утрачивает всякий смысл (цит. рус. изд., с. 123).
Мы увидим дальше (в разд. 7 ниже), что, казалось бы, частный вопрос об «Эдиповом комплексе» распространяется, подобно масляному пятну на бумаге, – но таково, по—видимому, свойство «тонкой (не сказать же „масляной“) пленки».
7. Логический анализ сущностей (лучше будет сказать «прикладной логический анализ»). К термину «суждение» и др
Так, со времени классической работы Е. Д. Смирновой «К проблеме аналитического и синтетического» (1962) известно, что обычное, почти уже можно сказать «бытовое», различение аналитических и синтетических суждений, требует: «наиболее адекватное определение аналитичности может быть получено на основе понятия интерпретации системы» [Смирнова 1962: 362].
Понятие системы как целого постоянно доминирует над понятием фрагмента системы, частного случая системы и т. д.
В нашем «случае Шлимана» (см. выше) мы опирались на – также классическую – книгу А. Черча «Введение в математическую логику» (рус. пер. 1960), где различаются и противопоставляются понятия «денотата» и «концепта» по Фреге, связанные с пониманием того, что такое слово—термин.
Но уже в 1986 г. в связи с рассуждениями о положениях Фрейда мы вынуждены обратиться к существенной модификации этих терминов и понятий – в кн. «Логический анализ естественного языка» («Новое в зарубежной лингвистике», вып. XIII. Сост., общ. ред. и вступ. ст. В. В. Петрова [Петров 1986: 9]. На месте трех вышеназванных терминов, возникших из системы Г. Фреге, мы находим существенное расширение: «Там, где у Фреге была дихотомия „Sinn – Be—deutung“ (ближе всего к „смысл“ – „значение“. – Ю. С.), современные теории говорят о трихотомии «смысл – значение – референция». […] Именно этой установки мы и стремились придерживаться при переводе статей данного сборника», указывает В. В. Петров (цит. соч., с. 9).
И уже буквально в процессе публикации цитируемого сборника внутри него (в статье З. Вендлера) возникло самое новое (на тот момент) уточнение на месте данной ячейки семантического «треугольника Фреге» – как новые, различаемые, семантические сущности – «событие» (event) и «факт» (fact).
Приходится сказать, что автору здесь для нового чтения З. Фрейда пришлось перечитать свою работу 1998 г. – «„Cause“ in the light of Semiotics» (Концепт «Причина» в свете семиотики // In the World of Signs. Essays in honour of Professor Jerzy Pelc. Ed. by J. J. Jadacki and W. Strawi ński. Rodopi. Amsterdam – Atlanta, G A. (Pozna ń studies of the philosophy of the sciences and the humanities), 1998).
Здесь имеет смысл вернуться к названной выше статье З. Вендлера «Причинные отношения» (Z. V e n d l e r. Causal relations // The Journal of Philosophy, 1967, vol. 64, № 21, p. 704–713. Пер. с англ. Н. Н. Перцовой в изд.: [Вендлер 1986: 264–276].
Мы уже заметили выше, как трудно выразить на русском или английском языке некоторые уже выработанные научным сознанием сущности. Так и З. Вендлер для того, чтобы перейти к «случаю Эдипа», вынужден прежде существенно уточнить базовые термины, относящиеся к понятию «причина» (ведь речь будет идти о причине гибели Эдипа): «причина», «результат», «пропозиция» (предложение), «событие», «факт».
Все эти термины являются именами существительными английского, как и русского языков, хотя в некоторых случаях они требуют и очень существенных различений, зависящих именно от формы каждого из двух языков.
З. Вендлер утверждает свое базовое положение: «Если верно, что трагедию Эдипа вызвал его брак с собственной матерью, то должно быть верным и то, что его трагедию вызвал брак с Иокастой». Эдип же знал, что он женат на Иокасте, не знал же он лишь того, что он женат на собственной матери. Поэтому требуются очень тщательные логико—лингвистические разграничения (мы делаем их здесь, принимая определения З. Вендлера, но, конечно, говорим об этом по—своему).
Для того, чтобы выразить суть базовых терминов, нужны какие—то «имена» (с этим понятием – «имя» мы уже столкнулись на примере «Случая Шлимана» по Фреге – Черчу выше). Имя – это то, что может обозначать денотат (т. е. «предмет», «вещь», «человека» как денотат). Но имен всегда не хватает – если иметь в виду имена существительные, фиксированные как таковые в обычных словарях.
Поэтому в современных высокоразвитых языках функции имен выполняют их исполнители – «именные группы» (их терминологическое наименование – «номинализованные группы»), например, «конфликт» – это «имя», «конфликто—вание в условиях стабильности» – это «именная группа».
