Слово грёза в контекстах часто сопровождается эпитетами неземная, небесная. Как было указано выше, грёза часто концептуализируется признаками небесных тел и светил, и тогда понятно и объяснимо появление у грёзы эпитета светлая (Пойми меня! Пойми, что безнадежно Я откажусь от милый светлых грёз, Чтоб дать тебе изведать безмятежной Святой любви, отрадных чистых слёз. Котляревская. О, позабудь былые увлеченья...; Светлые грёзы являлись Клуду в эту минуту... Афиногенов. Белые лодьи). Небо во многих языковых картинах мира представлено через признаки ткани, полога, шатра, занавеса. Эти признаки встречаются и у грёзы (И кровь любовью брызнула к сердцам. И молния, узор небесной грезы, Велела быть грозе и лить дождям. Бальмонт. Рождение любви).
Образные признаки соотносятся как с первым, так и со вторым понятийным признаком грёзы: ‘видение в состоянии полусна’ и ‘мечта, создание воображения’ (СРЯ, I: 345). На это указывает языковой материал. Видение в состоянии полусна стирает грань между реальным и виртуальным миром (Сомкнула ли глаза — то же самое неземное существо, которого видела в сонных грезах детства, лежит у ног ее, сложив белые крылья. Лажечников. Басурман; Довольно песен, грез и снов Среди лазоревого леса. Гумилев. Осенняя песня). Мечта, создание воображения больше похоже на состояние забытья (На лице его удовольствие любопытства сменилось умилением; он не дремлет, но, кажется, забылся в сладких грезах; старцу мечтается милый, незабвенный сын, которого он ласкает. Лажечников. Басурман; Но если она заглушала даже всякий лукавый и льстивый шёпот сердца, то не могла совладеть с грёзами воображения... Гончаров. Обломов). Есть примеры, указывающие на соотнесенность грёзы с воспоминанием (Он жил былым, своим воспоминаньем. Перебирая в грезах быль и сны, И весь казался обветшалым зданьем, Каким-то сказочным преданьем. Брюсов. Сатирическая поэма; И в пространстве звенящие строки Уплывают в даль и к былому; Эти строки от жизни далеки, Этих грез не поверю другому. Брюсов. Я действительности нашей не вижу...).
Мечта есть синоним слова грёза (Александрова, 1993: 179); ср.: [Мать:] Бог с тобою, Нет, нет — не грезы, не мечты. Пушкин. Полтава; Другие грёзы и мечты Волнуют сердце славянина: Пред ним славянская дружина, Он узнаёт её щиты... Пушкин. Вадим; С тем, что певуче и нежно, не спорь. Сердце я. Греза я. Воля я. Сила я. Вместе оденемся в зарево зорь. Бальмонт. В зареве зорь; Когда-то он настойчиво превозносил мечту и грезу над действительностью. Трифонов. Валерий Брюсов. В некоторых контекстах слова мечта и грёза взаимозаменимы (Пусть голос северного барда Был слаб, но он гласил восторг В честь мирового авангарда: Того, кто грезу Леонардо Осуществил и цепь расторг. Брюсов. К стальным птицам; Наш век вновь в Дедала поверил, Его суровый лик вознес И мертвым циркулем измерил Возможность невозможных грез. Брюсов. Кому-то; Теперь же, когда вместе со смертью пришла свобода от уз, — с горькой и пламенной страстностью отдался он грезам, в самой безнадежности любви черпая для нее нужное и последнее оправдание. Андреев. Саша Погодин; Наш мир, раскинув хвост павлиний, Как ты, исполнен буйством грез... Блок. Комета).
Грёза — создание воображения (Но если она заглушала даже всякий лукавый и льстивый шепот сердца, то не могла совладеть с грезами воображения: часто перед глазами ее, против ее власти, становился и сиял образ этой другой любви; все обольстительнее, обольстительнее росла мечта роскошного счастья, не с Обломовым, не в ленивой дремоте, а на широкой арене всесторонней жизни, со всей ее глубиной, со всеми прелестями и скорбями — счастья с Штольцем... Гончаров. Обломов; Но в том напряжении и тех грезах, которые наполняли ее воображение, не было ничего неприятного и мрачного; напротив, было что-то радостное, жгучее и возбуждающее. Л. Толстой. Анна Каренина; В этих грезах все реже и реже мелькали пышные залы дворца и прежние друзья принца Антонио. Брюсов. Под старым мостом), это состояние иногда воспринимается как безумие, при этом у грёзы может быть эпитет дивная (Он грезил дивными грезами светлого, как солнце, безумия; он верил — верою тех мучеников, что всходили на костер, как на радостное ложе, и умирали, славословя. Андреев. Жизнь Василия Фивейского). Безумие понималось как состояние, приближающее человека к Богу.
