Концептуализм в различных его оттенках присущ когнитивной лингвистике в узком смысле термина и представлен во многих работах по ментальности, см. исследования В. Айрапетяна, Н. Д. Арутюновой, Е. С. Кубряковой, Ю. С. Степанова, 3. Д. Поповой и И. А. Стернина; при этом в роли концепта вполне может быть представлена формула речи (как «белая ворона» у Стернина), говорят об «индивидуальной концептосфере» и даже о концептосфере текста (Айрапетян), даже о «когнитивной философии языка» (Кравченко). Основные работы этого направления рассмотрены в книге двух последних авторов «Очерки по когнитивной лингвистике». В действительности это первый, чисто интерпретационный, подход к уже полученному знанию, герменевтическая попытка по-новому истолковать известные факты, идеи и теории (родовой признак концептуализма). Не случайно предметом изучения когнитивной лингвистики становятся концепты [ум], [разум], [истина], [мысль], [знак], [правда] и подобные, они прямым образом помогают решать поставленные в исследовании задачи. Теоретические установки такого подхода к теме определенно заимствованы из западных источников. Основные понятия когнитивной лингвистики — «концепт», «концептуализация», «категоризация», «концептосфера» («картина мира»), причем концепт понимается по-разному, иногда достаточно широко как оперативная единица ментального лексикона и языка мозга. Это «этимологическое» толкование концепта, определяемое самим термином, с которым смешивается концепт — «понятие». Следовательно, это пустое понятие.
Язык понимается как общий когнитивный механизм — как структура языковых знаний, участвующих в переработке информации; мир не изображается, а интерпретируется и даже конструируется; пропозиции почитаются провозвестниками концептов, а прототипы («лучший образец класса»!) — их основой; даже значение представляется как когнитивный феномен, за которым стоит определенное знание.
Неопределенность терминологии препятствует адекватному описанию материала. Концепты для Степанова — это «содержательные реальности сознания» синонимы смысла, сигнификата, понятия. Концепты — то же, что идеи, эйдосы, универсалии и т. п., они существуют объективно, хотя и в ментальном мире как объекты.
Основные понятия когнитивизма изложены Е. С. Кубряковой. Важнейшие положения когнитивизма: 1) мир не отображается, а интерпретируется, и особенно в сфере номинации — конструируется; 2) когнитивистика — определенно продукт американского знания; 3) концепты представлены на разном уровне: это образы, представления, понятия, картинки, гештальты, схемы, диаграммы, пропозиции, фреймы и т.д., «которые рождаются в мире»; 4) специфика национального сознания содержится не в смысле, а отражается в форме; 5) исходный список концептов минимален: вещь, событие, состояние, место, свойство, количество, или объем; 6) понятие категоризации является ключевым понятием человеческой деятельности, поскольку «образовать категории — значит организовать знание»; 7) информация — феномен когнитивный, а когнитивный значит глубинный (в отличие от дискурсивного — речевого); 8) инференция — семантический вывод в когнитивном словообразовании, она «сопряжена, с догадками на базе имеющегося опыта, с интуицией»; пропозициональные структуры как замены концептам — это главные форматы знания; 10) двойная референция производного знака — отсылать и к действительности, и к языку — это утверждение определенно указывает на позицию концептуализма, которой проникнуты все положения этой теории. Никаких сведений о «русском следе» эта концепция не несет.
Беда неономиналистов и особенно неоконцептуалистов состоит в том, что они призывают к возвращению в концепт (типичная для московской философской традиции шеллингианская позиция «растворения мифа») и потому в узко лингвистических исследованиях они сосредоточены на поисках этимона, принимая его за концепт; новый концепт оказывается равным исходному, чем игнорируется момент становления («обновления») концепта в понятии через образ. Эта неисторическая позиция определяет полное невнимание к изменениям внешней формы, которая в таком случае признается абсолютной.
Близки к этому направлению работы, которые рассматривают концепты на лексическом уровне (Л. Г. Бабенко, Г. Г. Волошенко, М. В. Ильин, А. А. Камалова и др.), особенно путем сопоставления с другими языками (В. Г. Гак, М. К. Голованивская, М. Вл. Пименова, С. Г. Тер-Минасова и др.). В очень серьезном исследовании М. В. Ильина рассмотрено развитие политических концептов с важными прагматически выводами: непонимание провоцирует агрессию — отсюда важна точная квалификация понятий в их лексикализованной версии (они именуются «словопонятиями», или «лексикоконцептами»). Это метод сопряжения слова с «вещью», приводящий к умножению смыслов, определяемых прагматикой конкретного поведения. В конечном счете автор дает толкование терминовсвобода, мир, победа, воля, цель, польза и др. как символов культуры: одно значение скрывается под другим, референт в наличии, но предметное значение с ним не связано. Время накопило слишком много метафор.