Вендлер различает:
– «полностью номинализованные группы» (они подобны именам существительным, скажем, слову «event» («событие») и имеют его набор признаков: глаголы со значением «наблюдать», «обозревать», «слушать», «изображать», прилагательные «внезапное», «медленно развивающееся», «прогрессирующееся», «последовательное» и т. п., his beautiful singing of the song – это «событие»;
– не полностью номинализованные группы подобны слову «факт» («fact»), в не полностью номинализованных группах глагол сохраняет некоторые из своих глагольных признаков: может управлять прямым дополнением, иметь показатели времени, модальные глаголы и наречия: например, his having sung the song – это факт, а не событие.
По—английски можно сказать his singing of the song is unlikely «Пение им песни маловероятно» – и это «факт», а не «событие»; но нельзя сказать His having sung the song was loud «То, что он пел песню, было громким», и это также факт, а не событие.
Приведенные З. Вендлером выражения – «не полностью номинализованные группы», а также добавляемые нами из других языков: рус. «То, что.»; «Тот факт, что.»; франц. Le fait qu'il soit parti… с глаголом в форме Subjonctif (в примере «Тот факт, что он уехал.»);
испан. El que haya salido… также с глаголом в форме такого же наклонения, как франц. («Тот факт, что он уехал.»), причем французский и испанский создали особые формы предложений – с особым союзом и особым порядком слов – обычно перед главным предложением, – все говорит о том, что современные языки Европы выработали какие—то новые языковые формы для выражения того, что мы со своей стороны назвали «тонкой пленкой» выражения, отлично от «материального выражения».
З. Вендлер завершает таким выводом: «Оказывается, что „пропозиция“ – это абстрактная сущность, охватывающая все члены набора перифраз для не полностью номинализованных групп. Как представляется, к нашему случаю может оказаться применимо средневековое понятие „полная абстракция“.
Утверждение, что Эдип женился на Иокасте, не является перифразой утверждения, что Эдип женился на своей матери […]
Люди, имеющие веру, делающие утверждения и т. п., как предполагается, должны знать свой язык. Таким образом, они не могут не ощущать единства пропозиции: перифразы узнает каждый. В то же время единство факта зависит от референционно эквивалентных средств (это специальное определение мы здесь, чтобы излишне не затруднять читателя, не рассматриваем. – Ю. С.). И для овладения этими средствами требуется нечто большее, чем простое знание языка. А потому, хотя бедный Эдип, зная, что он женат на Иокасте, не мог не знать одновременно того, что он состоит в браке с Иокастой [равно как и остальные перифразы этого предложения], для него могло явиться откровением то, что он состоит в браке с собственной матерью.
Трудность заключается в том, что факт нельзя сообщить абстрактно, без обращения к некоторому перифрастическому набору словесных выражений и даже без использования некоторого предложения на естественном языке, относящегося к соответствующему набору» (с. 272–274).
Наше, более простое, заключение: трагедия Эдипа разразилась в тот момент, когда он, имевший знание на своем родном естественном языке, получил полное знание, полученное от языка богов (т. е. переведенное с языка богов на его родной греческий язык).
Случай З. Фрейда (уже не Эдипа, а Фрейда по поводу Эдипа) мы резюмируем так: это неустанные попытки открыть – по ту сторону естественного данного нам языка – некий глубинный язык (подсознания, архетипов, богов и т. п.) или даже просто массовых действий людей типа «Парижского синдрома» молодежной революции (см. ниже VIII, 3).
8. Глубинный язык открывается ближайшим образом в самом тонком звене «тонкой пленки» – в «суждении». Анализ суждения по О. Конту, по Лейбницу, по Канту, П. С. Попову, Е. Д. Смирновой
Представление о «тонкой пленке» цивилизации было определено с самого начала (I). Здесь необходимо подчеркнуть, что при классификации (различении) концептов мы будем исходить из внутреннего ядра концепта, принимая, что в
этом ядре заключено суждение. «Суждением называется мысль о предмете (или предметах), в которой посредством утверждения или отрицания раскрывается тот или иной его признак или отношение между предметами» [Попов 1957: 3].
В настоящее время в связи с развитием «теории речевых актов» и обычного «языка в действии» (англ. «ordinary language») вся эта проблематика необычайно развилась, но мы намеренно останавливаемся на данном, самом простом и к разным теориям подходящем определении.
Все остальные определения, в частности и названные выше в заголовке, мы в соответствии со своим «концептным» подходом рассматриваем как последовательные, накапливающиеся, «кумулятивные» определения.
В этой связи поэтому нам важнее остановиться на их «внутреннем, интимном» звене в содержании суждения, которое, в свою очередь, входит в концепт. Причем это звено в свете нашей задачи н е м о ж е т р а с с м а т р и в а т ь с я психологически, это составило бы предмет отдельной науки психологии. В центре нашего предмета нечто иное – анализ самого явления суждения и анализ понятия, которое является субъектом необходимого (в логическом смысле) суждения.
Но чтобы подойти к этому в аспекте «научного», нам потребуются некоторые штрихи из общей атмосферы «научности» в последние десятилетия. Для нашей цели важна сначала классификация по типу наук.