Грёзы — свойство детства и юности (Стану слушать те детские грёзы, Для которых — всё блеск впереди; Каждый раз благодатные слёзы У меня закипают в груди. Фет. Только станет смеркаться немножко...; О грезах юности томим воспоминаньем, С отрадой тайною и тайным содроганьем, Прекрасное дитя, я на тебя смотрю... Лермонтов. Ребенку), к ним проявляют обычно негативное отношение (Во тьме глухих ночей, глотая молча слезы (А слез, как счастия, я ждал!), Проклятьями корил я девственные грезы И понапрасну проклинал... Апухтин. Сегодня мне исполнилось 17 лет...; На родине моей не светит просвещенье Лучами мирными нигде, Коснеют, мучатся и гибнут поколенья В бессмысленной вражде; Все грезы юности, водя сурово бровью, Поносит старый сибарит, А сын на труд отца, добытый часто кровью, С насмешкою глядит. Апухтин. Из поэмы «Село Колотовка»),
Первоначально мышление не отличало ощущения от чувств и мыслей. Мотивирующий признак ‘смешение’ наблюдается в развившихся у грёзы категориальных признаках ‘мысль’ — этот признак оценивается амбивалентно (Но вновь в уме моем стеснились мрачны грезы, Я слабою рукой искал тебя во мгле... Пушкин. Выздоровление; Клоками сбиты волоса, Чело высокое в морщинах, Но ясных грез его краса Горит в продуманных картинах. Есенин. Поэт; И проходишь ты в думах и грезах, Как царица блаженных времен, С головой, утопающей в розах, Погруженная в сказочный сон. Блок. Кармен), ‘замысел’ (А сколько родилось в тебе чудных замыслов, поэтических грез, сколько перечувствовалось дивных впечатлений!.. Гоголь. Мертвые души), ‘ощущение’ (Все эти давние, необыкновенные происшествия заменились спокойною и уединенною жизнию, теми дремлющими и вместе какими-то гармоническими грезами, которые ощущаете вы, сидя на деревенском балконе, обращенном в сад... Гоголь. Мертвые души), ‘чувство’ (Но и друг наш Чичиков чувствовал в это время не вовсе прозаические грезы. Гоголь. Мертвые души).
Понятийный признак ‘мечта, создание воображения’ по метонимическому переносу переходит в категориальный ‘занятие/ времяпрепровождение’ (Когда исполнюсь красотою, Когда наскучу лаской роз, Когда запросится к покою Душа, усталая от грез. Гумилев. Credo; Теперь же, когда вместе со смертью пришла свобода от уз, — с горькой и пламенной страстностью отдался он грезам, в самой безнадежности любви черпая для нее нужное и последнее оправдание. Андреев. Сашка Жегулёв; Там он ложился на песок и целыми часами любовался на бег волн, отдаваясь своим грезам. Брюсов. Под старым мостом; Почти не имела образа Женя Эгмонт: никогда в грезах непрестанных не видел ее лица, ни улыбки, ни даже глаз... Андреев. Сашка Жегулёв; Что томиться грезой неземной? Брюсов. Детские упования).
Как видно из приведенной выше таблицы, образные признаки возникли, с одной стороны, за счет метонимического переноса: «способов ... развития образа известно множество, но средневековое сознание предпочитало метонимию, т. е. перенесение признака с одного предмета на другой по принципу смежности, функции (часть = целое)» (Колесов, 2000: 12). С другой стороны, образные признаки появлялись вследствие особого способа видения мира и соответствующей его категоризации — единства природы и человека, их общих признаков. Для современного сознания существовавшая ранее метонимическая связь уже утрачена, требуется логическое объяснение этой связи, и соответствующие признаки воспринимаются как метафорические.
Современный человек с трудом осознает то, какими языковыми ресурсами он используется в повседневности. Особенно это заметно при анализе признаков концептов. Так, в выражениях выстрелить из пушки и стрелять глазами наш современник с трудом заметит метафору стрелы: выстрелить букв. «выпустить стрелу»; глагол пестовать в значении «воспитывать» пришел из кулинарии, буквальное значение этого глагола «готовить в ступке при помощи песта»; в глаголе воспитывать мы уже не видим метафору питания: воспитывать букв. «вскармливать (для роста)». Такие же трудности будут в прочтении метафоры глубины в выражении углубиться в лес, метафор наказания громовержцем в сочетаниях молния поразила, удар молнии. И это указывает на то, что за период существования этноса изменилась концептуальная картина мира, при помощи которой носитель языка осознает действительность.
Ментальность представляет всё разнообразие духовной — интеллектуальной и эмоциональной — жизни человека в языковых категориях. Языковое мышление связано с концептуальным делением мира, многоаспектность такого деления соотносится со способами его осмысления, учитывающими различные планы существования мира, уровни его представления, разного рода измерения, отношения между фрагментами мира или человеком и участком мира. Огромная роль в концептуальном делении мира принадлежит культуре народа, в которой нашли свое отражение историческое развитие нации, нравы, традиции, обычаи, мифология и религия народа. Таким образом, ментальность как интеллектуальная деятельность обнаруживает связь с процессом познания, спецификой осмысления мира и его фрагментов, с одной стороны, с другой — с языком и материальной и духов