими внешними факторами и независимо от воли людей. Ментальность онтологична. Самый древний слой — общеславянский — настолько развит в движении содержательных форм, что сегодня содержит полный их комплект; это помогает поэтам в их игре со словом, но мешает серьёзным людям выражать посещающие их мысли. Ситуация сегодня та же, какая возникла в начале XX века, когда питерский студент Виктор Шкловский провозгласил необходимость в «освежении слова», стертого от долгого употребления. А тщетные попытки символистов одолеть возникшую трудность свидетельствовали о том, что и на крайних рубежах — в символе — слово семантически развилось до самого конца. Семантически слово теперь не развивается, оно насилуется иронией.
Средневековье началось с момента христианизации, и калькирование греческих слов обогатило понятийный аппарат ментальности посредством описанной выше ментализации с последующим обогащением русскими признаками путем идеации. Именно тогда и происходило переключение с образа на символ как основную содержательную форму — и этот словесный слой остался на уровне рефлектирующего сознания, мало проникавшего в низшие слои общества. Владению этими словами нужно было учиться.
Идентификация приблизила общественное сознание к понятийному мышлению, развив логическую культуру, и тут оказали свое влияние кальки с западных языков, почти на столетие опережавшие русский в процессе словесного «мужания мысли». К этому времени, к началу XVII века, действие русского реализма сохранялось еще достаточно сильным, так что и заимствованные слова четко распределялись между отвлеченно вещными (гвалт... блат) и абстрактно идеальными (герой... идея), причем в привативную пару они поступали только, если освобождались от узко понятийной (заимствованной) доминанты, развив образно-символический стержень, т.е. оставались на уровне образного понятия. В этом также состояло влияние реализма на становление нового слоя русской ментальности. Понятие должно было пройти этап погружения в понятие образное.
Сказанным определяется стратегический принцип Словаря: показать концептуальный инвентарь русской ментальности в его развитии, совершенствовании и, в конечном счете, в приближении к реальному концептуму как конечной цели развития человеческого сознания.
В заключение покажем числовое соотношение лексических групп, выражающих концепты (подсчеты на том же неполном составе Словаря):
• имена корневые — 578 (22.3 проц.)
• имена префиксально-корневые и составные (двух корней) — 454 (17.6 проц.)
• имена с суффиксом -ость — 400 (15.4 проц.)
• имена с суффиксом -(н)ие — 382 (14.8 проц.)
• имена с суффиксом -ств- — 149 (5.8 проц.)
• имена с суффиксом -ота — 24 (0.9 проц.)
• имена с суффиксом -ина — 30(1.1 проц.)
• имена с другими суффиксами — 347 (13.3 проц.)
• глаголы — 102 (4.0 проц.)
• прилагательные — 82 (3.1 проц.)
• местоимения, наречия и союзы — 46 (1,7 проц.)
• итого 2601 (100 проц.)
Примечание: некоторые формы сосчитывались дважды в соответствии со своей структурой.
Таким образом, корневые имена разного рода составляют 39.9 процента, суффиксальные — 51.3 процента с преобладанием суффикса -ость (15.4 процента от всех слов); все имена представляют 92.2 процента слов, остальные части речи составляют 8.8 процента.
Знаменательно совпадение числа имен с суффиксами -ние (древнерусский тип) и -ость (преимущественно новорусский тип) — это отражает равномерность хронологического распределения лексем, передающих русскую ментальность. Заметно, что отглагольные на -ние (стремление) и отадъективные на -ость (устремленность) одинаково активны и образуются постоянно. Более того, в устной речи намечаются дальнейшие дифференциации с помощью ударения: мы́шление, обеспе́чение — состояние, мышле́ние, обеспече́ние — действие. «Кто привык мыслить отвлеченно на русском языке, тот создает постоянно все новые и новые отглагольные существительные на - ение, и действительно, мы знаем, что со времени возникновения русского философского языка таких слов у нас накопилось во множестве» (П. Бицилли).
Задание:
Опишите все признаки «семантической парадигмы».
Несколько раз мы использовали материалы ментального Словаря, составленного под моим руководством. Необходимо описать принципы этого Словаря и его результативные возможности. Несколько слов об идеографических словарях, составленных в последнее время.
Словарь Караулова менее всего подходит к числу ментальных. Это словарь психологических ассоциаций, составленных эмпирически на основе словарных статей толковых словарей. Критика давно разобрала эту работу, оставив о ней неблагоприятное впечатление.
«Язык семантических множителей» Ю. Д. Апресяна есть всего лишь перевод семантики слова на логический уровень («взять — сделать так, чтобы иметь самому...»), т. е. представляет собой формулирование концепта как общего понятия вне национальных образно-символических его составляющих. В широком смысле это — синтаксис правил образования семантики слова как системы значений, данный через типологию пропозиций. Поскольку московская школа лингвистики исходит из предложения как основного объекта исследования, такие толкования концепта вполне понятны. «Интегральная лексикография», собирающая воедино все признаки слова в их совместном действии, исповедует принцип целостности «системы» при отсутствии цельности