textus ‘плетение’, а в переносном значении ‘связь, отношение’).
Таково синергийное поле дискурса — от лат. discursus ‘бегание туда и сюда’, то есть ‘круговорот’, а в схоластической традиции ‘рассуждение’. Дискурсивный — рассудочный, в отличие, например, от чувственного или интуитивного. Дискурс — постоянный круговорот всех трех составляющих посредством дискурсивных рассуждений и взаимных отсылок, с помощью
наличных текстов, с целью вычленения необходимых в данной ситуации элементов, в нашем случае — концептумов. Необходимо постоянно держать в уме эту матрицу взаимных отношений, на основе которой в принципе возможно решение любого практического вопроса на глубинном уровне сознания.
Наше понимание концепта предполагает два уровня восприятия словарных статей: феноменальный и ноуменальный — от греч. νουμενον ‘помысленное’ — о мировом разуме (в кантианстве «вещь в себе» = концептум как зерно первосмысла) и φαινομενον ‘являющееся’, ‘обнаруженное’ — представленное в понятии. Иными словами, это соотношение между сущностью концепта и явлением понятия. Соответственно, если пользователь просто читает словарные статьи, полностью доверяя составителям во всей представленной информации, — он использует Словарь в феноменальном плане как данное. Но если он захочет углубиться в тексты словарных статей, он должен внимательно проработать всю информацию настоящего раздела, которая излагает алгоритмы представления помысленного концептума как заданного. Это потребует некоторых умственных усилий и определенной траты умственной энергии, но результат окажется неожиданным: читатель собственными усилиями воссоздаст первообраз концептума в единственной и неповторимой форме личного его представления. Это то же, что «увидеть платье короля», которого видимо нет.
Пример:
Рассмотрим алгоритм на примере концептов «Дом» и «Любовь» — путем отсылок к соответствующим разделам курса, где эти сквозные примеры были описаны.
1. Распределение всех трех элементов треугольника предполагает, что в последующем анализе мы избираем позицию реализма с присущими ей свойствами: наличие всех типов интуитивного знания с ориентацией на градуальные оппозиции в режиме субординации; основной единицей признается содержательная форма символа — синкретичного удвоения образа и понятия, — воссоздаваемого ментальным процессом идеации. Предпочтение реализма объясняется тем, что в поисках концептума мы работаем над словом. При выборе номиналистического или концептуального пути исследования представленные признаки были бы другими, и результаты описания получили бы другой вид (см. соотношения в соответствующих параграфах). Тем самым мы оттолкнулись от семантического треугольника в его философском смысле.
2. Переходя на уровень концептуального квадрата, мы получаем предмет исследования — выявленную последовательность сем в избранном слове (дом), начиная с актуального сегодня, основанием которого является значение ‘здание’, а все остальные составляют его маргинальное следование (п. 22). Избирая для анализа другой — отвлеченный — концепт — Любовь, по толковым словарям выделим основные семы слова любовь: ‘привязанность’ — глубокая (внешний признак), ‘склонность’ — сердечная (внутренний признак), ‘влечение, стремление’ — горячее (внешний признак), ‘страсть’ — пылкая (внутреннее горение).
3. Переходя на уровень Текста, мы разграничиваем две возможные позиции слова: поясняющие слова возможны перед концептуальным именем или — после него. Перед именем стоит определение-прилагательное, после слова находится предикат. В первом случае выделяем содержание понятия S, во втором — его объем D. Разбор представлен в п. 23-24.
4. Обогащение имени новым признаком создает образное понятие в разных его проявлениях, причем актуальные семы как основное значение образуют понятия, склонные к символу (белый дом, казенный дом), а в данный момент маргинальные создают устойчивые образные, приближающиеся к типичным признакам (богатый дом, знатный дом) — необходимо строго различать признаки концептуальные (типичные, реальные и метафорические) и понятийные (глубинные, интенсивные и длительные) (п. 23).
5. Предикативные признаки обогащают представление об объекте, согласуя их (как правило) с предыдущими признаками (п. 24). В результате в слове любовь выявляется новый ряд сем, не отмеченных в словарных определениях: 1) ‘влечение’ как ощущение, 2) ‘жалость’ как чувство, 3) ‘связь’ как привязанность, 4) ‘единение’ как связь уважения, 5) ‘награда (благодать)’ — в последнем случае вынесенный из сакральных текстов метафорический признак. Широкое сравнение (см. текст Флоренского) показывает прямую связь с греческим следованием этих сем, обозначенных соответственно словами ηρως, φιλια, αγαπη, στοργη (п. 24).