Выход в концепт (во всяком случае, так постулируется) представлен в работах С. А. Кошарной, В. И. Убийко, Ф. Ф. Фархутдиновой, во многих статьях различных сборников. Анализ концептов, также понимаемых по-разному, скорее как остаточный «смысл понятия» (идентифицирующего значения слова, по определению Н. Д. Арутюновой), представляется через грамматику (А. А. Припадчев, 3. К. Тарланов, Е. С. Кубрякова) и особенно через фразеологию, т.е. опять-таки в предикации (Н. Ф. Алефиренко, А. П. Бабушкин, В. Н. Телия и особенно в многочисленных кандидатских диссертациях, в известной мере даже повторяющих описание одних и тех же концептов).
Так, В. Н. Телия в духе времени интересуется только «обыденным менталитетом русского народа» или даже только языком, изъясняющим «связь мировидения с менталитетом народа». Это не что иное, как проблема прочтения, интерпретации, толкования ментальности, а не механизма и логики сложения народной ментальности. Здесь ментальность понимается очень узко, как «словозначение, выполняющее функцию символа» — в чисто внешнем значении слова символ, в частности, только на материале традиционных русских фразеологизмов исследуется «образное содержание фразеологизмов», следовательно, только на внешнем уровне представления концепта в первой его содержательной форме — в образе. Под концептом концептуалистски понимается понятие. Неясно также, почему именно (и только) «анализ русской лексики позволяет сделать выводы об особенностях русского видения мира» до степени «объективной базы, без которой такие рассуждения часто выглядят поверхностными спекуляциями» (Т. В. Булыгина и А. Д. Шмелев), — весь язык в его целом является носителем народной ментальности, можно изложить «грамматическую ментальность» и даже узко — «ментальность синтаксическую». Живой пример — работы Шарля Балли и Отто Есперсена, не говоря уж о И. И. Мещанинове.
Концептуальная лингвистика также не представляет единства, следующие ей ученые работают разными методами, но общим для них является погружение в тайну «вещи в себе» — концепт, представленный сложными образованиями мира реального, и традиционный для русской науки реализм, хорошо проработанный философски. По времени это первая форма ментальной лингвистики, восходящая к работам С. А. Аскольдова, еще не переосмысленная в терминах германской или романской традиции. Позиция концептуальной лингвистики заявлена в работах А. М. Камчатнова, В. С. Юрченко, В. В. Колесова, М. Вл. Пименовой с обширным списком сборников, монографий и учебных пособий; недавно к этому ряду подключился В. И. Теркулов с исследованием «Номинатема: опыт определения и описания» (2010), близок к этому направлению Е. М. Верещагин, как можно понять это из его высказывания:
«Внутренний опыт... — априорный. Он дается хотя и всем, но не всем в равной мере ... Переубеждать бесполезно: позитивистам не докажешь, что признание врожденного априорного опыта, наличествующего у каждого человека и всего человечества, совсем не есть мистика.
Это философия имени как онтологическая теория смысла, которая включает в себя все содержательные формы слова и соотносится как с логическим понятием, так и со значением слова. Русские философы приближались к понятию концепта, именуя его то по традиции Логосом, то метафорически «общим мысленным содержанием», «общим достоянием многих», «принципиальным значением слова», «ядром содержания понятия», «вневременным содержанием», «округленными объемами смысла» и т. д. вплоть до «туманного нечто» (С. А. Аскольдов) или «непостижимого» (С. Л. Франк). Концепт реально существует именно потому, что формально его нет: концепт не имеет формы, поскольку сам он и есть «внутренняя форма смысла». «Потенциальное есть особая ценность значимости. Такою ценностью и является концепт и его органическая часть — слово» (Аскольдов). Из этих сближений видно, что только апофатическое знание, диалектически проникающее в суть концепта, и возможно на правах единственно верного. А это — позиция реализма.
Концептуальная лингвистика развивает идеи П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова и А. Ф. Лосева, согласно которым смысл явлен в синтагме, актуализируется в дискурсе, проявляясь в узусе, тогда как значение представлено в словесной парадигме, являясь в норме. Последовательность движения смысла — от сущности (концептума) к ее имени: сущность («апофатический икс») дана в явлении как инобытие концепта; эйдос (явленность сущности как внутренней формы в отношении к слову и его пониманию — ноэма), момент становления — пневма (энергия сущности с прорывом в миф) и результат движения — символ как единичность, данная в имени. Термины заимствованы (некоторые восходят к трудам Гуссерля), но в общем их легко перевести на современные понятия: сущность —