Влюбленность — кратковременное пылкое влечение
Увлечение — преходящее поверхностное влечение
Страсть — сильное чувственное влечение
Ключевая сема ‘влечение’ приближает нас к пониманию концепта; наличие вариантов «влечения» как основания семантической константы (реальное чувство) обеспечено самостоятельной лексемой.
9. Желательно провести психолингвистический эксперимент — опрос замкнутой группы участников относительно описываемого концепта: «Дом — это...», «Какой дом...», «Любовь — это...» и т. д. В результате делается поправка к схеме объекта «причинность» специально в данном восприятии концепта. Пробные проверки показали, что в целом,несмотря на индивидуальные подстановки своих слов, испытуемые находятся в кругу отмеченных признаков концепта.
10. Верификация подтверждает справедливость сделанных предположений, хотя для этого необходимо провести дополнительное исследование. С одной стороны — этимологией (вертикаль), с другой — системным соотношением с пословично-поговорочным составом русского языка (горизонталь — здесь опускаем).
По существующим этимологиям *domus/ *domos обозначает общественную организацию, сосредоточенную в одном месте (кров-род), а глагол *demō — ‘строить, сооружать’, откуда значение ‘здание’. Более надежно предположение, что оба корня соотносятся грамматически: *dom- — форма сильных падежей (например, номинатива), a *dem- — форма слабых падежей (например, локатива, откуда впоследствии и развилось значение ‘здание’). Исходный смысл корня (этимон) подтверждает достоверность произведенной реконструкции концептума; на то же указывают и древнейшие славянские тексты на старославянском языке; здесь представлены в сущности два значения — ‘жилище’ (т. е. ‘кров’) и ‘домашние’ с оттенком ‘род’.
Этимон концепта Любовь соответствует слову люб(ъ) — *leubho-s в синкретичном значении ‘желание-надежда’, влечение с надеждой на успех. Глагол любити возводят к прилагательному любъ, но может быть и наоборот; важно, что признается: каузатив любити не имеет причинного значения, что естественно, поскольку он означает конечную причину, т. е. цель. Исторически формы именительного и винительного падежей любы—любъвь разошлись в церковнославянском (любы) и в русском языке (любовь). Это также естественно, имея в виду евангельское «Бог есть любы» (утверждение а=а), а в бытовой речи это чувство важно передать винительным отношения. Кроме того, слово любовь (также кровь и плоть) получило в своем составе напряженное (закрытое) ѣ, что нарушает законы исторической акцентологии (эта фонема конструировалась на основе о, а не ъ). На этом основании предполагали даже заимствование слова любовь, что неверно. С этими тремя словами положение то же, что и в парах сердце—солнце или грех—смех, которые также нарушают законы древней акцентологии как слова сакрального смысла (т.е. важные в устном говорении). Это обстоятельство дает дополнительное свидетельство в пользу того, что концепт Любовь был важен в структуре славянского мира. Отношение слова к древнейшим типам склонения на *-ѣ-долгое подтверждает древность концепта.
Сборники пословиц и поговорок обследуются по принципу, изложенному в разделе текстовых идентификаций (см. 5).
11. В заключение желательно соотнести друг с другом все выявленные семантические константы с целью определения коренного, неизменного и постоянного признака, хотя бы и выраженного словесно разным способом. По нашим наблюдениям, таковым предстает сема ‘влечение (=желание)’, обусловленная семой ‘жалость (=надежда)’, что исключительно важно, поскольку желание и жалость — слова общего корня. Более того, до XVI века жалѣти (первая фиксация 1564 года) передавалось формой желѣти с двумя совпадающими значениями: ‘желать, хотеть’ (1076) и ‘сокрушаться, горевать’ (XII в.), т.е. жалеть, а глагол жалити употреблялся только во втором значении, имея в качестве дополнительного каузативное ‘жалить (кого-л.)’. Этимон *gel- / *gal- на основе чередования сближается с глаголом галити ‘радоваться, ликовать’ (ср. изгаляться), т. е., наоборот, не «жалеть», а «издеваться»; в говорах смысл глагола галить(ся) разошелся на множество значений, которые можно свести к тому же «радостному» чувству. Таково это углубление в древние отношения, сохраняющиеся на уровне подсознательного: это уже проявление энантиосемии синкреты.
Последовательность описания предполагает три основных этапа. Первый воссоздает понятие — совмещением эпитетов и предикатов (п. 23, 24), на втором этапе — реконструируем концепт путем совмещения полученных на предыдущем этапе признаков и строимим семантическую константу по формуле 1:3 (п.6, ср. п.10) — с последующим сопоставлением разных реконструкций; на третьем этапе историческое исследование и этимология помогают конструировать (=моделировать) концептум — с известной степенью приближенности к реальному (п. 22), насколько позволяет объем исследованного материала и интуиция исследователя.