6. На основе описанных вариантов строится объект в виде системного соотношения по формуле семантической константы Юрченко (п. 6): все три формы сознания (причинности) в виде условия, причины и цели представляют собою объект (п. 6), который своими содержательными формами способен выразить концепт (п. 10), при том, что зерно первосмысла — концептум — остается еще не познанным (в отличие от концепта, он рядоположен содержательным формам в виде образа, понятия и символа, см. п. 10). На этом этапе выявляется актуальное бытование концепта. Именно, строится система:
Реальная основа: влечение → жалость (условие); привязанность (причина); единение (цель)
Дело не в том, каким именно словом называется признак, дело в том, каково его концептуальное содержание; так, единение — самое общее (родовое) именование того, что может быть обозначено одновременно и как соединение на основе уважения, и как любовная страсть. Историческим содержанием процесса как раз и является постоянная смена словесных маркеров в устойчивой концептуальной связи признаков концепта. Реальность влечения помысленно подтверждается в троичности признаков причинности, полностью подпадающих под законы синергийных триад в их развернутом действии: столкновение жалости и привязанности оправдывается единением, противоречие между жалостью и единением (в форме страсти) снимается причинным признаком привязанности, противопоставление привязанности как внешней связи и единения как внутренней страсти оправдывается наличием жалости, и т. д.
7. Для выявления концептума необходимо провести историческое исследование (п. 22), в результате которого выясняется последовательность актуализации сем, их взаимное соотношение, насыщенность типичными признаками и маркерами на уровне определенных артиклей (мой дом, весь дом, свой дом, этот дом), а также связанного значения определений (п. 12). В результате устанавливается предварительный смысл концепта; в нашем случае это синкретизм «кров-род» (п. 25). В случае с концептом Любовь историческая последовательность сем представлена таким образом: ‘мир, согласие’ (912), ‘благосклонность’ (1057), ‘пристрастие, приверженность’ (XI в.), ‘страсть, влечение к другому полу’ (XI в.); только с XVI века отмечается значение ‘общие трапезы у христиан’ — литературного происхождения метафора (собственно, перевод греч. αγαπη). Это системное отношение можно было бы представить в следующем виде:
Реальная основа: согласие → благо(склонность) — условие; приверженность — причина; влечение к другим — цель
Глагол любити дает следующие значения: ‘испытывать расположение’ (1057), ‘чувствовать склонность или интерес’ (XI в.), ‘ласкать’ (XII в.), а ‘испытывать влечении к кому-либо’ (1525) — самое позднее из наличных. Последнее может объясняться характером источников: церковные тексты отказывают страсти в праве на существование.
8. Уточняющее исследование производных слов (представляющих оттенки значений) (п. 31) и синонимических выражений (которые поддерживают наличие сем в концептуальном слове) позволит ограничить пределы распространения исследуемого концепта (п. 21, 29, 30, 32). Производных слов по Словарю русского языка XI-XVII вв. около 190; по Словарю русских народных говоров — более 150. Для краткости остановимся на производных именах: в историческом материале это любство ‘любовь’ (XI в.), любление ‘преданность’ (XI в.), любость ‘дружба’ (1488), возможно, и слово любота, в говорах сохраняющее значение ‘удовлетворение, восхищение’, а также основное слово любовь, соединяющее все эти семы в общем слове-гиперониме (912) и отменяющее все видовые обозначения (они сохранились в диалектной речи, образной по определению). Можно представить системное их отношении, за основу взяв слово любство (полный синоним высокому слову любовь):
Любство → любость как дружеское расположение; любота как удовлетворенность отношениями; любление как преданность (позднее как любовные отношения — XVII в.)
Проверим это следование на определениях: любый ‘дорогой, угодный’ (1076) — ср. позднейшее любой ‘какой угодно’ (1562), любный ‘достойный’ (1073) — ср. дружелюбный, любовный ‘относящийся к любви’ (1076) — ср. любовный напиток, любивый ‘благосклонный, расположенный к кому-либо’ (XI в.) — ср. вольнолюбивый, а также отглагольное образование любимый ‘расположенный к кому-либо’ (1078). Системное соотношение:
Любый → любный; любивый; любовный
Последнее определение как самое определенное (выражает цель отношения) стало основой имени существительного любовник / любовница и потому сохранилось, как сохранилась и форма любимый в том же значении персонифицированного обозначения. Остальные как частные из литературной речи исчезли (но не в говорах), сохранившись в составе вторично производных.
Синонимический словарь предлагает ряд синонимов:
Любовь — чувство сердечной склонности, влечения