Филигранная работа, проведенная нами, требует исключительной осторожности в работе над фактами и, особенно, в конструировании семантических констант; внимательного и критического изучения наличных текстов и словарей; четкого осознания каждого этапа работы; глубокой начитанности — и владении методикой конструирования (хотя бы в пределах, предлагаемых здесь). Другими словами, конструирование концептума — штучная работа филолога.
Дмитрий Галковский в книге «Бесконечный тупик» описал этот путь в таких словах:
(Он) исследует язык, но не разрушает его. Лишь иногда во время своей филологической акупунктуры он достаёт глубоко воткнутой иголкой один из индоевропейских корней, и тогда на мгновение болевой шок срывает пелену с глаз.
Так производится выявление энтелехии концепта с возвращением в концептум — с известной долей допущения, по следам, оставленным им на историческом пути своего следования.
Примечания. Энтелехия — термин Аристотеля на основе корня τηλος ‘цель’: полное раскрытие внутренней цели путем устремленности к действию.
В алгоритме представлено движение от настоящего в прошлое — в отличие от обратной перспективы современных исследований от прошлого (от этимологии и т. д.) к настоящему; современное состояние концепта получает обоснование, верифицируется и тем самым укореняется в сознании как постоянная сущность.
Общие отличия от других алгоритмов построения концепта, представленных в литературе вопроса, состоят в следующем:
1. Центром анализа, его определяющим материалом является узко слово — термин — имя.
2. Концепт представляется как законченная автономная сущность («монада»), исключающая понятия ближней, дальней и крайней периферий.
3. Включение исторической перспективы в конструирование концепта, которая завершается точкой этимологии.
4. Снятие многих промежуточных этапов воссоздания концепта, излишне усложняющих описание.
5. Наполнение понятия «концепт» его содержательными формами (образ — символ — понятие) и разложение концепта надвое, на концептум как идеальное и на собственно концепт как реальное представление актуального понятия.
6. Исключение всяких второстепенных проявлений концепта в синтагменном ряду и его замен (гештальтов, «картинок» и т. п.); это снимает необходимость в термине «номинатема», охватывающем все контекстные проявления концепта.
7. Устранение без необходимости представленных сопоставлений с инородными концептуальными системами — с другими языками, прежде всего; сравнительно-типологическое исследование есть другое направление когнитивистики.
8. Категорическое несогласие с утверждением, что концепт — всего лишь модель, некоторое исследовательское приближение к нему как ментальной единице — это кантовский скептицизм, расписывание в непостижимости «вещи в себе»; каждый данный момент являет концепт в преобразованном виде — его «моделирование» объективно и потому в своих проявлениях концепт динамичен, изменчив и индивидуален. В этом красота и подлинность концепта, которые долго будут кормить поколения когнитивистов.
Задания:
1. Каковы ментальные составляющие церк. сл. любы и русск. любовь? Как способствуют осмыслению концептуальной устойчивости парные номинации типа «любовь да ласка», «любовь и дружба», «любовь и приязнь», «совет да любовь»?
2. На каком основании алгоритм выявления концептума можно назвать дискурсом?
3. Какими признаками отличаются от описанного другие алгоритмы, представленные лингвистами? (См. указанную литературу).
4. Убедила ли Вас концепция, изложенная в настоящих лекциях, и какие дополнения, поправки и комментарии Вы могли бы к ней предложить?
Основная литература
1.Арутюнова, Н. Д. Язык и мир человека / Н. Д. Арутюнова. — М., 1998. — С. 275-400.
2.Булгаков, С. Н. Философия имени / С. Н. Булгаков. — Париж, 1957 (и переиздания).
3.Камчатнов, А. М. Лингвистическая герменевтика / А. М. Камчатнов. — М., 1995.
4.Кацнельсон, С. Д. Категории языка и мышления / С. Д. Кацнельсон. — М., 2001.
5.Колесов, В. В. Философия русского слова / В. В. Колесов. — СПб., 2002.
6.Кубрякова, Е. С. Язык и знание / Е. С. Кубрякова. — М., 2004. (Части первые в разделах А и В).
7.Лосев, А. Ф. Философия имени / А. Ф. Лосев (любое издание).
8.Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира / ред. Б. А. Серебренников. — М., 1988.
9.Степанов, Ю. С. Язык и метод. К современной философии языка / Ю. С. Степанов. — М., 1998 (последние главы).
10. Шпет, Г. Г. Внутренняя форма слова / Г. Г. Шпет (любое издание).
Дополнительная литература
1. Айрапетян, В. Герменевтические подступы к русскому слову / В. Айрапетян. — М., 1992.
2. Антология концептов. — М., 2007.